Запретить экспорт российской нефти невозможно

С декабря 2022 года вступает в силу шестой пакет санкций ЕС, который, в частности, предполагает так называемое нефтяное эмбарго в отношении России — запрет экспорта в ЕС, запрет компаниям ЕС финансировать и страховать перевозки российской нефти. Этот набор мер будет иметь для российской нефтяной отрасли немало негативных последствий — от дисконтов к цене до логистических проблем. Однако дискуссионным остается вопрос, в какой степени эти запреты способны снизить не выручку или прибыль российских нефтяников, а именно физический объем российского нефтяного экспорта.

 Мы рассмотрим этот вопрос не с привычной точки зрения, есть ли у Запада инструменты для того, чтобы не дать перенаправить российскую нефть на рынки третьих стран. В условиях, когда большая часть российской нефти экспортируется по морю, а один только Китай способен купить весь российский экспорт нефти полтора раза, спор о наличии подобных инструментов, по сути, сводится к спору о том, насколько Запад способен заставить китайские и индийские компании отказаться от покупок российской нефти.

 На мой взгляд, более существенный вопрос состоит в том, является ли декларируемая цель снижения физического объема экспорта российской нефти реальной задачей западных санкций на горизонте ближайших двух-трех лет. Выскажу такую крамольную мысль: если бы европейские политики и правда хоть на секунду допускали возможность того, что их эмбарго может в разы сократить физический экспорт российской нефти, они бы его, как и в отношении газа, не вводили. А если бы Путин завтра заявил, что он сам «по техническим причинам» прекращает экспорт всей российской нефти, то они моментально бы вступили в переговоры о том, чтобы Путин этого не делал, как сейчас в отношении газа.

В начале марта, когда все кричали: «Хватит покупать кровавый газ!» — я предупреждал, что в перспективе одного-двух лет газовый экспорт — это не столько рычаг давления ЕС на Путина, сколько рычаг давления Путина на ЕС. Сейчас те же люди заявляют о «возмутительном газовом шантаже», не видя никаких противоречий в своей позиции. Понятно, что в трех-пятилетней перспективе ЕС научится жить без российского газа, а Россия потеряет газовый экспорт безвозвратно. Однако на ближайшие пару лет баланс потерь обратный. И с нефтью все точно так же.

Мировой энергобаланс един. Одно дело — ситуация, когда РФ перестала экспортировать в ЕС, наращивая экспорт в третьи страны, а страны Залива, напротив, сократили экспорт в Китай или Индию и нарастили в ЕС. В этом случае сумма нефти на мировом рынке не изменилась. Россия несет потери на дисконтах, а мировая экономика страдает минимально. Совсем другая ситуация, если Путин завтра прекратит поставки российской нефти совсем.

Давайте пофантазируем о последствиях такого развития событий. 

Три кризиса и одна катастрофа

Сегодня Россия добывает около 10 мбд (миллионов баррелей в день), что составляет чуть более 10 % мировой нефтедобычи. Экспортирует она чуть больше 7,5 мбд нефтяного эквивалента (если помимо сырой нефти считать и экспорт нефтепродуктов). Это более 7,5 % мирового потребления и порядка 17 % мирового экспорта (большая часть нефти потребляется в самих добывающих странах, например в США и Китае, на международном рынке обращается менее 45 мбд).

Для оценки того, много это или мало, разумно рассмотреть, что происходило с предложением нефти во время предшествующих нефтяных кризисов и как на это реагировала мировая экономика.

Мировое производство нефти за последние полвека сокращалось трижды: в период нефтяного кризиса 1973–1975 годов на 4,5 %, между 1979 и 1983 годом на 15 % и в пандемию 2020 года — на 10 %. И по причинам, и по следствиям это были разные снижения.

Кризис 1973–1975 годов, когда арабские страны решили наказать западный мир за поддержку Израиля, запомнился миру пикниками хиппи на пустых автобанах, запретами ездить в машинах меньше чем по трое человек, талонами и очередями на заправках, изменением темпов роста ВВП развитых стран с устойчиво положительных на отрицательные, ростом безработицы и инфляции в разы. Все это было спровоцировано падением объемов лишь в 4,5 % на пике, а если взять средние значения мировой добычи в течение трех лет с начала кризиса, то она просто не росла три года.

Падение добычи в начале 1980-х, когда Саудовская Аравия втрое сократила добычу для удержания цен, прошло для мировой экономики относительно безболезненно. Дело в том, что к тому времени напуганные нефтяным шоком 1973 года развитые страны уже активно сокращали свою энергозависимость по всем возможным направлениям — от массового перехода на малолитражки до форсированного развития атомной энергетики. Одновременно с этим по всему миру стали создаваться стратегические запасы нефти на случай будущих перебоев с поставками. В частности, стратегический запас нефти США был накоплен с нуля до текущих уровней примерно в 500 миллионов баррелей между 1977 и 1985 годом. Аналогичные запасы создавались и в других странах, причем не только государством, но и частными структурами. В итоге падение производства нефти начала 1980-х, по сути, произошло до уровней ее текущего потребления.

Похожая ситуация была в пандемийном 2020 году, когда из-за локдаунов, остановки производства, перелетов и перевозок потребление упало сильнее, чем добыча. Соответственно, серьезного дополнительного влияния на экономику сокращение производства нефти оказать не могло.

Сегодня мы имеем совсем другой расклад: на выходе из пандемии рост производства нефти не успевает за ростом потребления, резервы нефти сокращаются последние полтора года, а мировые инвестиции в нефтедобычу и вовсе восемь лет подряд. Поэтому, если моделировать сценарий реального ухода российского нефтяного экспорта с мирового рынка, надо ориентироваться именно на 1973 год, когда с нефтяного рынка ушло 4,5 % в пике, а не 7,5 % навсегда.

Напомню также, что, за исключением периодов описанных кризисов, в целом потребление нефти в мире устойчиво растет (как и вообще энергоресурсов на протяжении истории человечества). Сейчас этот рост происходит благодаря развивающимся странам. Например, за последние 15 лет Китай более чем удвоил потребление, став мировым импортером нефти номер один, а Индия увеличила его более чем в полтора раза, став мировым импортером номер два.

Растущий средний класс в развивающихся странах покупает свои первые машины и кратно увеличивает потребление нефтехимической продукции — стройматериалов, одежды, косметики и т. д. Всевозможные истории про зеленую энергетику, водород и электромобили — это про богатые страны, чья доля в потреблении нефти и так уже 30 лет снижается. Наращивают спрос не те потребители, которые инвестируют сотни миллиардов в новую энергетику. Усилия ЕС по сокращению энергопотребления никак не повлияют на рост спроса в Африке или в Юго-Восточной Азии.

Резкое снижение предложения нефти в мировом масштабе обязательно приведет к росту цен и, соответственно, к глубокому структурному кризису. И ударит этот кризис прежде всего по индустриальным экономикам развивающихся стран. Там будет чистой воды 1973 год.

Россию некем заменить

Теперь попробуем проанализировать возможности замещения российского экспорта нефти в ближайшие пару лет. Подавляющее большинство производителей нефти сегодня осуществляет добычу на пределах существующих мощностей. Исключений немного, перечислим основные.

• Традиционно резервами быстрого наращивания добычи обладала Саудовская Аравия. Но во многом это ушло в прошлое в силу многолетнего снижения инвестиций в отрасль и отказа от разработки новых месторождений при выработке старых. Сегодня Саудовская Аравия добывает около 10,5 мбд. Пару месяцев назад руководство Saudi Aramco (которая добывает саудовскую нефть) объявило об «амбициозных» планах довести добычу до 12,3 мбд в 2025 году и 13 мбд в 2027 году. Полагаю, это технологический предел наращивания добычи (он же исторический максимум). Понятно, что в долгосрочной перспективе обладающая большими объемами относительно легко добываемой нефти Саудовская Аравия может нарастить добычу гораздо больше, но это потребует разработки новых месторождений. Таким образом, максимум что здесь может появиться, это 1,8 мбд за три года и 2,5 мбд за пять лет.
• Другая страна, которая в теории может существенно нарастить добычу, — Венесуэла. Она добывала 3,5 мбд в 1998 году и менее 1 мбд в последние годы. Но нефтяная инфраструктура Венесуэлы находится в катастрофическом состоянии, сами месторождения характеризуются гораздо более сложными условиями добычи, нежели в Заливе, при этом свойства большей части венесуэльской нефти таковы, что ее переработка требует специально настроенных нефтеперерабатывающих заводов, смешения с другими сортами и т. д. Даже если предположить чудо, что завтра режим Мадуро сменится на поставленное американцами разумное правительство, которое быстро урегулирует многолетние споры с когда-то выгнанными из страны иностранными нефтяными компаниями и бесчисленными кредиторами, отдаст концессии обратно иностранцам, а также вернет разбежавшихся из страны инженеров-нефтяников, то потребуются долгие годы, чтобы восстановить разрушенное и существенно нарастить добычу. Я оставлю здесь фантастическое допущение, что они могли бы добавить 1 мбд за два года, но сам в него и близко не верю.
• Третий возможный источник — Иран, который не так давно добывал 4,6 мбд против 3,3 мбд сейчас. Я допускаю, что при политической воле Запада вернуться к ядерной сделке указанные 1,3 мбд можно нарастить относительно быстро, однако и тут все не так просто. В отличие от Венесуэлы нефтяная промышленность Ирана страдала не столько от бесхозяйственности, сколько от технологических санкций Запада. Многие элементы инфраструктуры также деградировали десятилетиями. Если говорить не о возврате недавно утраченного, а о долговременном наращивании добычи, то оно едва ли возможно без прихода западных нефтяных компаний, что крайне маловероятно при текущем политическом режиме. Но 1,3 мбд за два года гораздо реалистичнее 1 мбд из Венесуэлы.
• Резерв мощности есть и у Объединенных Арабских Эмиратов — одной из немногих стран ОПЕК, которая устойчиво выбирает свою квоту добычи. Оценим этот резерв в 1 мбд.
• Последним ресурсом дополнительной нефтедобычи являются так называемые неконвенциональные источники — от сланцевой нефти до канадских битумных песков. За 10 лет сланцевого бума 2010–2020 годов добыча неконвенциональной нефти в США выросла с менее 1 мбд до более 8 мбд. То есть в условиях сверхвысоких цен на нефть и рекордных инвестиций в отрасль рост составлял около 0,7 мбд в год в США и менее 1 мбд в год по миру. Примерно теми же темпами растет она и сейчас. Согласно прогнозу американских властей, в 2023 году добыча в США вырастет на 0,84 мбд преимущественно за счет сланцевой нефти. Теоретически резкий рост цен на нефть может стимулировать более быстрый рост добычи из неконвенциональных источников, однако и здесь существует множество технологических ограничений вроде числа доступных буровых установок и т. п. Если цены на нефть будут больше 200 долларов за баррель, можно допустить, что к 2027–2028 годам неконвенциональные источники нефти полностью компенсируют российский экспорт. Однако при таких ценах на нефть скорее следует ожидать сокращения спроса за счет больших инвестиций в энергосбережение и альтернативную энергетику. Что, с одной стороны, звучит хорошо, а с другой означает полномасштабный структурный кризис мировой экономики.

Других сколько-нибудь значимых резервов быстрого роста добычи не существует.

Если сложить цифры, получается, что на горизонте двух лет — при идеальном раскладе — мы имеем недостижимый максимум 6,5 мбд против 7,5 мбд российского экспорта.

При этом мы забыли, что если мировая экономика хотя бы минимально растет, то спрос на нефть обычно тоже растет, хотя бы на 1 мбд в год, то есть на 2 мбд за два года. А еще мы забыли нефтеносные регионы, где последнее время добыча неминуемо снижается в силу исчерпания запасов или политической нестабильности, как в Северном море или Нигерии. Даже при высоких ценах на нефть в целом в таких регионах все равно будет продолжаться сокращение, пусть даже на 0,5 мбд за два года на круг. Итого еще 2,5 мбд за два года выпадет.

В общем, как ни крути, какие резервы ни рассматривай, очевидно, что на горизонте двух лет, чтобы мир избежал серьезного энергетического шока, необходимо сохранить российский экспорт как минимум на уровне 4–5 мбд нефтяного эквивалента. Но и это утопия. В реальности даже потеря четверти российского нефтяного экспорта будет крайне чувствительна.

А есть еще следующий уровень. Если вдруг Путин и правда решит добавить к газовому шантажу нефтяной, то весьма вероятно, что разные исламские террористы, повстанцы и любители солсберецких шпилей начнут чаще обычного взрывать трубопроводы в самых неподходящих местах и устраивать атаки дронов на нефтехимические комплексы стоимостью во многие миллиарды долларов. А еще есть экспорт Казахстана в 1,7 мбд, который большей частью идет через российскую территорию, и далее по списку. И все это параллельно с уже начавшимся газовым кризисом.

Эмбарго напоказ

Понятно, что через несколько лет мировая экономика перестроится и обойдется без российской нефти. И за счет энергосбережения, и за счет роста добычи в разных местах по миру. Но то же самое понятно и про газ, что не мешает газовому шантажу. Людям, любящим бряцать ядерным оружием, должно быть «западло» задумываться об экономических перспективах на пятилетнем горизонте, если у них есть возможность нанести противнику неприемлемый ущерб в течение двух лет.

Я, конечно, не верю в то, что Путин реально решит шантажировать мир еще и нефтяным кризисом. Издержки несоразмерны. Если без газового экспорта российская экономика в целом проживет, то без нефтяного ее запаса прочности хватит как раз на те самые пару лет, в течение которых мировая экономика адаптируется к потере. Однако и в начало полномасштабной войны с Украиной я тоже не верил и оказался не прав.

Впрочем, писал я этот текст не про маловероятную угрозу нефтяного шантажа со стороны России. А про то, что разговоры про эмбарго в смысле существенного снижения физических объемов российского нефтеэкспорта — не более чем пиар для европейских избирателей. Даже если бы у Запада и правда были инструменты для такого ограничения, никто в здравом уме этого делать бы не стал, что хорошо иллюстрирует газовая тема. 

Это не значит, конечно, что европейские санкции никак не влияют на российскую нефтяную сферу, экономику и бюджет. Вызванные санкциями дисконты к цене российской нефти снижают выручку от экспорта на 20–30 %. Издержки на логистику выросли, а технологические ограничения на импорт оборудования подрывают долгосрочные перспективы российской нефтяной отрасли. 

Однако резкое снижение физических объемов российского нефтяного экспорта со следующего года сопряжено с непропорциональным ущербом для всей мировой экономики, а потому такая цель никогда в реальности и не ставилась.