«Для россиян это была не война, а кино с попкорном. Теперь попкорн кончился»

«Прекрасная Россия будущего стала похожа на пьяного гопника-подростка»

Мария, 29 лет, врач-психиатр

21 сентября я проснулась в девять утра и увидела, что началось обращение Путина. Все стало понятно. Я военнообязанная и подлежу мобилизации. С начала войны я пью антидепрессанты — мне немного легче из-за этого, я чувствую себя не так плохо, как 24 февраля. Но опасность стала реальной. Первая мысль — бежать прямо сейчас. Но бежать — это жить с непонятным будущим. До войны у меня был конкретный план: я учила немецкий, думала через полгода подтвердить статус врача в Германии и переехать туда с моей девушкой.

Я никуда не убежала, а пошла на работу. Я работаю врачом-психиатром, в основном работаю с тревожно-депрессивными расстройствами. Вся положительная динамика у пациентов [за последние полгода] посыпалась. Весь день я думала, как быть: придумала попросить друга-травматолога под наркозом сломать мне ногу. Моя мама, тоже врач, сказала, что нужно срочно беременеть. Появилась мысль подделать справку о беременности, но в военкомате бы все вскрылось. Беременеть и рожать ребенка мы [с моей девушкой] когда-то хотели, но в нашей стране с ее законами это невозможно.

Мне стало очень страшно: прислали повестку моей знакомой-гинекологу, ординатору детской реанимации, я слышала, что повестка пришла врачу-психиатру из Рузы [город в Подмосковье]. Страшно, что повестку могут принести на работу. Поэтому в последний день перед отпуском я просто не вышла, сказала, что заболела. Сейчас уезжают мои друзья, пытаются пересечь границу мальчики, которые служили. Я очень переживаю за них, за себя, за день меня несколько раз мотает — ехать в Узбекистан или оставаться тут, прятаться. А может, придумать себе какой-то диагноз?

Я полностью украинка по крови, все детство я провела там, каждое лето мы туда ездили на дачу. Все мои родственники — украинцы, у меня там много друзей. Я абсолютно не поддерживаю войну и этот режим. Я для этого режима неугодна: украинка, лесбиянка, пацифистка. 

Нас, психиатров, сейчас хотят отправлять в военкоматы для освидетельствования [призывников]. Я на 100 процентов знаю, что я туда не пойду. Я не смогу своей рукой поставить печать «Годен» и знать, что такой же мальчик, как мои друзья, пойдет убивать таких же людей, как я и мои близкие, в Украину, родную для меня страну. Нас просят отменить отпуск и работать в военкоматах — если это станет приказом, то я уволюсь и буду искать другую работу.

У меня есть подруги на работе — узбечка и ингушка. Узбечка получила гражданство РФ, но она не хочет умирать за страну, в которой к ней относятся как к человеку второго сорта. Ингушка говорит, что многие россияне даже не знают, что Ингушетия — это Россия, смотрят на нее, как на чурку. Она не хочет класть свою жизнь за эту страну.

Когда я сказала маме, что повестки начали выдавать людям прямо в ОВД после задержания на митинге, она возмутилась, мол, зачем эти идиоты вообще вышли? Она сказала это на эмоциях: «Да просто это не вы, а мы, ваши родители, бабушки и дедушки, должны вас отбивать у этого государства». 

Мне жаль не себя как женщину, что меня могут мобилизовать, а всех — женщин, мужчин, детей, тех, кого могут призвать, у кого разрушены жизни, мечты и планы, каждого человека, который понимает, что происходит. И жалко своих родственников и друзей, вообще людей в Украине, которым пришлось покидать или защищать свою страну, на которую напали просто так. Как женщина я боюсь, что, если я попаду на фронт, я буду жертвой сексуального насилия травмированных солдат. Как женщине мне противно то, что у нас культ насилия — от домашнего, до государственного. Оно везде — от училок в школе до какого-то извращенного вида смирения «бог терпел и нам велел». Мне жалко всех нас, кто верил, что все будет хорошо, кто верил в добро, большой открытый мир, принятие, толерантность, будто мы сами обманулись в своей стране. И «прекрасная Россия будущего» стала похожа на настоящего пьяного гопника-подростка.

«Пополнять собой ряды этого кошмара я не планирую»

Игорь, 44 года, офисный работник

Я служил в 1990-е: призвали, я не бегал. Ничего такого ужасного со мной не было, но, конечно, никаких радостных воспоминаний об армии нет. После демобилизации я себе дал зарок, что больше форму никогда не надену. Наша армия — это просто отупение полнейшее, никакого конструктива нет, два года, пропавшие из жизни, и совершенно отбитые мозги. Мне потом понадобилось лет пять, чтобы прийти в себя и стать вменяемым человеком. Начать думать, перестать вести себя, как идиот. Повторять это — ну такое себе.

В 2000 году мне выдали мобилизационное предписание, о котором я благополучно забыл. Сейчас, когда вся эта жуть началась, откопал военник и понял, что под статьей хожу. Но вроде как юристы сказали, что административка пока.

Отношение к войне позитивным у нормальных людей быть не может — кто бы с кем ни воевал. Если у меня получится, я просторы нашей родины покину и вряд ли уже вернусь. Пополнять собой ряды этого кошмара я не планирую, буду делать все возможное для этого. Я готов уходить в леса — это образно, страна большая, как-то попытаюсь куда-то спрятаться. Я офисный работник, бумажки перекладываю. То есть работы я лишусь, если уеду. Окажусь с голым задом и без денег — как это и надо, чтобы было «тру». 

Я на самом деле могу представить, что меня забирают. Когда началась война, я сразу подумал о мобилизации. И понял: если попаду на фронт, я просто выстрелю себе в голову. Я не хочу стрелять в других людей. Я и в себя не хочу, но в других особенно. 

У меня сейчас полностью растерянное состояние: не понимаю, как дальше вообще жить. Благо есть друзья, которые могут как-то первое время помочь. Я не могу сказать, что я сразу найду нормальную работу. Вон в Украине люди вообще без ничего остались…

«У меня двое детей. Я их очень люблю»

Николай, 35 лет, графический дизайнер

Из телеграм-каналов узнал про мобилизацию, мне конкретно пока никто не писал, не звонил [о необходимости явиться в военкомат]. Еще в начале недели обсуждали эмиграцию, жена была за то, чтобы уезжать, я до последнего сопротивлялся. Я люблю свой дом, свою страну, в России остались близкие люди, родители, бабушки, дедушки, за которыми нужен уход, школа и кружки у дочки. Все бросить и уехать было непростое решение. Но когда появилась новость о мобилизации, кажется, что уже не было другого выхода. Жить в стране, скрываться, бояться — это невыносимо сложно. Идти воевать я ни в коем случае не собирался. Скорее уж идти в тюрьму, чем на войну.

Мы выбрали ехать в Грузию, потому что много друзей и это реальный ближайший вариант. Мы собрались за один вечер, долетели до Минеральных Вод. Там нашли того, кто довезет нас до Владикавказа. Авиакомпания потеряла наш багаж, я был готов посидеть денек, подождать его, но жена была настроена решительно. Когда мы доехали до Владикавказа, очередь на КПП была уже около семи километров, люди стояли по 10 часов. Если утром в первый день мобилизации водители просили 3–4 тысячи за человека, то к вечеру 21 сентября цены подскочили до 40 тысяч [за человека]. Мы нашли вариант за 10 тысяч, водитель уже стоял в начале очереди, но нам надо было как-то к нему попасть. Был вечер, 10–11 часов. И мы пошли пешком: у нас двое детей, один в коляске, младенец. То, что потерялся один чемодан, к лучшему — мы бы не смогли дойти пешком. Дочка везла свой чемодан, я свой, жена — коляску с младенцем. Но нам повезло. Через минут 20 дороги этой сложной остановилась «Газель» с таможенниками, которые ехали на пересменку. Они загрузили нас и повезли по встречке с мигалками. Нам очень повезло, попались добрые люди. 

Границу перейти пешком нельзя, поэтому все ищут водителя. Но были и более изощренные способы. Кто-то продавал самокаты, велосипеды — спекуляция шла очень активно. На границе мне почти не задавали вопросов, я держал младенца на руках. В 8 утра [22 сентября] мы уже были в Тбилиси. 

Я не понимаю, кому нужна эта война, почему наша страна воюет за территории, которые принадлежат другому государству. Любая война — это обезличивание, обесчеловечивание. И самое главное — непонятна цель, за что умирать? На нас не нападали. Я не знаю, что должно случиться, чтобы я подумал о возможности пойти воевать. У меня двое детей. Я их очень люблю, я никогда не думал, как они будут расти без меня. Мы рожали их вместе с женой, я всегда был рядом и участвовал в их жизни активно. Я считаю, лучше пойти в тюрьму, чем на войну. Даже если посадят, сидеть недолго. Конец этой власти близок. 

«Согласовал с гендиректором. Он сказал: „Пиздуй немедля“»

Геннадий, 30 лет, юрист-международник

Я прилетел в Ташкент, тут плюс 30, цветут цветы, я чувствую себя в безопасности. Я стою на учете в военкомате в Ростове-на-Дону. У меня первая категория резерва, специальность «военный переводчик», прошел военную кафедру в университете, звание лейтенанта. Мне вчера [22 сентября] был звонок в пять вечера с сотового: 

— Здравствуйте, вас беспокоят из военкомата. Есть ли у вас время в течение часа к нам заглянуть?

— Зачем?

— Вы что, новости не смотрите?

— Я смотрю, но в военкомат приходят по повестке, которая вручается в ручки.

— Ну давайте тогда по повестке. Где вы сейчас живете?

Я повесил трубку. Нашел единственный билет на прямо сейчас. Купил его за 600 тысяч рублей с кредитки. Мне было похуй сколько это стоит, нужно было валить. Пока ехал в такси, выстроил себе легенду. Сделал фейковое командировочное удостоверение, согласовал с гендиректором, он сказал: «Пиздуй немедля». Очень хорошо продумал, что говорить: еду по бизнесу, эта встреча организована давно. Купил обратный билет на 29 сентября. 

Во Внуково погранцы забирали всех мужчин на какую-то проверку. Минут пять задавали вопросы и пропустили. Параллельно стоят ржут: „А у вас нет четверых детей? А то тогда бы точно не взяли!“ Все всё понимали.

Я был максимально собран, но, когда прошел погранконтроль, хотелось упасть на пол и разрыдаться. Морально было тяжело. На досмотре со мной через рамки проходил парень: на лице вся гамма эмоций, когда ты пытаешься делать вид, что все ок, но у тебя нихера не ок. Я говорю: „В один конец?“ Он говорит: „Да, в Ереван“. Мы друг другу пожелали удачи.

Я долетел до Ташкента, открыл телефон и вижу сообщение от родни: эти персонажи около 9 вечера пришли ко мне домой в Ростове-на-Дону. Консьержка сказала, что не знает такого и такой здесь не проживает. 

Я изначально понимал, что никаких отсрочек никому не будет, когда объявили мобилизацию. Но теплилась мысль, что сначала будут проходиться по людям, кто имеет более релевантные специальности, чем моя. Когда мне позвонили на мобильник, меня триггернуло: это значило, что им абсолютно насрать, кто чем занимался, у кого какой опыт. Возможно, я просто перебздел и они хотели просто уточнить, кто я и где я. Но я понял: если я сейчас задержусь, они передадут мои данные в погранслужбу и я просто не покину Россию. Я в тот момент думал, что ощущали люди, которые уплывали на «философском пароходе»? Были мысли такие человеческие: увижу ли я бабушку с дедушкой еще когда-то? Перед отъездом я позвонил деду, он сказал: «Не делай глупостей, не уезжай. Сначала заберут низший сорт. Ты относишься к высшей касте». Мы созвонились в первый раз с февраля, ему уже за 80. Я говорю: «Дед, почему ты думаешь, что я в высшей касте?» Он у меня верит, что все это из-за происков НАТО. Я говорю: «А кто будет виноват, что ты, возможно, больше никогда не увидишь свою правнучку? Тоже НАТО?»

Хочется плюнуть в лицо тем, кто говорит, что россияне начали возмущаться, только когда началась мобилизация. У всех нас есть своя жизнь и она шла. Люди, которые это пишут, не понимают, что для россиян это была не война, а кино с попкорном. Теперь попкорн кончился. Властями в России было создано все, чтобы люди не парились на этот счет. Я же парился: у моей жены бабушка с дедушкой живут в Полтаве, дядя живет в Киеве, мой двоюродный дядя живет в Измаиле. Я использовал это время, чтобы подготовиться к отъезду, найти новую работу. Когда началась война, я понял, что ребенка растить в такой стране невозможно, у меня дочке год. Ребят, ну очень удобно нас критиковать, когда вы сами в безопасности. 

Я думаю что сейчас будет рост жестокости, будут поджоги, какие-то акции, все будет локально, до того момента, пока не начнут приходить первые похоронки. Потом возможен взрыв очень жесткий. Я думаю, это смертный приговор для Российской Федерации. Я даю полгода-год этому государству.

«Я был готов сорваться. Но у меня банально нет денег»

Матвей, 30 лет, редактор

Первая мысль, когда узнал про мобилизацию, была: господи, дожили. Вторая: какой пиздец. Третья: что-то как-то стремненько. Идти на совершенно несправедливую войну и умирать там за невнятные идеалы мне не хочется. 

Есть два типа войн: освободительная и завоевательная. Освободительная, священная, типа Второй мировой, ценности которой всем понятны. Когда к тебе приходят с целью тебя уничтожить вопросов не остается. Ты берешь в руки оружие и идешь защищать. Но когда возникает вопрос “зачем?”, значит, что-то с этой войной не так. 

Я держу в руках свой военник, который получил 8 лет назад. Я закончил МГУ, получил диплом на руки – и через 4 дня уехал в войска. Служить я не хотел, родственники забашляли и пристроили меня в хорошую часть. Я тогда сказал: “Вы бы могли на несколько тысяч больше забашлять, и я бы вообще никуда не пошел”. Я до сих пор не понимаю, какая ценность была в этой службе. Иногда на вечеринках прикольно рассказать какую-то историю: спустя много лет воспринимается как некий сюр, как фильм “ДМБ”. Ты его смотришь и думаешь: какой бред! А если был в армии, то: блин, какая жиза! Смысл идти в армию есть тем, у кого не очень много перспектив: например, сельским пацанам, которые фанатеют от оружия и техники и уверены, что только в армии ты можешь стать настоящим мужиком. Для человека, который получил высшее образование, сформировал свой кругозор, это было испытание длиной в год. 

Я служил в 2014 году, когда началась первая приколюха с Украиной — аннексия Крыма. Я пошел служить в июле: было наглядно видно, как буквально за два месяца началась риторика “хохлы не люди”. Хотя до этого вообще таких разговоров не было. И тут все разом как-то поменяли парадигму мышления. У нас, у русских, куча родственников в Украине, поэтому мне это показалось дикостью. Но я понимаю почему это произошло: в армии есть только один канал который тебе показывают. После ужина перед вечерней прогулкой у тебя есть время на приведение в порядок формы: нужно пришивать белую каемочку ткани к воротнику. За этим чудесным занятием мы и смотрели новости. 

Свою жизнь я оцениваю достаточно высоко, чтобы не вписываться в непонятные мне авантюры. Если бы кто-то действительно на нас напал, если бы украинские танки вошли на территорию Белгородской и Ростовской области, тогда да, сорри, ребята, прости, жена, чмок тебя в щеку, я пошел. Потому что тогда было бы понятно: кто-то знатно охуел в этом мире, надо защищать свою родину. Страну я очень люблю, она ни в чем не виновата. Но этого же не произошло. Моя мать считает, что нас защищают. Я думаю: если ты подходишь к человеку на улице, начинаешь избивать его дубинкой, пырнул ножом, как ты можешь говорить, что ты его защищаешь? Другой аргумент — что мы исторически наши территории защищаем. Давайте тогда монголо-татарам отдадим всю Сибирь? Но никто об этом не думает почему-то!

Демилитаризация и денацификация кажутся мне фарсом. 30 лет никаких нацистов в Украине не было, никакая армия нам не угрожала. И внезапно за несколько месяцев они там появились — просто вся страна фашиков. Да даже в Германии 1930-х годов такого не было! Да, нацисты были, все знали об их настроениях, потом они пришли к власти — все развивалось постепенно. Но не может резко весь народ стать хоть пастафарианцами — так не бывает.

У меня была мысль уехать, но очень не хочется бросать жену и собаку. Я год всего в браке прожил. Можно в условную Сербию уехать — там есть к кому пристроиться, я работаю не на Россию, будет возможность крутиться, выживать. Но я не знаю, смогу ли я потом вернуться. Когда был помоложе, думал: на хуй эту страну, надо валить к чертям. Сейчас думаешь: везде же говно, везде надо ебашить, никто тебя не примет с распростертыми объятиями. 

Я надеюсь, что повестку мне принесут не в первую очередь. Я живу не по адресу прописки. Надеюсь, что призовут сначала тех, у кого есть реальный опыт, я же служил в космических войсках. Мне кажется справедливым призывать сначала тех, кто высказывался в поддержку войны, орал в соцсетях и чатиках, что русские хотят воевать, что это для настоящих мужиков, только так мы покажем, что у нас есть сила. Считаю, что этих славных ребят нужно поощрить за преданность и мотивацию и отправить на передовую.

Я был готов сорваться вчера [21 сентября] на пике паники. Но у меня банально нет денег на это. Пока я сижу как на пороховой бочке. Горизонт планирования в России сократился до 10 минут.