На второй год войны в российском плену продолжают оставаться не только украинские военные, число которых не разглашается, но и более двух тысяч мирных граждан Украины. Процесс обмена людей сложен. О деталях сотрудники украинского Генштаба и Главного управления разведки часто предпочитают не говорить, чтобы не сорвать возвращение своих и не навредить тем, кто все еще в плену. «Важные истории» поговорили с экспертом координационной группы отдела обеспечения Генерального штаба ВСУ Ириной Бадановой.
Баданова
— Известно ли точное число гражданских пленных украинцев, которых удерживают в России?
— За цифру более чем две тысячи гражданских заложников я бы поручилась. В СБУ есть единая база данных этих людей. Она составлена по обращениям их близких.
Но родственники тех, кого похищают на давно оккупированной территории, например на левом берегу Днепра в Херсоне, не могут к нам обратиться. Там нет мобильной связи с Украиной, и люди крайне запуганы. Да, некоторые находят возможность сообщить об аресте родственника в украинские правоохранительные органы. Но далеко не все.
Поэтому наша статистика не может быть полной до тех пор, пока мы не освободим эти территории. Кроме того, вывезли немало возрастных людей, у части из них серьезные хронические заболевания: онкология, диабет, психические расстройства. Какие шансы у них получить медицинскую помощь и выжить? Цифра в две тысячи скорректируется со временем.
— Что о них известно?
— Всего четыре категории гражданских заложников. Первая: те, кто служил ранее по контракту или призывался по возрасту в АТО (антитеррористическая операция на востоке Украине). Известно о двоих украинцах в СИЗО Донецка, которые проходили службу в Широкино, под Мариуполем. Широкино не было тогда территорией боевых действий. Тем не менее их обвиняют в противодействии российской «СВО» и преступлениях перед народом Донбасса. У тех, кто участвовал раньше в АТО, намного выше шанс быть приравненными к военнослужащим и быть освобожденными в рамках обмена.
Вторая категория более многочисленная: это мужчины не только не военные, но и никогда не служившие. Третья — женщины и молодые девушки, такие как учительница из Черниговской области Виктория Андруша, которые не имеют никакого отношения к боевым действиям. По пленным из этих трех категорий есть как минимум отрывочные подтвержденные данные.
Четвертая категория — те, о ком сведений нет. Они, возможно, были убиты на временно неподконтрольных Украине территориях — в Киевской, Сумской, Черниговской, Харьковской и других областях, или были незаконно захвачены и умерли после допросов, пыток и издевательств на территории квазиреспублик, ОРДЛО, в тюрьмах, СИЗО и колониях Российской Федерации.
В Украине нет пленных гражданских россиян, поэтому и украинцы должны быть освобождены российской стороной без обмена и условий.
Гражданских лиц почти не обменивают. Россияне захватывают их на оккупированных территориях и депортируют в Россию или оставляют на территории «ДНР» и «ЛНР», арестовав якобы за нарушение российских законов. Это противоречит Женевской конвенции и является военным преступлением. В Украине нет пленных гражданских россиян, поэтому и украинцы должны быть освобождены российской стороной без обмена и условий.
Освобожденных гражданских можно пересчитать по пальцам. Это те, чей арест вызвал общественный резонанс. Вадим Завальный, Виктория Андруша. Подавляющее большинство заложников остается в заключении. Украинцев в основном держат в Курской, Брянской, Воронежской и Ростовской областях.
Украинская сторона опасается, что в России откажутся от моратория на смертную казнь, и тогда жизнь украинцев в плену окажется под угрозой.
— Какое соотношение женщин и мужчин среди гражданских пленных?
— В среднем среди пленных женщины и девушки составляют одну девятую часть. Я сейчас говорю в целом и о военнослужащих, и о гражданских.
При этом положение женщин значительно тяжелее. Почему женщины реже бунтуют? Им говорят: «Твой ребенок от тебя отречется, потому что ты предательница». И это я говорю только о психологическом воздействии и об отсутствии сопротивления. Такая мужественная девочка, как Вика Андруша, умела этому сопротивляться. Но у нее нет семьи, и она внутренне очень сильная. И это скорее исключение, чем правило.
— По каким сценариям вообще похищают гражданских?
— Например, в одном из городов в Киевской области сразу захватили военкомат и нашли имена и адреса военных, участников АТО и призывников. Они шли по адресам и арестовывали, в том числе многих гражданских, тех, кто в прошлом отслужил в армии. А в Гостомеле просто хватали мужчин. Нет никакой системы. Так был арестован Роман Вуйко — дома арестовали. Он не имел никакого отношения к воинской службе. Просто по признаку пола на блокпостах хватали.
Вадим Замковой был арестован у себя дома в Харьковской области. Он раньше нигде не служил и не имел никакого отношения к армии. Пытался спасти свою семью, выжить во время войны. Мы знаем, где он сейчас находится. Но какие у него шансы на то, чтобы получить какой-то официальный статус и быть освобожденным? За что его держат? О нем нет официальной информации. Человек вроде бы есть, но его как бы и нет.
— Среди пленных был человек с ментальной инвалидностью. Известно, как он попал под арест и что с ним стало?
— Его арестовали в Гостомеле. Есть медицинские документы, подтверждающие его диагноз, есть удостоверение инвалида. Он находился в тяжелом психологическом состоянии еще до его незаконного задержания. Даже по его внешнему виду и поведению заметно, что он болен. Но это никого не остановило. Родственники обратились, и его судьбой занимаются юристы. Мы знаем, где он находился раньше, но что произошло с ним дальше, куда перевезли и где он сейчас, пока непонятно.
— Какова процедура признания похищенного человека пленным?
— Статус считается подтвержденным, если нахождение в плену подтвердила российская сторона или Красный Крест (Международный комитет Красного Креста. — Прим. ред.). Летом Красный Крест активизировался: оттуда звонили родственникам пленных — и военных, и гражданских. Говорили, что вносят в свои списки. Сейчас абсолютное затишье.
О многих из похищенных ничего невозможно узнать. О тех, кто сидит в тюрьмах в Крыму и в СИЗО Донбасса, российская сторона чаще всего отвечает, что «их там нет».
— Есть ли данные о том, как россияне с ними обращаются?
По данным Генштаба, их содержат в очень плохих условиях, пытают электрошокером на допросах и постоянно избивают. Число людей в камерах больше, чем мест. В шестиместной могут держать 14 человек. Отсутствует медицинская помощь.
Некоторые заложники находятся там уже год с лишним. У них травмы, хронические болезни. Медпомощь после избиений и пыток им не оказывают.
Есть и психологические пытки: принуждение петь российский гимн, слушать российскую версию истории и пересказывать ее. Украинские женщины возвращаются из плена стриженными налысо. Это тоже мера унижения. Они рассказывают, что в плену их шантажировали детьми и близкими. Тюремщики издевались и говорили: «Ты никогда не увидишь своего ребенка и своего мужа».
Кроме того, пленных лишают коммуникации с семьями, лишают информации. Внушают, что чуть ли не половина Украины захвачена россиянами. Полное отсутствие информации — еще одно серьезное нарушение Женевской конвенции. Их лишают возможности переписываться и перезваниваться с родными.
— Какие обвинения предъявляют арестованным?
— У нас есть информация об Андрее Карманове, военнослужащем 81-й аэромобильной десантно-штурмовой бригады ВСУ. Он приговорен к 20 годам в колонии строгого режима. Предположительно он находится в Луганской области. Суд вынес ему приговор за убийство двух гражданских лиц в городе Рубежное. В приговоре сказано, что он выстрелил из реактивного огнемета по автомобилю, в котором ехали мирные жители, в результате чего двое погибли и трое получили ранения. Но в деле нет четкой доказательной базы.
Кто держал в заключении наших военнопленных в 2014 году? Это не какие-то «ополченцы». Те же люди, что и в России.
Один гражданский заложник находится в СИЗО № 2 в Симферополе. Он «размороженный» — его нахождение в плену признано россиянами. Ему предъявили обвинение в террористической деятельности. Он ждет суда. 31-летнему бывшему военному из Мариуполя, Михаилу Шевчуку, предъявляют обвинение в убийстве мирных граждан. Его задержали военные из комендатуры ДНР на блокпосту Розовки в Запорожской области 28 марта прошлого года, когда он с семьей выехал из Мариуполя, спасаясь от обстрелов. В его телефоне нашли фото в военной форме семилетней давности, когда он служил в армии (с 2016 по 2018 год). Жену и детей Михаила заверили, что через месяц его отпустят. Семья поехала в Донецк, так как им сообщили, что он там. Супруга обращалась в генпрокуратуру ДНР, в местное министерство госбезопасности, в аппарат уполномоченного, непосредственно в следственный изолятор.
Удалось выяснить, что его отвезли сначала в тюрьму в Еленовке, потом в Донецкое СИЗО, а потом в Горловку, где он находится по сей день. Один раз ему позволили написать письмо семье, после чего запретили переписку. Один раз тюремщики приняли для него посылку. Суда еще не было.
Это те случаи, о которых мы знаем официально. Но о делах большинства гражданских пленных мы не имеем представления. О них вовсе нет официальной информации.
Кому-то, по неофициальным данным, предъявляют обвинения по эфэсбэшным статьям: терроризм, экстремизм. Со слов освобожденных пленных мы знаем про такие обвинения. Но мы не видели судебных процессов по этим делам.
Вспомните процессы Олега Сенцова, Владимира Балуха, Надежды Савченко, Геннадия Афанасьева. Мы знали о них, следили за событиями, переживали. Помните, россияне арестовали украинских моряков, потом был над ними суд? Была возможность их видеть, о них снимали сюжеты и писали статьи, можно было передавать посылки.
А сейчас нет никакой открытой информации о новых судах над нашими гражданами в России. Нет и информации о приговорах. Мы можем только предполагать. Почему не судят Ирину Навальную из Мариуполя, обвиненную в подготовке теракта? Если уверены, что она совершила преступление, если уже закончили многомесячное расследование, почему нет суда?
— В каких регионах находятся похищенные?
— В Курской области, Ростовской, Брянской, в Ставропольском крае, в Крыму в симферопольских СИЗО № 1 и 2. В Донецке, в Луганской области в колонии. Если у нас есть с человеком хоть какая-то связь, хотя бы возможность переписки, то по формальным признакам, благодаря коллегам из страны-агрессора, есть возможность понять, где человек находится.
— По какому принципу пленных перевозят из одной колонии в другую в России и в квазиреспубликах?
— Я думаю, это исключительно для того, чтобы запутать. Хаотично перемещают, чтобы было сложнее найти, чтобы ухудшить условия содержания. Например, в Курске плохо, а в Новозыбкове Брянской области еще хуже. Ах, ты сопротивляешься? Ну, посиди в Новозыбкове.
Но особой разницы в содержании пленных в России и в квазиреспубликах нет. Нельзя говорить, что есть принципиальная разница между донецким СИЗО и СИЗО в Курске. Кто держал в заключении наших военнопленных в 2014 году? Эфэсбэшники. Это не какие-то «ополченцы». Те же люди, те же порядки, что и в России.
Мы боремся, чтобы эти люди не получили фатальные тюремные сроки, не сели в тюрьму и не повторили судьбу Валентина Виговского. Он осужден в России за шпионаж на 11 лет колонии строгого режима. В какой-то момент [украинская сторона] упустила его дело из поля зрения, не занималась им систематически. Поэтому он получил большой срок. А сейчас с той [российской] стороны осведомлены, что мы знаем про наших людей, следим за их судьбой, поэтому сложнее дать им сроки непонятно за что.
— Менялось ли со временем в России отношение к украинским пленным?
— По моим наблюдениям, оно не менялось с 2014 года, когда были только военнопленные. Их бросали в яму по 70 человек и на всех давали одну бутылку воды в 32 градуса жары. Сейчас отношение стабильно жестокое. К сожалению, это характерная черта противника, с которым мы воюем. В Донецке наших пленных держали в «яме»: по сути, это подвал в бывшем здании СБУ. Морили голодом, не давали пить, не давали спать.
Все зависит от человеческого фактора. Как бы нам ни не хотелось это признавать, люди есть везде. Есть работники колонии, более лояльные к нашим пленным. Но в целом — тенденция к крайне жестокому отношению.
— Были периоды, когда российские военные брали больше гражданских заложников в Украине?
— В период оккупации Киевской области. В Гостомеле, Буче, Иванкове, в Липовке. Тогда военнопленных не было — россияне хватали всех подряд. И до сих пор непонятно, с какой целью удерживают этих людей. Им чаще всего не предъявлены обвинения, ничего абсолютно. Адвокат наших пленных говорит, что есть так называемые «замороженные» — гражданские, которых арестовали с непонятной для нас целью начиная с конца февраля прошлого года, которые не фигурируют ни в каких списках. Их нет в общей базе.
Сейчас мы не можем сказать, что происходит на неподконтрольных Украине территориях. После освобождения мы будем понимать, где случилась очередная Буча. Это будет, я практически не сомневаюсь. В освобожденном Херсоне находили большое число захоронений местных жителей. Запытанные, расстрелянные ни за что люди, расстрелянные дети.
Мы не можем говорить, изменилась ли, ухудшилась или стабилизировалась тенденция. Мы не знаем. Мы просто надеемся, что оставшиеся на неподконтрольных территориях все-таки научились вести себя по-другому, чтобы избежать этой участи. В Херсоне сразу после оккупации весной прошлого года люди выходили с голыми руками против танков, а потом их находили и арестовывали. И я бы не хотела прогнозировать, что мы увидим после освобождения всех территорий.
— Кто помогает пленным украинским гражданам в России?
— Совместно с Центром гражданских свобод (ЦГС) мы ведем 69 дел по гражданским заложникам — это люди, чьи родственники обратились и ко мне, и в ЦГС. По этим кейсам работают юристы с обеих сторон.
Есть те, кто сотрудничал с нами с прошлого года, но был вынужден уехать из России, чтобы себя обезопасить. Они продолжают работать с нами как эксперты, потому что владеют информацией, в какой колонии какие условия, кто где начальник. Они дают дельные советы по законодательству, по условиям содержания. Это бесценно, потому что мы этой информацией не владеем.
— Кто в России вообще отвечает за обмен гражданских пленных?
— Родственники похищенных, арестованных пишут обращения всюду: и в аппарат российского омбудсмена Татьяны Москальковой, и в Министерство обороны, и в военную прокуратуру — всюду. Но ответ приходит один: обращайтесь в Красный Крест.
Российская сторона не называет тех, кто занимается обменом гражданских. Раньше была надежда, что аппарат Москальковой пойдет на контакт с родственниками похищенных и процесс будет налажен. Мы были готовы к экстрадиции заложников в третью страну. Например, тех, кто тяжело болен или кого необходимо вывезти по жизненным показателям.
Но российская сторона уничтожила, разбила возможность договоренностей. Аппарат уполномоченного не сотрудничает с нами по этому вопросу. И сейчас вообще непонятно, к кому должны обращаться родственники похищенных с просьбой о телефонном звонке, о переписке. Всех перенаправляют в Красный Крест, который тоже почти ничем не помогает. Сейчас вообще непонятно, кто отвечает за обмен и освобождение пленных.
Возможно, гражданских заложников держат для того, чтобы потом шантажировать Украину, выставлять какие-то требования в конце войны.
Возможно, гражданских заложников держат для того, чтобы потом шантажировать Украину, выставлять какие-то требования в конце войны.
Из пленных гражданских удалось освободить всего несколько человек усилиями уполномоченного Верховной рады Украины по правам человека Дмитрия Лубинца и других инстанций, занимающихся обменом с нашей стороны. Эти структуры отказываются давать комментарии. Немногочисленные освобожденные тоже хранят молчание.
— Международные организации участвуют в освобождении?
— Этим должны заниматься структуры ООН. Но я не вижу их реального содействия. Имеют ли сотрудники этой международной организации право быть допущенными в места содержания пленных? Наверняка имеют. Имеют право ходатайствовать за пленных перед администрациями мест заключения, в первую очередь об освобождении в связи с состоянием здоровья, в связи с отсутствием обвинений. А далее после таких ходатайств международная организация должна информировать страну-агрессора о том, что есть люди, которых необходимо освободить. Потом с международной трибуны такая организация должна заявить об увиденном в местах заключения, а мы — потребовать от России освобождения гражданских пленных.
Давайте сравним с выдачей ордера на арест Путина. Где желаемое и где реальность? Так и здесь. Пока международные организации не вмешаются на уровне посещения мест заключения, ничего не будет. Пока это не более чем разговоры. Все равно что выходить с плакатами «Нет войне!».