«Я больше в этот ад не вернусь — я больше не хочу рожать в этой стране»

This story is also available in English here

Все 20 лет у власти Владимир Путин стремится улучшить рождаемость в России. В последнем послании Федеральному собранию президент объявил о повышении выплат беременным. После этого более 20 женщин из разных регионов страны, у которых при родах погибли или получили травмы дети, опубликовали видеообращение к Путину с просьбой уделить внимание проблеме низкого качества медицинского обслуживания во время родов. 

«Важные истории» проанализировали данные о материнской и младенческой смертности, поговорили с семьями, у которых дети умерли или получили травмы во время родов. Сегодня мы расскажем, почему, несмотря на все обещания властей, женщинам в России по-прежнему страшно рожать.

«Такое бывает»

В 2019 году у Анастасии Асаулко из Тулы спустя двадцать дней после тяжелых родов погибла новорожденная дочь. Анастасия пыталась добиться от врачей ответа на вопрос: как такое могло произойти со здоровым и доношенным ребенком? Врачи, по ее словам, отвечали: «Такое бывает». Случай Анастасии — один из полумиллиона похожих трагедий, произошедших с роженицами только в 2019 году. В России каждую минуту одна семья сталкивается с потерей ребенка (если считать от момента зачатия до первого года после родов) или отказывается от беременности. 

Каждая четвертая забеременевшая женщина в России теряет беременность из-за абортов или выкидышей. По этим причинам в 2019 году прервалось более 500 тысяч беременностей. Еще восемь тысяч детей родились мертвыми (по данным Росстата). До трети рожденных живыми детей (по данным Минздрава) родились с заболеваниями — это более 400 тысяч младенцев, жизнь которых теперь зависит от медицинской помощи. 

Каждые полчаса в России рождается мертвым или умирает новорожденный ребенок (в родах и в течение года после родов. — Прим. ред.). Показатель младенческой смертности в России постепенно снижается, но до сих пор он значительно выше, чем в большинстве развитых стран. Например, в 2019 году в Финляндии и Норвегии коэффициент младенческой смертности составлял 1,8, в Исландии — 1,2. В России в том же году уровень младенческой смертности был в несколько раз выше — 5 детей на 1000 новорожденных — такой же, как в Чили, Бахрейне, Македонии, Катаре, Шри-Ланке и на Мальте. 

В 2020 в России году умерло более 6 тысяч детей до года, или в среднем 4,5 случая на 1000 родившихся. Но почти в половине регионов страны уровень младенческой смертности значительно выше общероссийского. Самый высокий показатель — 15,1 случая на 1000 родившихся в Чукотском автономном округе. И если в целом по стране каждый год этот показатель снижается, то в некоторых регионах, наоборот, повышается. «Такие показатели, как младенческая и материнская смертность, являются условно KPI (Key Performance Indicators — ключевые показатели эффективности. — Прим. ред.) качества системы родовспоможения в масштабах страны и регионов», — говорит социолог Европейского университета Анастасия Новкунская, которая специализируется, в частности, на изучении системы родовспоможения.

«Я не могла перейти порог квартиры, там были детские вещи»

Для Анастасии Асаулко и ее мужа беременность была долгожданной, они шли к этому пять лет. «Мы ждали этого ребенка всей нашей большой семьей. И йога для беременных, и фотосессии, курсы — все было для меня и для ребенка. Все было куплено: коляски, распашонки, все было постирано, выглажено», — вспоминает Анастасия. В 2019 году, когда она рожала, ей было 26 лет.

Для родов семья Асаулко выбрала Тульский областной перинатальный центр — единственный в регионе. Анастасия считала, что там квалифицированные специалисты, хорошее оборудование, оснащение и реанимация. По ее словам, перед процедурой ЭКО (экстракорпоральное оплодотворение) московские врачи досконально проверяли здоровье пары: «Мы должны были быть как космонавты: ни инфекций, ни осложнений по здоровью», — говорит Асаулко. Во время беременности тоже «все было в пределах нормы, как и у большинства женщин». 

Через три дня после того как Анастасия легла в перинатальный центр, у нее отошли воды, но схватки не начинались. Врачи дважды давали ей стимулирующие роды таблетки, ставили капельницу с окситоцином (гормон, который вводят роженицам, чтобы простимулировать роды. — Прим. ред.), несколько раз собирали консилиум, чтобы выбрать тактику принятия родов. 

Все это время к животу Анастасии был присоединен аппарат кардиотокографии (КТГ), который показывал сердцебиение плода. В ожидании схваток она провела около восьми часов, и к этому моменту заметила, что КТГ показывает четыре балла, хотя до этого показатель не опускался ниже девяти (кардиотокография оценивается по десятибалльной шкале, показатель ниже пяти баллов считается отклонением от нормы. — Прим. ред.). «Я уже начала паниковать, я просила: „Что-нибудь сделайте, ни схваток особо нет, и ребенок страдает“». Анастасия просила врачей сделать ей кесарево сечение, чтобы «не страдал ребенок», но они сказали «будешь рожать сама» и поставили вторую капельницу окситоцина вместе с эпидуральной анестезией. 

После этого, по словам Анастасии, она «осталась совершенно одна», левая часть тела отнялась — она не могла двигать ни рукой, ни ногой. «Я так понимаю, момент, когда нужно было тужиться, он был упущен, мне никто ничего не подсказал. И когда я стала уже кричать о помощи, потому что я поняла, что я рожаю, уже было поздно. Я вижу на КТГ, что сердца вообще нет у ребенка, то есть там просто линия. Я начинаю кричать, мне говорят: „Тужься“. „Почему нет сердца?“ — я кричу. Мне ничего никто не отвечает». После этого, по словам Анастасии, врач, которая принимала роды, надавила ей на живот, чтобы ребенок вышел.

Потом врачи забрали ребенка в реанимацию. Девочка родилась в тяжелом состоянии с асфиксией и гипоксией (эти состояния характеризуются нехваткой кислорода. — Прим. ред.). Анастасия говорит, что увидела испуг в глазах медиков: «Я видела, как они себя ведут, и мне было хуже в два раза. Я понимала, что они вообще не знают, что происходит, не понимают, как так получилось. Один из врачей сказал, что „мы не знали, что мы ограничены во времени“. А кто должен был знать — я? Я рожала первый раз, и я не знала, как это делать. Со мной постоянно должен был кто-то находиться, хотя бы акушерка присутствовать, врач должен был приходить каждые полчаса. Но не было никого, и так вот сложилось».

Новорожденная дочь Анастасии провела в реанимации 20 дней. «Мы с мужем туда ходили, книжки носили, читали и сказки, и песни, и стихи, и молились, и покрестили мы дочку, — вспоминает Анастасия о визитах в реанимацию. — Это был кошмар: смотреть на то, как твой ребенок лежит беспомощный, в этих трубках, а ты абсолютно ничего не можешь сделать, вот эта безысходность — хочешь помочь своему ребенку и не можешь. Это боль. И жалко, и не понятно, что дальше». В тот период супруги даже пытались найти помощь у сторонних врачей и перевезти ребенка в другую клинику. Но специалист из Москвы сказал им, что девочку в таком состоянии перевозить нельзя — не доедет, не выживет. 

Так и получилось, говорит Анастасия. Тульский перинатальный центр закрыли на помывку (плановую санитарно-гигиеническую обработку. — Прим. ред.), а ее дочь перевезли в Тульскую детскую областную клиническую больницу. «Мы приходили туда, но мы тогда уже увидели, что состояние ребенка ухудшилось. Что я, что муж, мы уже прощались там. Я уже понимала, что остались считаные часы. Ребенок прожил в этой больнице сутки, — рассказывает Анастасия. — Мы жили тогда у родителей, потому что не могли вернуться в квартиру, там были детские вещи, коляски, кроватки, я не могла вообще перейти порог своей квартиры. Позвонили [из больницы] мужу. Я слышу, он кричит. Мне не надо было даже слов никаких. Единственное, что я помню, как я упала», — вспоминает она, как получила известие о смерти дочери. 

«Иду на роды и думаю: выживу я и мой ребенок сегодня или нет»

Анастасия считает, что в смерти ее ребенка виноваты врачи, принимавшие роды: «Они в этот день почему-то все друг на друга понадеялись. Может быть, потому что была пятница, все торопились домой», — предполагает она. 

После похорон Анастасия решила с помощью суда узнать настоящую причину смерти ребенка: «Тогда, когда дочь лежала в реанимации и была еще жива, была „Прямая линия“ с президентом, и я записывала видеообращение, писала письмо, просила помочь своему ребенку. Отклика никакого я не получила. После похорон я поняла, что надо что-то делать. Я не могу это вот так оставить, этот вопрос в воздухе, как такое произошло. И ответ не него: „такое бывает“, у меня в голове не укладывался. Здоровый ребенок, и вот такой исход?». 

Судебно-медицинские эксперты подтвердили, что медики допустили ошибки во время родов (текст экспертизы есть в распоряжении «Важных историй»). Во-первых, их действия привели к «гиперстимуляции родовой деятельности»: скорость, с которой Анастасии вводили окситоцин, была увеличена — это не соответствовало требованиям клинического руководства Минздрава России по принятию родов. По мнению экспертов, именно это могло привести к гипоксии новорожденного. 

Во-вторых, врачи не осуществляли постоянное наблюдение за состоянием плода — это не позволило им диагностировать гипоксию и своевременно завершить роды оперативным путем. Как пишут эксперты, если бы врачи вовремя выявили гипоксию и сделали вакуум-экстракцию (это операция по искусственному извлечению ребенка с помощью специального аппарата. — Прим. ред.), «имелась возможность рождения живого ребенка с меньшей тяжестью асфиксии и более благоприятным прогнозом жизни». 

Согласно экспертизе, несмотря на то, что «медицинская помощь была оказана не в полном объеме и несвоевременно, не в соответствии с требованиями», а врачебные ошибки способствовали развитию у плода гипоксии и не позволили своевременно принять роды, — все это в совокупности не могло стать прямой причиной смерти ребенка. 

Заведующая отделением акушерской патологии беременности Тульского перинатального центра Алла Бадаева, которая принимала роды у Анастасии, отказалась обсуждать этот случай с «Важными историями». Разговаривать на эту тему отказался и главврач центра Олег Черепенко, который тоже принимал участие в родах. 

Сейчас Анастасия продолжает судиться с врачами. «Я хотела бы, чтобы эти люди не совершали больше этих ошибок. Мне мама говорила: „Они ошиблись, они поняли, я видела в их глазах ужас, они наверняка так больше не делают“. Но я знаю и случаи после меня, я знаю, что они это делают. Я знаю, что они продолжают рисковать», — говорит Анастасия. 

После трагедии Анастасии удалось снова забеременеть, и сейчас они с мужем воспитывают сына Архипа. Ей было страшно рожать второй раз. «Я когда узнала, что я беременна, казалось бы, должно быть счастье, а у меня это было несчастье. Я все девять месяцев думала, что будет то же самое. Я никому не доверяю уже, я просила кесарево, мне так было легче, и вот родился здоровый ребенок. Я плакала от счастья. И я понимаю, что могло быть у нас сейчас два счастья, сейчас бы бегала тоже девочка, но не бегает, — говорит Анастасия. — Мы живем в современном мире, где столько технологий, а роды принять не могут. И рожать больше не хочется. Ну это реально, я иду туда и думаю: выживу я сегодня и мой ребенок или нет. Что это вообще такое? Нет, я больше пока не готова на это, с нынешними врачами точно».

«Зачем ты так рано пошла рожать?»

Екатерина Пульчева из города Щекино Тульской области потеряла двойню в том же Тульском перинатальном центре в 2017 году: мальчик прожил три дня после родов, а девочка — полтора месяца. По словам Екатерины, врачи перинатального центра якобы ошиблись в сроке беременности и вызвали преждевременные роды: дети родились восьмимесячными. «Врач, которая принимала роды, начала [на меня] кричать: „Он незрелый, он недоношенный, зачем ты так рано пошла рожать?“ А что значит „я пошла рожать“? Я ж не сама к вам приехала, роды были запланированы, это все решалось медицинскими работниками», — говорит Екатерина. Через три дня Екатерине сообщили о смерти сына. «Мы успели их покрестить в 5 часов, а в 7 мне сообщили, что мальчика нашего не стало», — вспоминает Екатерина.

Состояние дочери ухудшилось, она впала в кому. Екатерина рассказывает, что пыталась помочь дочери и перевезти ее в другое учреждение, но врачи Тульского перинатального центра не давали выписку на ребенка целый месяц: «Мы готовы были оплатить и пребывание ребенка, и транспортировку, были готовы на все, чтобы нашего ребенка спасли. На что нам говорили, что пока нет такой необходимости, что они справляются, что они консультируются у врачей в московских клиниках, что таких маленьких [туда] не берут. И когда мы уже начали скандалить — больной он здоровый, мы будем бороться за него, — мне предоставили выписку. А на следующий день у нас была запись в Морозовскую больницу [в Москве] на консультацию к одному из главных профессоров. Мы уже были в дверях, раздается звонок, нам сообщают, что наша девочка умерла. До сих пор у нас сомнения, почему же она погибла именно в этот момент. Не ранее и не позднее, а именно в тот момент, когда мы уже были готовы ехать в клинику». 

После произошедшего семья Пульчевых судится с врачами перинатального центра. «Мы долго пытались с мужем все это пережить. Сначала у нас у обоих был только вопрос: за что? Потом спустя время у нас появился другой вопрос: почему это произошло с нами, почему это произошло с нашими детьми? Врачи принесли извинения за хамство, грубость, но они до сих пор не признают свою вину». 

Как и в случае с Анастасией Асаулко, судебно-медицинские эксперты нашли ошибки в действиях врачей (текст экспертизы есть в распоряжении «Важных историй»): неполноценное проведение обследования беременной, запоздалое назначение лекарств обоим детям, отсутствие мониторинга сердцебиения плодов во время родов. Все это привело к ошибочной диагностике и неадекватной тактике лечения, но, по мнению экспертов, само по себе это не могло привести к ухудшению здоровья Екатерины и летальному исходу для детей. 

В апреле 2021 года Тульский Минздрав объявил выговор руководителю перинатального центра Олегу Черепенко за «недостаточный контроль за действиями персонала». Тогда же, в апреле этого года, пять женщин пожаловались на работу врачей Тульского перинатального центра в коллективном видеообращении. После их жалоб Следственный комитет возбудил уголовное дело по статье «Халатность» — оно охватывает случаи, произошедшие в центре с 2017 по 2021 год.

После потери двойни Екатерина Пульчева все же смогла родить здорового ребенка — причем тоже в Туле, но в другом роддоме с иным подходом к ведению родов. «Если есть какие-то риски, что с мамой что-то или с малышом [что-то не так], они экстренно кесарят, они не допускают непоправимых ошибок, чтобы ребенок был инвалид или мама», — говорит она. По ее словам, после произошедшего, ей было страшно рожать еще раз: «Я очень боялась родов, что вот опять мы выносим, дождемся и опять что-нибудь случится. Когда родилась Полина и мы взяли ее на руки, мы ощутили все вот эти вот счастливые моменты, что стали родителями. Мы особенно остро стали ощущать то, чего нас лишили, чего лишил нас роддом. Сколько счастья они у нас отняли. Мы часто с мужем видим, вот малышня там проходит, двойняшки, вот наши бы сейчас такие были, вот уже их было бы трое, маленький детский сад. Хотя вроде бы и времени уже прошло три с половиной года, но это не забывается», — говорит Екатерина. 

«Нам сразу сказали, что она умрет»

Каждый третий ребенок в России рождается больным, следует из данных Минздрава. Это 461 тысяча детей только в 2019 году. В отдельных регионах ситуация еще хуже: например, в Ненецком автономном округе, Кабардино-Балкарии и Новгородской области в 2019 году больше половины детей родились с различными заболеваниями. В Архангельской области и Камчатском крае — почти половина. 

 У 8 % заболевших новорожденных была диагностирована родовая травма — повреждение, которое происходит в процессе родов и может быть вызвано действиями акушеров. В 2019 году родовую травму получили более 35 тысяч детей. По словам акушера-гинеколога, руководителя Международной академии здоровой жизни Елены Березовской, возникновение родовой травмы зависит от методов ведения родов, и некоторые случаи повреждений можно предотвратить.  

Дочь москвички Татьяны Бенграф Оливия получила травму при родах в роддоме №27 Москвы (сейчас — ГКБ имени Спасокукоцкого). Из-за повреждения девочка страдает от множества болезней: тяжелого поражения центральной нервной системы, детского церебрального паралича (ДЦП) и эпилепсии.

Татьяна обвиняет в произошедшем врачей роддома. На их методы работы пожаловались и другие матери, пострадавшие во время родов. Сейчас несколько врачей отстранены от работы, а бывший главный врач роддома находится под следствием. 

«Ждали, конечно, Оливию, ходили на УЗИ, [там] уже было видно, что она на папу похожа. Все было хорошо, все анализы были идеальными», — говорит Татьяна. По ее словам, она предварительно познакомилась с врачом, которая должна была принимать роды. Та пообещала, что роды пройдут без эпидуральной анестезии, а в случае каких-то проблем Татьяне сделают кесарево сечение. Но на родах все случилось иначе. Ей несколько раз давали эпидуральную анестезию и окситоцин, чтобы простимулировать роды. В итоге Татьяна перестала чувствовать часть тела, а у ребенка пропало сердцебиение. По мнению Татьяны, именно побочные эффекты от медикаментов могли привести к родовой травме. Акушер-гинеколог Елена Березовская говорит о том, что в каждом подобном случае нужно разбираться отдельно, но допускает ситуации, когда врачи злоупотребляют медикаментами для стимуляции родов. «Иногда стараются ускорить роды, вызвать эти роды, когда организм женщины совершенно не готов, но врачу уже не терпится, потому что уже и срок, и в отпуск ему надо идти», — говорит она. 

На протяжении всех родов медики отказывались делать кесарево сечение Татьяне Бенграф. А в момент, когда у ребенка начало пропадать сердцебиение, врач и акушеры начали выдавливать младенца. «Пока они выдавливали, ребенка совсем нам убили. Когда ее выдернули, у ребенка уже голова посинела, то есть они просто раздавили ее, потому что, видимо, мои тазовые кости еще не раздвинулись до такой степени, чтобы она прошла, она крупная была для моего телосложения». 

Акушер-гинеколог Елена Березовская объясняет, что применение метода выдавливания ребенка повышает риск родовых травм. «Есть приказ Министерства здравоохранения о запрете выдавливания ребенка, метода Кристеллера (хотя метод Кристеллера — это не выдавливание ребенка как таковое, это давление на дно матки, но у каждого врача свое якобы экспертное мнение, как это делать). И хотя этот метод запрещен, его до сих пор используют во многих роддомах», — говорит она.  

Затем, по словам Татьяны, ее дочь забрали в реанимацию. «В результате того, что неонатологи (врачи, которые лечат новорожденных. — Прим. ред.) не согласовали гипотермию (процедуру, облегчающую последствия травмы. — Прим. ред.), ее так и оставили в роддоме: просто положили в кювез (устройство, в которое помещают недоношенного или заболевшего новорожденного. — Прим. ред.) умирать. Она лежала просто абсолютно мертвая, просто мертвый ребенок на ИВЛ с трубками, с катетерами. В отделении ночью все время орали дети вокруг, это невыносимо было слышать чужих здоровых детей», — вспоминает Татьяна. 

В результате у ребенка развилось множество осложнений, еще полгода она провела в реанимациях. По словам Татьяны, на протяжении всего этого времени врачи уговаривали ее отказаться от ребенка: говорили, что если забрать ее домой, то старшая дочь Татьяны увидит сестру и не захочет иметь детей, что от Татьяны уйдет муж, что Оливия будет все время лежать и дергаться, а родители будут «вокруг нее сидеть и плакать только». Но у Татьяны не было мыслей отказываться от ребенка. Сейчас они с мужем по очереди круглосуточно дежурят у Оливии: кормят ее с помощью специальных аппаратов. Ежемесячно у семьи уходит около 30–40 тысяч рублей на лекарства, еще 100 тысяч на специализированную няню — медицинского работника, государство эти затраты не компенсирует. О будущем ребенка Татьяне думать нелегко: «Нам сразу сказали, что она умрет. И то, что она прожила три года уже, это такое большое достижение для таких детей». 

Сейчас Татьяна снова ждет ребенка и признается, что больше не хочет рожать в России. «Если бы границы не были закрыты, я бы улетела куда-то. Сейчас буду думать, что делать. Я и с теми родами хотела улететь, как чувствовала [что произойдет]. Но осталась, и теперь я, конечно же, жалею. Помимо того, что там хамство и грубость, которые вроде бы как потерпел, ну ладно и забыл, ребенка отдали и все нормально. Помимо вот этого отвратительного отношения, еще покалеченный ребенок — это ужасно просто. Все те женщины, которых я вижу, многие, родившие просто одного ребенка, даже если ребенок жив, и с ним все нормально, говорят: „Я больше в этот ад не вернусь, просто потому что я больше не хочу рожать в этой стране“», — говорит Татьяна. 

«В интервью, которые мы собирали в наших исследовательских проектах, иногда женщины говорят, что опыт, полученный ими в первых родах, был настолько негативным и ужасным, что они решили вообще отказаться от дальнейшего рождения, и вот у них остался один-единственный ребенок, — рассказывает социолог Европейского университета Анастасия Новкунская, которая изучает устройство системы родовспоможения в России и беседовала для своих исследований с роженицами и врачами в разных регионах. — Но, может быть, опыт у этих женщин был негативным, но он не обязательно влияет вот так однозначно на решение о дальнейшем деторождении. И необязательно, что опыт был все-таки негативным. Вот этот стереотип, он во многом живуч, потому что страшные истории — они всегда вызывают большой резонанс. Случаи материнской, младенческой смертности много обсуждаются, но это более яркий образ, чем женщина, рассказывающая о том, что в общем-то у нее прошло все хорошо, врачи и акушерки были очень помогающими, поддерживающими, профессиональными и она всем довольна и благодарна. Такие истории тоже есть, здесь нет статистики, но их немало, я думаю, их даже большинство». 

После того как Татьяна рассказала о произошедшем в социальных сетях, к ней присоединились и другие женщины, которые считают себя жертвами врачей того же роддома №27. В итоге заведующую роддомом Марину Сармосян и заведующую отделением патологии беременности Сусанну Паносян отстранили от работы. Сейчас в отношении Сармосян расследуется уголовное дело. Уволили и всех заведующих отделениями роддома. Сами уволенные врачи роддома не верят в связь между несчастными случаями и уголовным делом. Они запустили петицию, в которой назвали произошедшее «рейдерским захватом» больницы. По их мнению, увольнение было нужно, чтобы освободить места для врачей другой больницы, которая закрывалась на ремонт. «Потом на следственных действиях она [Паносян] мне сказала: что ты хочешь, я за твои роды получила всего лишь 19 900 [рублей]? Разве это деньги? То есть вот это все отношение к женщине показывает», — говорит Татьяна, которая заплатила за роды по контракту 160 тысяч рублей.

«Иди лечись и возвращайся к нам рожать»

Во время родов страдают не только дети, но и женщины. Ситуация с материнской смертностью в России, по данным официальной статистики, улучшается с каждым годом, но по-прежнему остается на уровне таких стран, как Саудовская Аравия, Таджикистан, Турция и Уругвай.

74 % материнских смертей происходят по «акушерским» причинам, остальные случаи — из-за заболеваний, которые осложнились у женщин в период беременности. Акушер-гинеколог Елена Березовская считает, что все случаи материнской смертности можно считать ответственностью акушеров, поскольку даже в случаях экстрагенитальных (не связанных напрямую с беременностью. — Прим. ред.) заболеваний беременную женщину наблюдают врачи, специализирующиеся на этих заболеваниях и беременности. «Я бы назвала все проценты ответственностью акушеров. Вся вот эта группа на самом деле может быть понижена, если подход к пониманию проблемы женщин будет правильный», — говорит она. 

Каждые два дня в России умирает одна женщина от осложнений во время беременности или родов. Большая часть умерших наблюдалась у врачей, и в 42 % случаев эти смерти были признаны предотвратимыми. К таким случаям Минздрав относит, например, смерть в результате осложнений от анестезии. «Повестка дня в области устойчивого развития» (цели, которые поставили перед собой страны ООН до 2030 года. — Прим. ред.) предполагает ликвидацию всех случаев предотвратимой материнской смертности. России пока не удалось справиться с этой целью.

В 36 регионах страны уровень материнской смертности выше, чем общероссийский. Хуже всего дела обстоят в Псковской области (56,6 случая смерти женщин на 100 тысяч родившихся живыми детей), в Сахалинской области (51,7) и в Тульской области (44,5). Ситуация в Псковской области сравнима с уровнем материнской смертности в Эквадоре, в Сахалинской области — с островным государством Тонга, а в Тульской области — с Монголией. 

Социолог Анастасия Новкунская говорит, что региональные различия могут быть связаны с плотностью учреждений родовспоможения и обеспеченностью медицинским персоналом: «Если у вас случается какая-то экстренная ситуация во время беременности или в родах и при этом ближайший роддом находится не в 15 минутах езды, это может иметь драматические последствия для развития дальнейшей ситуации. Но даже если, допустим, вы живете рядом с каким-то родильным отделением и там работает один акушер-гинеколог и не обязательно круглосуточно, это тоже может повлиять на то, как быстро экстренная помощь будет вам оказана». 

Показатель материнской смертности в российских селах выше, чем в городах: 10,4 случая смерти женщин на 100 тысяч против 8,6 в городах. И с каждым годом этот разрыв увеличивается. Отличается и структура материнской смертности в селах и городах. Например, в селах чаще причиной материнской смертности становятся аборты вне медицинского учреждения — почти в два раза чаще, чем в городах.  

В 2017 году Арам Мачкалян из Волгограда потерял новорожденного сына, а спустя десять дней после родов умерла и его жена Елена. «Мечтали [с женой], большие планы были на жизнь. Хотели большую семью. Договаривались, что еще третьего родим, а там — посмотрим, как жизнь сложится», — вспоминает Арам. В первый раз Елена рожала в платной клинике. Во второй раз семья решила рожать в государственной больнице. 

Беременность протекала без отклонений, но перед родами в новогодние праздники у женщины поднялась высокая температура. Когда Арам вызвал скорую, Елену забрали в больницу в другом городе — за 33 километра от дома. Врачи сказали Араму, что всех беременных с подозрением на грипп отвозят именно туда, в область — в больницу №2 города Волжский. После нескольких дней в больнице у Елены открылось маточное кровотечение, и ее перевезли в Волжский перинатальный центр. «Вроде бы перинатальный центр для этого и существует, чтобы в случае каких-то осложнений как-то [предотвратить] угрозу родам, маме — для этого он и создан. Даже в голову не могло прийти, что такие последствия будут», — говорит Арам. Но Елену в больном состоянии еще несколько раз перевозили туда-обратно; в перинатальном центре ей сказали: «Иди лечи свой грипп и возвращайся к нам рожать». Но когда Елена начала рожать, ее снова отправили в перинатальный центр из больницы. 

Арам вспоминает, как увидел Елену в последний раз: «Выкатывают ее на каталке, она была уже в кислородной маске, накрыта простыней. Помню этот взгляд, он у меня на всю жизнь останется, последний раз я ее живой видел, пытался приободрить, кричал ей: „Не переживай, мы здесь, все будет хорошо“, — в ответ она смотрела на меня — один только взгляд». Уже спустя несколько часов врачи перинатального центра сообщили Араму том, что его сын родился мертвым, а Елена потеряла много крови и находится в тяжелом состоянии. «Надеялись, верили, что мы только не делали: заказывали службы, люди разных конфессий молились по-своему. Кто-то приносил жертву, кто-то давал подаяния, кто-то молился. Но не помогло, и вот с той поры я для себя понял, что теперь я атеист. Я утратил веру», — рассказывает Арам.

Арам рассказывает, что ему не хотели отдавать тело ребенка: «Естественно, для меня было важно… все-таки сын, тем более желанный такой был, нужно было забрать. Главный врач утверждал, что они не могут отдать его, потому что это не ребенок — это плод, а их не отдают. Через пять дней все-таки мне удалось забрать. По-человечески похоронить, все как полагается, гробик маленький, могилка, крест».

После похорон сына Арам потерял и жену. Через десять дней после перевода Елены в новую больницу она умерла, не приходя в сознание, — отказали внутренние органы. В справке, которую выдали Араму, причиной смерти жены был указан аутоиммунный гепатит. Как говорит Арам, такого диагноза у его жены не было, поэтому он написал заявление в Следственный комитет. Судебно-медицинская экспертиза выяснила, что это был неверный диагноз: органы, в которых нашли гепатит, принадлежали другому человеку. Врачи-патологоанатомы подменили образцы. Позже суд признал их виновными и приговорил к девяти годам лишения свободы, два из которых — за эпизод с Еленой. «Желая скрыть действительные статистические данные материнской смертности в регионе и не допустить негативные последствия для учреждений здравоохранения Волгоградской области, Колченко и его подчинённые […] заменили гистологические образцы печени умершей роженицы на образцы печени иного лица с установленным хроническим гепатитом», — говорится на сайте суда. 

Позже к двум годам колонии приговорили и двух врачей Волжского перинатального центра Елену Попову и Наталью Андрееву, которые принимали роды у жены Арама. Их осудили по статье об «оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности, которые повлекли по неосторожности смерть человека». Адвокат одной из них отказался комментировать приговор в телефонном разговоре с журналисткой «Важных историй», с защитником второй связаться не удалось. Главврач Волжского перинатального центра Александр Бухтин отказался комментировать действия своих подчиненных.

«Для меня самое главное — память. Память о своей жене, о своем ребенке. Ее могли спасти, но не спасли», – говорит Арам. Сейчас он в одиночку воспитывает шестилетнюю дочь, которая осталась без мамы.

24 часа на работе

В историях с младенческой и материнской смертностью страдают не только те, у кого принимали роды, но и сами врачи, отмечает Анастасия Новкунская, социолог Европейского университета, которая для своих исследований собирала мнение врачей из разных регионов. «Это тяжелая работа. Смена акушерки в финском роддоме — максимум 8 часов. То есть там люди не работают сутками. В России это довольно частая форма работы, когда и врач, и акушерка просто 24 часа находятся на работе, и понятно, что к концу такой суточной смены физически довольно сложно чувствовать себя хорошо, выполнять свои рабочие обязанности». 

«В этом устоявшемся стереотипе о том, что российское родовспоможение — это очень плохо, обязательно вам нахамят, нагрубят, сделают больно и так далее, часто опускается взгляд самих медицинских профессионалов, которые там работают, — продолжает Новкунская. — Один из видов уязвимости медицинских работников в сфере родовспоможения — недостаточность финансирования: низкие зарплаты, постоянно меняющиеся правила работы, приказы, постоянные проверки контрольно-надзорных органов создают условия не то чтобы комфортные на рабочем месте. Постоянно врачи и акушерки ощущают эту уязвимость: „Я сейчас сделаю, как правильно с медицинской точки зрения, но обязательно последуют штрафы, санкции со стороны контрольно-надзорных органов, потому что это будет противоречить какой-то норме СанПиНа, какому-то предписанию Минздравнадзора и так далее“. При этом им надо работать, и, более того, многие из них действительно пытаются делать это в соответствии с профессиональными идеалами и какими-то гуманистическими представлениями», — говорит она.

Социолог говорит, что проблема может быть еще и в отсутствии налаженной коммуникации между врачами и пациентами. «Вот эта неудовлетворенность медицинской помощью часто возникает не потому, что она действительно плохая, а потому, что она недостаточно открытая, и коммуникация между врачом, акушеркой и самой женщиной — она просто не гладкая», — говорит Новкунская.

На повышенную смертность младенцев и женщин во время родов может влиять нехватка кадров и «старение» медперсонала, говорит Новкунская. Ее мнение подтверждается статистикой: по данным Росстата, в последние годы в России сокращается обеспеченность не только роддомами, но и акушерскими койками — как для рожениц, так и для беременных с патологиями, а также численность профильных врачей. По словам Новкунской, это эффекты оптимизации: с 2015 года роддома поставлены в условия, когда они должны сами зарабатывать на свою работу, и система родовспоможения оказывается довольно дорогой для медицинских организаций. 

«Что действительно может вызывать некоторые тревожные вопросы и опасение, это сокращение числа медицинских сотрудников и медицинских организаций, которые находятся на некотором отдалении от региональных центров. Потому что опять же статистика показывает общее число профессионалов, но если мы будем смотреть на долю тех, кто работает в региональных центрах и на удалении, эта пропорция как раз меняется. И на периферии, насколько я понимаю, доступность именно такой экстренной помощи может сокращаться», — говорит она.

Социолог отмечает, что врачи, так же, как и пациенты, уязвимы и в моральном плане. «В родах и во время беременности часто случаются осложнения, и врачи также морально и эмоционально будут за них переживать. Более того, если случается ситуация потери до родов, во время родов, сразу после родов — это также психологически очень большая проблема, нагрузка для тех врачей-акушеров, которые в этот момент находятся с этой женщиной, с этим ребенком. И также моральной уязвимостью оказывается рост числа жалоб и судебных исков в отношении медицинских организаций, который мы сейчас наблюдаем», — говорит Новкунская.

Не все беременные женщины умирают в стенах медицинских учреждений: 12 % умерли не в больницах, а 23 % вовсе не наблюдались у врачей во время беременности (по данным Минздрава на 2018 год). Анастасия Новкунская говорит, что в эту группу может входить какая-то доля женщин из неблагополучных семей, которые в силу экономических факторов и отсутствия достаточного образования пренебрегают медицинской помощью. Еще какая-то часть — последователи естественных родов, которые осознанно решили рожать дома. 

По данным Росстата, в России ежегодно около 5 тысяч женщин рожают вне родильных отделений (сюда входят роды на дому, в гинекологическом отделении стационара, в машине скорой помощи, в транспорте. — Прим. ред.). В 2020 году абсолютным лидером по этому показателю стала Ростовская область: 372 женщины из этого региона родили вне роддомов. Этот показатель в два раза выше, чем годом ранее. Такой рост объясняется закрытием роддомов из-за пандемии коронавируса. Как отчитывался местный Минздрав, это уже успело повлиять на рост младенческой смертности в регионе. 

«Показатели [младенческой и женской смертности] высокие именно в тех странах, где нет нормальной системы здравоохранения. Условия, в которых живут эти женщины и рожают, они тоже определяют уровень смертности, — говорит Елена Березовская. — Еще один важный фактор, который влияет — это как раз социально-экономический статус и развитие экономики и системы здравоохранения. Обучение медперсонала, создание ставок акушерок — все это позволяет улучшить показатели, то есть поднять уровень выживаемости».

Редактор: Роман Анин