В Архангельской области отменили тендер на строительство мусоросортировочного комплекса мощностью 70 тысяч тонн мусора недалеко от Коряжмы после протестов местных жителей. Заказ на выполнение работ за 1,6 миллиарда рублей был размещен на сайте госзакупок.
Местные жители выступали против строительства, пытаясь через суд добиться отмены решения о передаче земли под строительство полигона под комплекс: по оценкам экоактивистов, извлечь из смешанных отходов можно лишь 5% вторичных ресурсов — остальное там станет свалкой. Иск отклонили, акцию протеста власти провести запретили. Однако они продолжали собирать подписи и настаивать на проведении общественных слушаний.
Два аналогичных объекта, по данным активистов, региональные власти планируют построить возле города Няндомы и в Холмогорском районе Поморья, поэтому борьба продолжается. Но сил остается меньше. В январе крупнейшая в регионе экозащитная организация «Движение 42» объявила о вынужденном закрытии: в декабре ее внесли в реестр «иностранных агентов». Активисты привлекали внимание местных жителей к строительству комплекса по обработке твердых коммунальных отходов мощностью 275 тысяч тонн в Холмогорах, а до этого участвовали в экопротестах против создания полигона вблизи железнодорожной станции Шиес под московский мусор в 2018–2020 годах, которые привели к отставке двух губернаторов и закрытию проекта и стали примером успеха низового протеста в современной России.
«Важные истории» поговорили с представительницей движения о том, что означает их уход для региона и способны ли местные жители повторить опыт Шиеса сегодня. Она попросила об анонимности.
Что происходит в регионе
В Архангельской области начался год экологии, а мы закрылись. В этом году «Движению 42» исполнилоcь бы пять лет. На протяжении этого времени мы не раз сталкивались с попытками дискредитации объединения и участников, но продолжали работу и делали все, что в наших силах, чтобы гражданское общество было услышано.
Cейчас преследуют всех, кто не согласен с государственной политикой, кто пытается изменить ее. Мы всегда говорили, что охрана окружающей среды не является политикой. Но, по большому счету, эксплуатация природы, добыча природных ресурсов — это вопросы, которые являются политическими. Открытие каких-то новых месторождений — это интересы бизнеса, новые законопроекты лоббируются определенными людьми во власти или бизнесменами и так далее. Недавно лоббировали закон о сплошных вырубках на Байкале — «Гринпис» выступала против. И депутаты-лоббисты заявили, что «Гринпис» — чуть ли не шпионская организация, потому что не дает нашей стране «развиваться». Но мы отстаиваем интересы людей.
Строительство новых комплексов по обработке твердых отходов приведет к тому, что большая часть мусора все равно будет захораниваться. Смешанный мусор прогоняют через сортировку, но в лучшем случае 10% будет отправлено на переработку — остальное будет захоронено. Мы говорим о том, что нужно внедрять раздельный сбор и досортировывать на этих комплексах уже рассортированные отходы, менять всю политику обращения с отходами. Есть определенная процедура реализации этих проектов, и мы видим, что она нарушается. Не дают зарегистрировать общественную экологическую экспертизу, не подпускают независимых экологов, чтобы они оценили проект. Это вызывает определенные подозрения — что делается это все просто для того, чтобы освоить какие-то большие бюджеты. Мы смотрим проектную документацию, видим, что технологии, которые предлагаются, не будут работать. Мы проводили исследования, у нас есть брошюра, в которой мы пишем рекомендации. Но они считают, что мы работаем этим самым на «иностранные спецслужбы». Потом у них все сломается и не будет работать. 100%. Это везде в стране так происходит. Хотя деньги могли бы потратить на что-то более полезное.
[Последнее время] мы публиковали информацию, просили людей писать письма, распространять — чтобы создать резонанс. Резонанс остался единственным способом решения проблем. В 2020 году у нас была кампания по сохранению контейнеров для раздельного сбора, мы собрали больше двух тысяч бумажных подписей, принесли их в администрацию и услышали: «Зачем вы это сделали? Вы же могли просто к нам обратиться. Мы бы с вами как-то решили. Зачем вы до этого доводите?» Для них сам факт того, что мы просто собрали подписи, был какой-то протестной вещью. Нас сначала стали звать на круглые столы, а потом вышла какая-то заказуха, и нас перестали замечать. Власти сами выгнали нас из диалога. Записали в люди, с которыми нельзя садиться за один стол. Мне кажется, сами себе сделали хуже, потому что люди видят, что власть просто не хочет с нами никак общаться. И я думаю, их недовольство растет.
Почему сработал Шиес
Долгое время активистов не воспринимали как серьезную силу. Но [после Шиеса] стало заметно, что люди проще включаются в экологическую повестку. Другие темы, например феминизм, права ЛГБТ, требуют большего объяснения, почему это касается всех. А вопросы окружающей среды касаются каждого. Если приходит компания, которая собирается уничтожить поселок, чтобы там добывать уголь, это начинает касаться всех людей, которые живут в этом поселке.
Шиес стал самым настоящим низовым гражданским массовым протестом. Там были очень разные люди, в том числе и те, кто никак это [экоповестку] с большой политикой не связывали. Они просто были возмущены тем, что свалка появится рядом с домом. Люди живут как бы в своем небольшом мирке, видимо, готовы соглашаться на все, что происходит в остальной стране, но вот «есть мой дом, есть мой лес, куда я хожу за грибами, за ягодами, на охоту, на рыбалку — не трогайте».
Люди были готовы идти на крайние меры. Были стычки, драки, перекрывали дорогу, чтобы не допустить провоза топлива для стройки. Организовали пост, который не давал грузовикам приехать. Стройка остановилась. Топливо хотели завозить поездом, но это был незаконный путь, потому что станция была пассажирской. Люди готовы были ложиться на рельсы, чтобы этого не случилось. Однажды топливо привезли на вертолете — активисты сидели на вертолетной площадке, пока их ЧОП буквально не унес с площадки.
Государство увидело: это тема, которая способна людей сильно раскачать.
Что будет дальше
Делать созидательные исследовательские проекты мы пока не сможем. Их нужно продвигать институционально — на какой-то площадке. Сейчас у нас такой площадки нет. Все понимают, что всё плохо. Будет тяжело.
Преследовать нас начали, еще когда появился закон об «иноагентах». Первые массовые закрытия экологических организаций начались в 2015–2016 годах. Многие трансформировались и продолжили работу, мы, в том числе. Мы понимали, куда все катится, и наша задача была просто просуществовать как можно дольше, мы знали, что все этим закончится. Есть активисты, которые начали свою работу еще в СССР, они помнят ужасные репрессивные условия, которые, может быть, уже даже сравнимы с нынешними. И, думаю, они все равно продолжат свою работу.
Экоактивисты вообще привыкли к давлению. Это связано с тем, что наша борьба — и с государством, и с бизнесом. Часто бывает, что активистам бьет морду не полицейский, а какой-нибудь ЧОП, который на стройке что-то охраняет. Поэтому я считаю, что активизм в любом случае продолжится, люди будут приспосабливаться. [За время работы движения] появилось много экоинициатив местных, локальных. В каком-нибудь поселке или городе Архангельской области люди мобилизовались на тему экологии — и они продолжают работать.
Есть экологическое объединение «Нам здесь жить»: они регулярно постят информацию об экологических протестах по всей стране. Экологические протесты продолжаются после 24 февраля. Конечно, не такие массовые, как были до, но, тем не менее: митинги, пикеты. Я не скажу, что люди больше согласны с другими вещами, но по теме экологии не так боятся выходить на улицы.
- По подсчетам Счетной палаты, ежегодно в России образуется около 60 миллионов тонн твердых коммунальных отходов (ТКО) — мусор, который образуется в результате потребления. Больше 90% мусора отправляется на полигоны, которые не соответствуют экологическим требованиям и отравляют воздух, воду и почву. Самое большое количество отходов в России производит Москва — около 8,1 миллиона тонн в год, что составляет примерно 13,5% от общего количества ТКО в стране. Общая площадь свалок в России — около 4 миллионов гектаров.
«Важные истории» рассказывали, как люди из окружения президента России Владимира Путина поделили между собой мусорный рынок на два триллиона рублей и стали региональными операторами по обращению с отходами. Как минимум в 11 регионах мусорными операторами стали фирмы без соответствующего опыта, в том числе в Архангельской области.
В октябре 2019 года компания «Экоинтегратор» заключила 10-летний контракт на вывоз и утилизацию мусора во всей области на общую сумму 28,3 миллиарда рублей. Торги прошли без конкуренции, потому что второй участник не был до них допущен. При этом фирма была создана примерно за год до торгов, а в штате числилось всего четыре человека на всю область с населением более миллиона человек. Лицензию компания получила за пять дней до окончания сроков подачи заявок на торги.
- Несмотря на то что деятельность по защите растительного и животного мира исключена из подписанного Владимиром Путиным в 2012 году закона об «иноагентах» как политическая, в реестр внесены 38 экозащитных организаций.
Последней статус «иноагента» получила «Экологическая вахта Сахалина» — экозащитники проработали в регионе 27 лет. Экологам удалось добиться запрета на сброс буровых отходов в моря и наладить систему оперативного обнаружения и оповещения о разливах нефти, незаконных свалках и других экологических происшествиях в регионе. Они вели судебные дела, пресекали браконьерство, выявляли загрязнения и добивались наказания нарушителей «ради сохранения лососей и медведей, нерестовых рек и таежных лесов, косаток и белух, редких растений и исчезающего тайменя, чистого воздуха и заповедных территорий».