«Видимо, надо, чтобы адвокат на кухне жил»

В России прошли очередные массовые обыски по делу о «фейках» про российскую армию, которое возбуждено в отношении бывшего депутата Госдумы Ильи Пономарева. По данным ТАСС, обыски провели в Москве, Санкт-Петербурге, Великом Новгороде и «других городах».

Одним из первых об обысках сообщил оппозиционный политик, доцент МГУ, математик Михаила Лобанов. 18 мая в 6:30 утра он написал в своем телеграм-канале: «Проснулся. К нам ломают дверь», после чего он и его супруга Александра Запольская долго не выходили на связь. Адвоката от «ОВД-Инфо» Татьяну Окушко не пускали в квартиру, а затем Лобанова увезли от защитницы в полицейской машине в неизвестном направлении: ей сказали, что политика везут в УВД по району Раменки, однако в отделе полиции его не оказалось. Вечером Лобанова отпустили из отдела СК по Северному административному округу в статусе свидетеля по делу Ильи Пономарева — несмотря на то, что и сам экс-депутат Госдумы, и Лобанов неоднократно заявляли, что не знакомы друг с другом.

В 2021 году Лобанов участвовал в выборах в Госдуму по Кунцевскому округу Москвы от КПРФ, на которых опережал своего соперника, телеведущего Евгения Попова, но, по итогам электронного голосования (по оценкам оппозиционеров и экспертов, оно было сфальсифицировано) проиграл. Однако он не ушел из политики, а после начала войны остался в России и не прекратил открыто высказываться против действий властей. В конце декабря прошлого года у Лобанова прошел первый обыск, его избили, а затем арестовали на 15 суток за «неповиновение сотрудникам полиции».

О том, как прошёл очередной обыск, что на этот раз искали оперативники и следователи, и о том, с чем может быть связан новый виток преследований, «Важные истории» поговорили с самим политиком и его женой, социологом Александрой Запольской.

«По-боевому кричали. Приказали лечь на пол»

Александра Запольская

В начале седьмого я проснулась от того, что ломятся в дверь. Я начала искать одежду, потому что по предыдущему опыту мы знаем, что могут ворваться люди, которые потом сфотографируют и все выложат в интернет — хотелось быть в штанах. Мы подошли к двери и спросили: «Что случилось?» Глава опергруппы, который представился Евгением Чёрным, сказал, что есть постановление Савеловского суда провести обыск по делу Пономарева. Причем без имени. Вот хоть на Льва Александровича думай, хоть на звезду Пулитцеровской премии Сергея.

Ключами дверь уже не открывалась: они ее так погнули своими манипуляциями, что ее перекосило. Такая комичная ситуация — мы уже не могли открыть при всем желании.

29 декабря, когда у нас был обыск, потом на суде этот человек, который представляется как Евгений Черный, сказал, что не знал, сколько людей находится в квартире, поэтому положили всех. Памятуя об этом, Миша пытался их вразумить: «Пожалуйста, имейте в виду, что нас в квартире двое. Здесь жена, пожалуйста, не надо ее пугать, не надо, пожалуйста, бить. Мы не собираемся вам оказывать никакого сопротивления». Но они на каком-то адреналине, по-боевому кричали. Приказали лечь на пол.

Они вламываются, я прошу: «Пожалуйста, не надо нас бить» — страшный момент. Бегут через нас в помещения, из каждого кричат: «Чисто» (хотя тут не очень чисто). Нас двое в двухкомнатной квартире, но они все равно изображают, как будто группа захвата прибыла «обезвреживать» кого-то. Как в кино.

Миша сказал, что хочет позвонить адвокату. Черный ответил, что только что постановление зачитал — после этого якобы приостанавливается право на звонок адвокату. Такая иезуитская формула — они ее и в прошлый раз тоже предъявляли. Я говорю: «Видимо, надо, чтобы адвокат на кухне жил: в момент, когда вы приходите, я уже не могу его вызвать, значит, я должна с ним жить, получается».

Его отвели в гостиную. Может быть, ему там Черный показал удостоверение. Мне никто не показывал ничего, потому что я, с их точки зрения, не субъект: они не ко мне пришли. Я пыталась донести, что вообще-то хочу знать, что происходит у меня дома, но это бесполезно абсолютно.

Из гостиной я слышала, что они все время спрашивают что-то про телеграм-канал — кто ведёт какой-то телеграм. Миша взывал к их здравому смыслу, говорил, что «не знает этого человека», не взаимодействовал с ним, — я так поняла, имеется в виду Илья Пономарев. Потом говорят: технику отдавай. Миша отдал ноутбуки, попросили мой телефон.

Забавно, конечно, становиться экспертом по этим тонкостям, но в прошлый раз это было более демонстративно. А в этот раз был более методичный подход: все обыскивали, даже кухонные шкафы вытаскивали, все выворачивали, все что-то искали.

«Просто повод вламываться и проводить акции устрашения»

Михаил Лобанов

В этот раз были те же самые оперативники, что и в декабре. Видимо, в программу входило изъять технику и по-быстрому вынести дверь. Я не знаю, кто принимает решение о жёстких обысках. В прошлый раз с избиением, сейчас утром целиком с косяками вынесли дверь металлическую.

Оперативники были подготовлены: у одного из них, я так понимаю, были какие-то видео и фото с камер [наблюдения] в метро, доступ к биллингу (информация обо всех звонках и сообщениях абонента. — Прим. ред.) моего телефона. Он по ходу обыска туда смотрел — я заметил в его телефоне. И из общения тоже сделал вывод, что была слежка, оперативники готовились, а это дело — чисто прикрытие.

У следователя вопросы были только в духе: «Знаете ли вы, кто такой Илья Пономарев? Имеете ли вы какое-то отношение к его одному проекту, к другому? Почему участники одного из этих проектов сохраняют свою анонимность?» Среди этих названий было «Утро февраля». Следователь прекрасно понимал, что я никакого отношения не имею и, в общем, даже не очень понимаю, что это в реальности. Наверное, он был бы просто счастлив, если бы все, кто к нему нагрянули, взяли 51-ю [статью Конституции о праве не свидетельствовать против себя самого, супруга и близких родственников]. [Складывалось впечатление], что следователь ни на какие продвижения по делу не надеется. Он просто записал мои ответы, что мы не знакомы лично, я не участвовал, не интересовался, ничего по этому поводу сказать не могу.

У оперативника, который руководил обыском, были какие-то свои заморочки. Он, в частности, зачем-то отправил адвоката в ОВД Раменки (сознательно ввел в заблуждение), зачем-то изъял мой пропуск в МГУ и в школу. Такая как бы игра. Следователь отдал пропуски в университет и в школу. И нам почему-то пообещали, что, может быть, даже через неделю технику отдадут, притом, что пока еще не отдали то, что в декабре изъяли. Сейчас забрали технику, на которую собирали [донаты после прошлого обыска]. Для нас это профессиональный инструмент как преподавателей, часть занятий мы ведем онлайн, и это стало особенно актуально сейчас в связи с корью, когда ввели карантин.

Оба этих обыска держатся просто на рапортах сотрудников Центра «Э», которые говорят, что у них есть оперативная информация о том, что я как-то связан с Ильей Пономаревым, но никаких обоснований они не приводят. Следователи просто подписывают эти бумаги, а суд дает одобрение. Это дело [Ильи Пономарева] — просто повод вламываться и проводить акции устрашения: чтобы люди не высовывались, ничего не делали и самоустранились от попыток влиять на свою жизнь и влиять на жизнь общества. Удобное для этого, резиновое дело.

Почему это произошло именно сейчас? Мы проводим «Школу выДвижения» — очень много заявок пришло. Приближаются и мэрские выборы, и понятно, что те люди, которые отвечают за их сопровождение — силовое и фальсификации, — должны делать какую-то работу. Понятно, что в группе риска в первую очередь находится та команда, которая в 2021 и 2022 годах показала лучший результат от оппозиции в Москве.

Уголовного дела я не могу исключать. Конечно, мне этого очень не хочется. Но я считаю, что в любых условиях нужно продолжать деятельность и борьбу.

Я не делал ничего такого, что должно повлечь даже по текущим законам уголовного преследования. Но, конечно, это не является никакой гарантией.

Тем более что выборы 2021 года, когда наша возникшая как будто бы из ниоткуда, казалось, команда, растущая на глазах, обыграла пропагандиста Евгения Попова, уже никуда не деть, как и наши какие-то другие активности и успехи. Я неизбежно нахожусь в группе риска. Но у нас вся страна в группе риска. И это не повод унывать, опускать руки и прекращать деятельность.

Но сейчас, думаю, что у нас будет какая-то передышка от таких мероприятий. По крайней мере, следователь по этому делу сказал, что таких вещей, скорее всего, больше не будет.

Поддержку я чувствовал колоссальную: и сегодня весь день, и всегда по жизни. В разговорах с коллегами в университете, на встречах, на улицах — это постоянно я знаю и чувствую. Мне повезло в силу публичности. Я знаю, что у нас в России десятки миллионов людей, которые не согласны с тем, что творят несколько власть имущих. Но многие люди, которые так же, как я, смотрят на вещи, к сожалению, таких возможностей поддержки лишены. Мне хотелось ими делиться с остальными, потому что сейчас очень важно сохранить надежду и перспективы участия в жизни общества — взять ориентир на солидарность.