5 декабря вступает в силу эмбарго, которое было введено восьмым пакетом европейских санкций: страны Евросоюза — главный потребитель российской нефти — перестанут ее покупать. Одновременно должен был заработать запрет для западных компаний страховать перевозки российской нефти танкерами в третьи страны, что сделало бы фактически невозможным участие в таких перевозках приличных, белых компаний по всему миру. Такое решение выкинуло бы с рынка огромную часть мирового нефтеэкспорта — доля России составляет около 17%, и в основном это именно танкерные перевозки. Миру это угрожало энергетическим кризисом, каких он еще не видел. А Россия, скорее всего, смогла бы компенсировать свои финансовые потери за счет кризисного роста цен — ровно так, как это произошло с газом в первой половине этого года. Поэтому, подумав, Запад решил заменить фактический запрет на танкерные перевозки в третьи страны так называемым ценовым потолком (price cap): если цена сделки не превышает установленный предел, нефть возить будет можно. Осталось договориться о том, какой это будет предел — и именно это пока не получается.
Салихов
Ряд восточноевропейских стран, таких как Польша и Литва, настаивает на цифре около $ 30 за баррель — примерно половина цены, по которой Россия со всеми дисконтами продает нефть сегодня. Мальта и Греция, чьи танкеры могут стать жертвой price cap, держатся за цифру $ 70 — это, возможно, даже выше нынешней цены и идет вразрез с основным смыслом санкций: ограничить нефтяные доходы России. На прошлой неделе переговоры закончились ничем. У ЕС остается неделя на достижение соглашения.
О перспективах и смысле потолка цен на российскую нефть «Важные истории» поговорили с экономистом, президентом Института энергетики и финансов Марселем Салиховым.
— Как вы думаете, удастся ЕС договориться о ценовом потолке? И насколько сильно он повлияет на российский экспорт?
— Мы видим по публикациям, что Польша настаивает на $ 30, остальные страны вроде бы готовы на $ 65–70. При этом есть особая позиция Мальты и Греции, под флагами которых многие танкеры перевозят российскую нефть. Мне кажется, в той формулировке, которая, наверное, будет принята, — $ 65–70 — это вообще ни на что не повлияет. Ни на российские экспортные потоки, ни на доходы — ни на что. Сейчас договориться невозможно, но обещали потолок — надо хоть какой-то ввести.
Получается странная ситуация: потолок устанавливают страны, которые либо уже ввели эмбарго на покупку российской нефти, как США, Канада, Великобритания, либо сейчас введут, как ЕС. Западные страны выбрали, на мой взгляд, не оптимальный вариант. Когда вы вводите эмбарго и price cap на поставки в третьи страны — это очень сложно контролировать. Если бы вы сами покупали, вы бы контролировали цену, могли на чем-то настаивать, проверять и т. д. Но когда вы просто пытаетесь через страховую инфраструктуру проконтролировать поставки одной страны в другую страну, а сами никакого отношения к сделке не имеете, это очень сложно.
Можно было бы сказать, например: пусть Россия поставляет нефть в ЕС, мы готовы, но вот по такой-то цене. Это было бы гораздо логичнее: Европа зарабатывает, потому что покупает нефть с дисконтом. Россия и так продает с дисконтом, поэтому, скорее всего, она готова была бы продавать в Европу. А сейчас этот дисконт забирают, допустим, Индия и всякие нефтетрейдеры. А могли бы европейские потребители. Изначально, мне кажется, идея не очень хорошо продумана.
— Сейчас в Европе кто-то покупает российскую нефть?
— Покупали как раз последние месяцы, создавали запасы… Если абстрагироваться от всех этих деталей и подумать глобально: эффективно ограничить экспорт российской нефти можно, только если есть какой-то источник замещения. Если нет, то эффективно вводить ограничения против российского экспорта невозможно. Вы часть рынка сжимаете, но он в другом месте компенсируется.
В США, допустим, это понимают, они пытались договориться с Венесуэлой, с Ираном — чтобы кто-то увеличил добычу, и тогда ограничения против России будут работать. Но по разным причинам пока договориться не удалось. А еще и ОПЕК снижает добычу. Это все в нынешней ситуации делает неэффективными ограничения против российского экспорта. Или будет так: окей, физические объемы экспорта сокращаются, но мировая цена растет. И доходы России остаются теми же.
— ОПЕК хочет собраться 4 декабря и даже якобы будет сокращать добычу, чтобы поднять цены и наказать тех, кто вводит price cap.
— Там пока непонятно. Были слухи и о том, что будут обсуждать увеличение добычи, на 0,5 миллиона баррелей в сутки. Хотя это было бы странно, потому что в октябре приняли решение сокращать. Но надо понимать, что сейчас существует очень большой разрыв между квотами ОПЕК и фактическим уровнем добычи. Квоты можно менять очень сильно, плюс 0,5, минус 0,5 — это может быть чисто бумажная история, которая ни на что не влияет. Потому что фактический уровень добычи примерно на 3,5 миллиона баррелей в день ниже утвержденных квот. Единственное, за чем стоит следить, — сколько добывают Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты. С 1 ноября они должны были сокращать добычу — сокращают реально или нет? Пока это непонятно. Если реально сокращают на 200 или 300 тысяч баррелей в день, то это уже некий сигнал, это то, что влияет реально на рынок.
— Если ЕС и остальной Запад все-таки договорятся о потолке, это закроет какую-то часть рынка для России или нет? Китай, Индия спокойно будут покупать российскую нефть?
— Сейчас, как это и происходило в марте-апреле, возможна ситуация, когда все возьмут паузу. Уже были сообщения, что китайские компании осторожно себя ведут с покупкой российской нефти. Потом пройдет пара месяцев, все поймут, что ничего страшного, и вернутся. А если сейчас примут то, что обсуждается — $ 65–70, то вернутся еще быстрее, и никакого серьезного сокращения экспорта ни в Китай, ни в Индию не произойдет.
Сейчас цена как раз в диапазоне $ 65–70. При том что price cap не включает расходы на транспортировку, они сверху. А российская Urals сейчас стоит $ 68 в европейском порту с учетом транспортировки. На price cap еще можно сверху повесить расходы на транспортировку, страхование и т. д. То есть фактически уровень $ 65–70 будет выше текущей цены.
Теоретически, если цена будет расти, допустим, до $ 100 за баррель, тогда это будет иметь большее значение. Но пока этого нет.
— Россия говорит, что не будет поставлять нефть тем, кто участвует в соглашении о потолке цен. Это же бессмысленное заявление, если те, кто участвует, уже объявили эмбарго, а потолок — это просто нынешняя цена?
— Понятно, что западные страны пытались уговорить Китай и Индию присоединиться, и тогда потолок мог бы заработать. Для России было важно оказать давление на них — отсюда все эти громкие заявления. Индия и Китай подумали и решили, что их и сейчас все устраивает.
Единственный вопрос остался с Японией: будет ли Россия со своей стороны вводить ограничения на поставки в Японию с «Сахалина-2»? В санкциях для Японии сделано исключение, кроме сахалинской, она никакой российской нефти не покупает. В принципе Россия сейчас может сказать: ну, так как это исключение, мы со своей стороны не будем банить эти поставки. А может сказать: Япония в G7 присоединилась к решению о price cap, поэтому мы не будем с ней торговать. Мне кажется, Россия не будет тут ничего ограничивать, каких-то громких заявлений по Японии нет; японские компании недавно переподписали контракты уже с российским оператором «Сахалина-2». Россия будет делать какие-то политические заявления для запугивания потенциальных участников соглашения, но понятно, что стрелять себе в ногу не хочется.
Изначально идея price cap связана с себестоимостью. Потолок цен должен быть чуть выше себестоимости. Операционная себестоимость, с учетом инвестиционных затрат, российской нефти — $ 25–30 за баррель. Текущая цена — $ 65–70, так что прибыль не изымается
— Что делает Россия в ожидании потолка? Серый флот танкеров? Новые страховщики? Понадобится ли инфраструктура обхода или потолок нас устраивает?
— Судя по всему, инфраструктура активно строится. Понятно, что об этом никто не заявляет, но, допустим, цены на старые танкеры под списание выросли в два раза, покупают их какие-то непонятные компании. То есть работа идет. В любом случае для России и ее нефтяных компаний риски велики — сейчас европейцы не договорились, но могут потом договориться. Формирование своего флота тут имеет смысл. Да, сейчас этого все равно недостаточно, чтобы полностью отказаться от зарубежных танкеров, но работа идет и будет продолжаться.
— А белые зарубежные танкеры при price cap $ 65–70 спокойно будут возить российскую нефть? Или будут побаиваться?
— Например, британский price cap опубликован, и там совсем лайт-режим: если танкер замечен в перевозке российской нефти по цене выше установленной, ему запрещают работать 45 или 90 дней, точно не помню. Это ни о чем. Все боялись lifetime ban [пожизненного запрета], как с Ираном: если один раз судно заметили в перевозке иранской нефти, оно навеки под санкциями, никакие западные компании не могут ему оказывать никаких услуг. Это серьезный фактор для судовладельцев. Ты понимаешь, что твое судно до конца срока эксплуатации будет работать по мутным схемам, сейчас ты получишь сверхприбыль, но что будет дальше, неясно. А тут — ну два месяца простоя, ничего страшного.
— А как участники соглашения о price cap будут следить за его соблюдением?
— Есть трекер у танкера. Понятно, что танкеры могут отключать транспондеры, с иранской и венесуэльской нефтью такое происходит, да и российские танкеры тоже отключали. В любом случае трекер дает вам возможность понять, где судно находится и что везет. Но не дает возможности понять, по какой цене. И грузоотправитель может не знать, по какой цене покупатель и продавец заключили соглашение. Сейчас эта инфраструктура будет формироваться; банки, специальные уполномоченные органы будут требовать документы о стоимости груза и всех сопутствующих услуг, чтобы бороться с потенциальным занижением цены (простейшая схема связана с тем, что на саму нефть указывается низкая цена, а на услуги — высокая). Будут эту информацию собирать, анализировать и пытаться понять, как можно следить.
Вообще, изначально идея price cap связана с себестоимостью. Потолок цен должен быть чуть выше себестоимости, чтобы были стимулы производить и транспортировать, но прибыль бы изымалась. Операционная себестоимость, с учетом инвестиционных затрат, российской нефти — $ 25–30 за баррель. Сверху всякие налоги и прибыль. Текущая цена — $ 65–70, так что прибыль не изымается.
— На российский бюджет потолок никак не повлияет сейчас? Какова должна быть цифра, чтобы повлиял?
— Потолок вообще никак не повлияет, повлияет эмбарго — оно приведет к снижению экспорта в следующем году. Причем экспорт сырой нефти может даже вырасти, а упадет экспорт нефтепродуктов. Их дороже транспортировать, Китай и Индия в них меньше заинтересованы, европейский рынок был для нефтепродуктов основным. Рассовать их по другим рынкам гораздо сложнее, чем сырую нефть. Общий экспорт в следующем году сократится, но не критично, на 6%.
— А добыча?
— Тоже, вслед за экспортом. И тоже в следующем году. И официальный прогноз Минэкономразвития предполагает сокращение в следующем году. Мы ожидаем, что хоть с потолком, хоть без потолка добыча нефти в России сократится в следующем году на 6–7%, экспорт нефтепродуктов — на 15%.
— Повлияет ли потолок на рынок и цены?
— Зависит от того, что примут и как будут контролировать. Вот журналисты на днях описали ожидаемые параметры потолка — цена нефти сразу упала. Рынок понял, что серьезных ограничений не будет, российская нефть так и будет поступать.