«Путинская Россия забила чудовищный гол в свои ворота», — рассуждал о результатах войны директор ЦРУ Уильям Бернс. Он имел в виду потери на фронте, санкции, расширение НАТО и растущую зависимость от Китая. Директор ЦРУ, конечно, может не быть объективным, но зависимость действительно быстро растет и представляется одной из самых сложных проблем, которую оставит России в наследие нынешняя власть. Эта зависимость несет гигантские риски для страны, а преодолеть ее будет очень сложно.
Экономические связи России с Китаем расширялись в течение всего правления Путина. Это естественный процесс: с начала нулевых роль Китая в глобальной экономике быстро росла, и было бы странно, если бы Россия оставалась в стороне. Но ее главным торговым и финансовым партнером все равно был Запад. Нападение на Украину, а затем развязывание газовой войны практически разрушило связи со старым партнером и резко укрепило с Китаем. Все вместе это прочно привязало Россию к могучему соседу.
Зависимость первая. Торговая
Традиционно, говоря о растущей зависимости, указывают в первую очередь на рост доли Китая во внешней торговле России.
В импорте она начала серьезно расти после 2008 года, в котором Китай сменил Германию в роли крупнейшего поставщика товаров в Россию. В 2006 году доля Китая в российском импорте была 9,4%, а перед войной — почти четверть, 24,8% в 2021 году.
В экспорте доля Китая за тот же период выросла почти втрое, но с более низкой базы: с 5 до 14%. Крупнейшим покупателем российского экспорта Китай стал в 2017 году. Это результат не только наращивания закупок, но и падения поставок из России в Германию и Нидерланды (Роттердам — крупнейший порт Европы) — прямого следствия аннексии Крыма.
Анализируя экономические отношения между двумя странами, Банк Финляндии еще в 2016 году отмечал, что они «характеризуются скорее односторонней зависимостью России от Китая, чем более широкой взаимозависимостью за исключением некоторых отдельных продуктов, таких как нефть».
С началом войны детальная российская таможенная статистика перестала публиковаться, поэтому приходится пользоваться цифрами, которые иногда сообщают российские чиновники, статистикой других стран и экспертными оценками. По оценке руководителя Института стран с переходной экономикой при Банке Финляндии Иикки Корхонена, доля Китая в российском импорте к концу 2022 года была «гораздо выше одной трети, возможно, 40%». Это близко к данным Trade Map (эту базу поддерживает Международный центр торговли, ITC) — 39,3%. Правда, данные ITC охватывают примерно 75% импорта. Доля Китая в российском экспорте ниже, но тоже очень высока — 20,2%, по данным Trade Map, учитывающем уже 95% экспорта России. В первом полугодии 2023 года на Китай пришлось более трети (34,7%) общего товарооборота России.
Столь высокая зависимость во внешней торговле обычно присуща колониям или бывшим колониям, а также системам «центр — периферия»: доля центра во внешнеторговом обороте стран периферии сопоставима с долей Китая во внешнеэкономическом обороте России. За всю историю наблюдений ни один партнер России (кроме Китая после 2008 года) не имел более 16% в российском импорте. В российском экспорте никто (кроме Китая начиная с 2018 года) не имел более 15%. «С точки зрения импорта Россия сейчас если не самая зависимая от Китая страна, то вторая после Северной Кореи», — говорил Корхонен.
Страны стараются не допускать такой концентрации. Свежий пример — новая «Стратегия по Китаю» Германии, нацеленная на снижение внешнеэкономической зависимости от Китая. В ней отмечается, что Китай делает все, чтобы стать экономически менее зависимым от других стран, но при этом сделать глобальные производственные цепочки зависимыми от него самого. Россия сделала все наоборот: всего за год Европа перестала зависеть от российских нефти и газа, зато сама Россия теперь критически зависит от Китая — и как покупателя углеводородов, и как поставщика товаров — как собственных, так и транзитных, из других стран. Например, через Китай в Россию поставляется большая часть полупроводников и микросхем (они нужны для военного производства и санкции на их поставки самые строгие).
Еще в 2018 году МВФ, анализируя конфигурацию глобальной валютной системы, отнес Россию к блоку юаня
В некоторых отраслях китайские компании уже доминируют. Например, на них после ухода западных концернов приходится более половины продаж новых автомобилей. И они этим пользуются. «Китайцы уже переписывают цены, потому что сегодня они могут непосредственно влиять на ценообразование. На самом деле можно не повышать цены и даже делать их ниже, чем сейчас. Но зачем, если доминируют китайские бренды», — говорил директор «Автодом Подписка» Максим Шишко.
Эта зависимость будет только расти. Она уже могла бы быть больше — мешают логистические ограничения. Транспортная инфраструктура Дальнего Востока работает на пределе возможностей, порой даже возникают пробки. В конце прошлого года корабли с китайскими товарами даже возвращались обратно — это было дешевле, чем неделями стоять на рейде. Но потом пробки рассосались.
Зависимость вторая. Валютная
Она отчасти следствие торговой зависимости, но есть и другие причины. В июле российский импорт из Китая превысил экспорт в Китай, а платежи за импорт (весь, не только китайский) в юанях — экспортную выручку в китайской валюте. В такой ситуации получение юаней за поставленные товары кажется разумным решением.
Юань стал для России главной иностранной валютой («Важные истории» рассказывали об этом здесь). Речь не о том, хорошо это или плохо: другого выхода нет. Россия вынуждена уходить от долларов, евро и других «токсичных» валют в расчетах (вот к чему это привело), резервах и даже сбережениях.
Больше всего сделок на Московской бирже сейчас заключается в паре «юань-рубль». Доля юаня в обороте российского биржевого валютного рынка достигла 44%. Из-за санкций крупнейшие банки и даже ЦБ лишены возможности проводить операции с долларами и евро, и их курсы постепенно начинают формироваться на основе их курсов к юаню и юаня — к рублю.
В российских резервах — той их части, что не заблокирована, конечно, — юань стал абсолютно доминирующей валютой. На начало 2022 года (потом ЦБ перестал раскрывать эти данные) в китайской валюте хранилось 17,1% международных резервов, причем перед войной ее доля быстро росла (на 30 июня 2021 года в юанях было 13,1% резервов). На доллар, евро и фунт приходилось 51%, а с учетом прочих, большинство из которых тоже «токсичны» (иена, швейцарский франк, австралийский и канадский доллары) — около 60%. Еще 21,5% приходилось на золото. После того как резервы в «токсичных» валютах были заморожены, почти все доступные властям валютные резервы (без золота) хранятся в юанях.
Столь высокая зависимость во внешней торговле обычно присуща колониям или бывшим колониям, а также системам «центр — периферия»
Хорошая иллюстрация — Фонд национального благосостояния (ФНБ, это такая государственная копилка), валютные активы которого включаются в резервы. В конце прошлого года Минфин вдвое повысил предельную долю юаня в структуре ФНБ, теперь в них можно размещать до 60% его активов. Примерно половина ликвидных активов фонда (тех, что не вложены в акции Сбербанка, инфраструктурные проекты и пр.) сейчас хранится в юанях (280 млрд, или примерно 3,6 трлн рублей), остальное — в основном в золоте (есть еще 7,3 млрд евро и 5,5 млрд рублей).
Российский бизнес быстро переходит на юань, хотя операции с ним обходятся ему дороже, чем в долларах и евро. Доля «нетоксичных» валют (значительная их часть — юани) в структуре валютных средств компаний очень быстро растет и перевалила за 40%. Россия вышла на третье место в мире (после Гонконга и Великобритании) по платежам в офшорных юанях (китайская валюта не является свободно конвертируемой, и для внутренних и внешних расчетов используются разные юани). До войны Россия не входила даже в топ-15.
Население переходит на юани не так стремительно (опасения насчет роста доли юаневых депозитов в сбережениях, к счастью, не сбылись). К концу прошлого года доля юаней в валютных вкладах россиян достигла 11%, но с тех пор почти не выросла. Сами валютные сбережения при этом тают. Юани составляют примерно 1% всех сбережений в банках.
Еще в 2018 году сотрудники МВФ, анализируя конфигурацию глобальной валютной системы, отнесли Россию по ряду параметров к блоку юаня, который, по их мнению, занимает 30% (40% — блок доллара; 20% — блок евро; 10% — блоки остальных резервных валют). Война, естественно, закрепила Россию в китайском валютном блоке, но более свежих оценок пока нет.
Зависимость третья. Долговая
Юаневый блок важен для Китая в противостоянии с США и формировался при активнейшей поддержке государства. Одним из важнейших инструментов политики здесь стала финансовая поддержка. Прежде всего, предоставление Народным банком Китая (НБК, китайский Центробанк) и отдельными китайскими корпорациями услуг кредитора последней инстанции заемщикам из развивающихся стран, имеющих долги перед китайскими инвесторами. Проще говоря, они дают деньги, когда остальные отказываются (обычно эту роль в кризис выполняют центробанки по отношению к банкам).
Поддержка Китая предотвратила немало дефолтов развивающихся стран. Вот только, в отличие от помощи Всемирного банка и МВФ, спасательные кредиты Китая отличаются тем, что они непрозрачны и дороги (по ним приходится платить проценты по ставкам выше, чем по другим кредитам: более 5% против 2% по займам МВФ). По оценкам сотрудников Всемирного банка, в 2015–2018 годах такая помощь оказывалась и российским заемщикам. Причем они уже испытывали сложности (возможно, технические) в обслуживании этих займов. Так или иначе, китайский центробанк давал деньги российскому, а тот — банкам для кредитования заемщиков.
С точки зрения импорта Россия сейчас если не самая зависимая от Китая страна, то вторая после Северной Кореи
Такие меры серьезно расширяют зону юаня и формируют зависимость от него. России другие иностранные инвестиции не светят (арабские инвестиции имеют свои особенности, которым Россия не может соответствовать; даже банк стран BRICS заморозил кредитование российских проектов), так что ей будет непросто избежать этой ловушки.
В случае с Китаем инвестиционная зависимость фактически превращается в долговую. Он, конечно, не отказывается от прямого владения активами, но делает покупки реже, чем развитые страны, за исключением США. Россия не исключение. «Пока Китаю неинтересно инвестировать в Россию, разве что для продвижения своих товаров», — говорил профессор НИУ ВШЭ Олег Вьюгин.
Другое дело кредиты. Россия — давно один из главных должников Китая. Обобщив данные по более чем 13 тыс. китайских проектов развития, связанных с инициативой «Пояса и пути», исследователи обнаружили, что в 2017 году российские компании и банки были крупнейшими получателями китайских иностранных займов — на 125 млрд долларов (это почти четверть от всей задолженности 25 крупнейших реципиентов китайских займов).
Кредиты — основной инструмент формирования зависимостей от Китая и его валюты. Раздавая астрономические суммы, Китай страхуется от банкротства заемщиков. Важная особенность его займов развития — они обычно обеспечены залогами или погашаются товарами. Например, привлеченный в 2009 году кредит «Роснефти» и «Транснефти» на 25 млрд долларов обеспечен поставками нефти: по 15 млн тонн в течение 20 лет. Но не только он: залогами обеспечены 76,6% займов, полученных Россией от Китая.
И, разумеется, китайские банки заняли место западных: за год после начала войны четыре крупнейших банка Китая предоставили российским банкам 7,5 млрд долларов.
Чем это опасно
Ничего страшного пока нет. Сейчас интересы России и Китая во многом совпадают, и Китай получает от России то, что ему нужно, их партнерство достаточно равноправное, считает востоковед Михаил Коростиков: «У Китая есть определенная возможность, но нет особых причин превращать Россию в своего вассала. И перспектив изменения в этой ситуации на горизонте 5–10 лет нет».
Но все может измениться, да и не стоит ограничивать перспективу 5–10 годами. Так устроен риск: все может обойтись, а может и не обойтись — и если Китай по каким-то причинам ограничит сотрудничество, что тогда?
Экономически Россия на порядок меньше Китая: разница в ВВП и населении в 10 раз. Торговля между ними — это более трети товарооборота для России и менее 4% для Китая. Для него это будет неприятный эпизод. Для России же — шок, вроде того, что случился весной 2022 года (в марте импорт рухнул чуть ли не вдвое, а нефть продавалась с дисконтом 30–40 долларов за баррель). Вот только тогда можно было «развернуться на Восток» и перестроить поставки на китайские товары и дальневосточные порты. Но оттуда поворачивать уже некуда.
Кредиты — основной инструмент формирования зависимостей от Китая и его валюты.
То же и с валютой. Юань — неполноценная замена доллару и евро, говорил президент Сбербанка Герман Греф. Но если проблемы начнутся и с юанем, замены ему не найдется. А проблемы уже возникают.
Китайские банки, как и другие, будут всеми силами избегать попадания под вторичные санкции. Если понадобится, они ограничат операции российских клиентов с юанями. Такие ситуации уже случаются. Китайские власти жестко контролируют операции в юанях, и это усиливает зависимость от Китая тех, кто использует юани не для расчетов в торговле. Например, НБК в любой момент может отказать в разрешении использовать юани так, как хотели бы их владельцы. Это не теория: год назад Россия хотела выпустить облигации в юанях, но не смогла — Китай не разрешил выводить деньги из страны. России между тем уже не хватает юаней.
То есть мы получили господство на своем рынке иностранной валюты, которая даже не является полноценными деньгами. Это очень похоже на поздний СССР, когда наличие денег не являлось достаточным условием покупки товаров — требовался еще талон на их приобретение. Сегодня такие «талоны» выдает иностранный центробанк (именно поэтому вовлечение населения в операции с юанями особенно опасно).
Китайское финансирование — тоже палка о двух концах. Дело не только в больших процентах: условия займов непрозрачны, так что можно только предполагать, какими условиями они обставляются. Возможно, это происходит не сразу, а при реструктуризации (изменении условий кредита, например продлении срока). Такое часто случается с китайскими займами развития: с 2008 года китайские кредиторы провели свыше 70 реструктуризаций проблемных долгов (более половины — в 2019–2020 годах). Китайские займы привели к политическому кризису на Шри-Ланке: она не смогла расплатиться, и второй по размеру порт страны на 99 лет перешел в пользование Китая, что сильно нервирует Индию и другие страны региона из-за опасений использования порта в военных целях.
Мы получили господство на своем рынке иностранной валюты, которая даже не является полноценными деньгами.
Сейчас об этом редко вспоминают, но в 1969 году Китай и СССР вели боевые действия из-за пограничного спора. Граница между Россией и Китаем (4200 км) была демаркирована лишь в 2008 году, а недавно Китай выпустил карты, на которых часть российской территории указана как китайская.
Исследования сотрудников Всемирного банка заставляют пересмотреть взгляды на китайские займы развития и весь проект «Пояс и путь». Доля стран, находящихся в бедственном финансовом положении, в кредитном портфеле Китая увеличилась с 5% в 2010 году до 60% в 2022 году. Это или полный провал Китая как кредитора, или просто инструмент формирования блока зависимых стран (скорее, и то и другое: начиналось в первую очередь как экономический проект, но затем в нем стало все больше политики).
Чем чревата зависимость от одного кредитора, да еще такого, показывает произошедшее в пандемию. Китай резко сократил кредитование проектов «Пояса и пути», и с 2019 года развивающиеся страны стали перечислять в Китай больше денег, чем получать от него (кредиты же надо обслуживать — платить проценты и погашать). До этого поток шел в обратном направлении — 15–17 млрд долларов в год в 2016–2018 годах. Это создало условия для долгового и экономического кризиса в странах, занимавших у Китая: их финансовое положение и так было тяжелым. Скорее всего, кредиты будут реструктуризированы, но что Китай потребует взамен?
У России долг низкий, и власти заботятся о бюджете, но чудес не бывает: если продолжать войну, через год-два с бюджетом будут проблемы и, вполне вероятно, придется занимать у Китая. Больше не у кого.
И еще один важный момент, почему зависимость от Китая может оказаться опасной, а какие-то риски — реализоваться: у самого Китая сейчас дела идут не очень хорошо. Постепенно проявляются копившиеся десятилетиями проблемы (это сейчас много обсуждают, например, нобелевский лауреат Пол Кругман, Кеннет Рогофф, ведущие экономические издания и аналитики). Сейчас в Китае назревает долговой кризис — не государственный, а корпоративный, два крупных застройщика уже не платят по долгам. А в более долгосрочной перспективе даст о себе знать то, что исчерпалось топливо китайского экономического чуда — урбанизация. Скажется и то, что идеология взяла верх над экономикой и автократический режим Си Цзиньпина принимает все больше плохих решений, а главное — станут очевидны демографические проблемы, последствия 35 лет политики «Одна семья — один ребенок». Население даже по официальному прогнозу вот-вот начнет сокращаться, а по независимым, например ООН, — может в итоге уменьшиться почти вдвое.
При этом Китай (а вовсе не Россия) ведет противостояние с США и Западом. Россия же привязывается к нему, как ни к кому прежде. Такой зависимости не было ни от США, ни от Европы — разве что от всего Запада, но он на самом деле очень неоднородный. Поэтому некорректно говорить, что мы просто сменили одну зависимость (от Запада) на другую (от Китая).
Да и замена эта явно неравноценная. Китайский рынок никогда не компенсирует России потерю европейского рынка газа, который и крупнее, и гораздо более прибыльный, объяснял нефтегазовый эксперт Сергей Вакуленко. Россия становится сырьевым придатком Китая, говорил Вьюгин: «Надо хорошо понимать, где наше место. <…> Им нужно, чтобы Россия была стабильным поставщиком ресурсов». Можно сказать, что прежде Россия была сырьевым придатком Европы, но сотрудничество с Западом приносило ей очевидный выигрыш: она получала все технологии. Давление же оказывалось главным образом в части соблюдения прав человека и экологических норм. Чего ждать от Китая, мы пока не знаем.