Лаборатория публичной социологии опросила 88 россиян, которые не являются прямыми противниками войны — они поддерживают ее полностью или частично. Это так называемые глубинные интервью, которые позволяют понять, что у людей в голове (но, разумеется, не дают расклада, сколько населения за, а сколько против войны). «Важные истории» публикуют часть исследования, в которой рассказано, как россияне после первого шока, вызванного известием о начале войны, снимают с себя ответственность за то, что Россия сегодня делает в Украине. Полностью исследование читайте здесь. Для удобства читателей мы не обозначаем сделанные нами сокращения.
Пересборка разрушенной «картины мира» и забота о собственном моральном облике
Постепенно информанты начинают работать над тем, чтобы вывести себя из состояния шока и дезориентации, чтобы «вернуться в мир», а для этого — воссоздать его. Но вместо того, чтобы осудить, а значит, отвергнуть войну с Украиной как нечто не вписывающееся в их представления о норме (как это делают противники войны), эти люди, наоборот, стремятся встроить это событие в свою обновленную картину мира.
Для этого они начинают искать рациональные основания произошедшего. Вот как описывает свой выход из шокового состояния информант, который, по собственному признанию, после начала войны три дня не мог разговаривать.
«Вопрос: А потом?
Ответ: Потом начал разговаривать. Что потом поменялось? Ну, это было иррационально. Приходит рациональность, начинаешь рассуждать, естественно. Три дня не мог рассуждать, потом начал рассуждать».
В попытках найти разумное объяснение повергшему их в шок событию информанты заимствуют аргументы у российской государственной пропаганды. Важно при этом, что обращение к пропагандистским аргументам и их присвоение происходит вовсе не автоматически, а требует от наших информантов определенных усилий — когнитивных, риторических, а в некоторых случаях даже физических. Эти усилия позволяют преодолеть моральный конфликт, разрешить нравственные дилеммы.
«Война — это плохо, я не за войну, но…»: оправдание войны. Основной прием — это попытки оправдать войну. Эти оправдания указывают на то, что действия России были вынужденными и ответными. Российская Федерация не инициатор военного конфликта, она лишь реагирует на внешние стимулы («не мы начали эту войну»). При этом такая ее реакция — в виде полномасштабной военной интервенции на территорию другого государства — вовсе не результат выбора из равно доступных опций. Ровно наоборот, это результат отсутствия выбора, отсутствия альтернатив («нас вынудили», «нам не оставили выбора»). Таким образом, информанты снимают ответственность с России за начало войны. Это же позволяет им поддерживать «спецоперацию» (или, по крайней мере, воздерживаться от осуждения действий российских властей в Украине), одновременно продолжая настаивать на моральной неприемлемости войны, агрессии и убийств как таковых.
«Любой человек нормальный, мне кажется, против войны. Но в то же время я понимаю, что этот конфликт... не бывает безосновательным».
«Я, как любой здравомыслящий человек, против гибели людей, против насилия. Возможно, это была вынужденная мера. Но я не политолог, поэтому я не знаю».
«Я соглашаюсь, что война — это плохо, это ужасно, это жопа. Но именно кто виноват, что к этому привело, кто больше виноват — я считаю, что это неуместно, пока нет какой-то достоверной информации».
Такой прием позволяет информантам оставаться «нормальными», «здравомыслящими» людьми, неприемлющими войну как таковую, но не вставать в позицию осуждения «спецоперации» в Украине, более того — выражать поддержку ей.
«Войны идут всегда»: нормализация войны. Следующая риторическая стратегия, часто использующаяся одновременно с предыдущей, — это нормализация войны, представление ее в качестве естественного явления. В такой интерпретации уже не только война в Украине, но война как таковая начинает мыслиться как неприятный и деструктивный, но неизменный атрибут общественной жизни: «войны идут всегда».
«Я в корне поменяла свое мнение, и сейчас я не то чтобы поддерживаю — я военные действия в принципе не поддерживаю, но я начала относиться к этому так, что это происходит. Но кроме этого происходит куча войн в мире, где-то там все равно с кем-то сражается, кто-то на кого-то нападает, кто-то где-то убивает, кто-то где-то умирает из-за этого, кого-то там насилуют, кого-то грабят, это как одно из очередных событий, которые происходят в мире».
Война противоречит тому, что большинство населения до 24 февраля считало нормальным. Поэтому россияне ведут большую работу над своим представлением о нормальности
Еще недавно казавшаяся многим информантам неприемлемым и непредставимым в современном мире явлением, война становится нормой, а мир — отклонением от нее.
«Я понимаю, что это очень просто говорить, что „я за мир во всем мире“. И я за мир во всем мире. А когда это было-то? Ну, сколько могли, столько держались».
Информанты отвергают свою моральную установку неприятия войны как проявление инфантильности (настаивать на мирном решении конфликтов — это «по-детски») и маленького кругозора (войны шли всегда, мы просто о них не задумывались, потому что они не касались нас лично).
«Так ведут себя все» и «мир несовершенен»: нигилизм. Другая стратегия примирения с войной — это решение не иметь завышенных ожиданий от окружающего мира. Примирение с войной в данном случае сопровождается разочарованием в гуманистических ценностях как наивных и оторванных от реальности.
«И я понимаю ценность человеческой жизни, и я знаю, что на этом была основана просто вся жизнь последняя, все проекты какие-то социальные, все было на ценности вот этой одной-единственной человеческой жизни. Но сейчас я чувствую, что всегда, на самом деле, это были жернова истории. Это всегда так было. И просто в мирное время у тебя есть иллюзия, что человеческая жизнь — одна, она ценная. Но потом, когда наступает такое, ты понимаешь, что это всегда было иллюзией. То есть на самом деле мы всегда живем в каких-то жерновах исторических. Это вот, да, это про неизбежность того, что российская армия участвует в этом».
В результате информанты отказываются от веры в свои моральные идеалы и смиряются с тем, что мир не так хорош, как им казалось. Вот как описывает изменение своего восприятия войны в Украине информант, который сначала был возмущен тем, что в ХХI веке «человечество» все еще «находится на примитивном уровне» и решает конфликты с применением силы.
«Настоящие ценности до сих пор, видимо, власть, деньги, сферы влияния. Через некоторое время я просто смирился с текущей реальностью, что так мир изменился».
Для другого нашего собеседника такая девальвация моральных идеалов выражается в изменении негативного отношения к Путину, свойственного ему в прошлом, в сторону большей лояльности.
«Вопрос: Как ваше отношение менялось к Путину с 24 февраля по сегодняшний день? И менялось ли?
Ответ: Скажем так, если сначала я его просто считал достаточно старым и немножко вышедшим из ума человеком, то, смотря на то, как к нам относится мир, и на действия других руководителей государств, у меня сложилось впечатление, что он не один такой во всем мире. И что, видимо, это нормально, что такие люди в целом в политике, к сожалению».
Агрессивное поведение российского государства, возмутившее многих наших информантов в первые дни войны, вскоре начинает восприниматься как нормальное, типичное («плохие все»), не вызывающее удивления. Осуждение этих действий с точки зрения гуманистических идеалов уже кажется информантам лицемерием.
«Вначале я был резко против, потому что у нас политика государственная такая, что угнетается все, что можно, а что нельзя — признают иноагентом. Но потом, немножко разобравшись в ситуации, как другие страны что-то делали в свое время, какие-то военные операции, я понял, что что одни, что другие хороши. Поэтому у меня сейчас такая позиция, что я не против войны и не за нее, это такая неопределившаяся позиция. Потому что изначально риторика идет, что Россия — агрессор, что это единственная страна, которая в XXI веке ведет захватнические войны. Однако у нас была и Сирия, и со стороны США война в Ираке, и различные другие конфликты, которые толком не освещались. И на эти события мировая общественность реагировала фактически никак. А тут по факту делается то же самое (ну, в моем мировоззрении), но против нас что-то все ополчились. Это странно, это какое-то лицемерие, я считаю».
«Все эти общечеловеческие ценности с точки зрения мировой геополитики — это сказки, лапша на уши. И люди и в мирное время гибли и не только. Так что все же относительно».
Мир без войн в такой логике — это недостижимый идеал, а стремление к нему — наивный и вредный идеализм.
«Это уже случилось»: смирение. Наконец, последняя из часто встречающихся стратегий, с помощью которой информанты встраивают войну в свою картину мира и «очищают совесть», — это принятие войны как данности, как неустранимой части новой социальной реальности, на которую у них нет ни малейшего шанса повлиять.
«Я не сторонник военных действий, вот этих насильственных мер. Но раз случилось, то случилось, я никак повлиять на это не смогу».
«Можно сказать, да, что [мнение] поменялась с отрицания реальности происходящего. А теперь я воспринимаю эту реальность такой, какая она есть. А как теперь? Теперь я из сторонников, поддерживающих спецоперацию. Я пришел к выводу, что этот конфликт был неизбежен».
Эти информанты не хотят постоянно испытывать негативные эмоции и находиться в противостоянии чему-то, что невозможно изменить, поэтому они решают примириться с новой реальностью.
«Негативное мое отношение было к тому, что это все началось. Потом я осознал, что, коли это все началось, надо с этим как-то смириться, потому что: а) мало что можно предотвратить; и б) негативные эмоции, которые возникают, они мешают продуктивности, мешают повседневному ходу жизни».
Описанные выше риторические стратегии и способы пересборки разрушенной картины мира могут использоваться информантами одновременно, иногда даже в одном и том же рассуждении. Приведем пример такого использования.
«Я это воспринимаю, как какое-то неизбежное, очень болезненное. Очень тяжелое решение, но неизбежное. На протяжении какого-то длительного периода времени договоренности не соблюдались. И есть понятие миротворцев, вот. Мы долго жили без войны, думали, мы так будем жить всегда. Но оказалось, что война — она всегда есть, где-то на планете она существует. Она просто была далеко от нас. Или сравнительно близко, но нас не касалась. Да, это ужасно, отвратительно, что это все произошло, и мы просто будем от этого страдать десятки лет. Но это случилось, это неизбежно. Вопрос в том, как мы с этим справимся. И я вижу участие российской армии в этом как нечто неизбежное. Отвратительное, тяжелое, но неизбежное».
Итак, для многих не-противников войны ее начало стало глубоким потрясением. Война не вписывалась в их базовые представления о том, что является нормальным, возможным и вероятным. Военная интервенция на территорию соседнего «братского» государства противоречила их пониманию морали и нравственности. Состояние шока, дезориентации и «выпадения» из реальности, которые информанты переживали в первые дни и недели войны, их отторжение происходящего с моральной точки зрения сближает их с противниками войны. В отличие от последних, однако, наши информанты не отвергают войну из-за того, что она не вписывается в их представления о норме. Напротив, они прилагают сознательные усилия, чтобы нормализовать войну. Хотя все они так или иначе обращаются за оправданиями войны к государственной пропаганде, усвоение этих аргументов происходит не пассивно, по инерции, как это часто представляют себе антивоенно настроенные россияне, а рефлексивно. Не-противники войны активно участвуют в поиске, интерпретации и наполнении смыслом аргументов, оправдывающих войну, нормализующих ее.