В конце февраля стало известно об облавах силовиков на подростков в торговых центрах Петербурга, Новосибирска, Ростова-на-Дону и Казани. Полицейские задерживали несовершеннолетних, которые, по их мнению, причастны к «ЧВК Редан». В Москве 24 и 25 февраля задержали более 300 несовершеннолетних. Организацией также заинтересовались Следственный комитет, депутаты и «Лига безопасного интернета».
«ЧВК Редан» — молодежная субкультура, вдохновленная японской мангой Hunter x Hunter о преступной группировке «Геней Рёдан». Символ группировки — паук, он стал и символом участников субкультуры.
«Важные истории» поговорили с социологом о том, почему федеральные СМИ и власти активно обсуждали «опасную» новую субкультуру, а через неделю забыли о ней.
Мы не раскрываем имя эксперта по его просьбе, так как «Важные истории» признаны нежелательной организацией в России.
– Почему все говорили о «ЧВК Редан»?
– Есть два фактора. Первая причина — нам всегда интересна тема детей, мы за них переживаем. С одной стороны, молодежь и особенно подростки рассматриваются как группа риска. Их все боятся, потому что они в подростковом возрасте перестают слушаться. Их боится правительство, их боится полиция, их боятся все взрослые, потому что взрослые не понимают подростков. Это же страшно: раньше дети меня слушались, а теперь не слушаются. Раньше они слушались учителей, а теперь не слушаются. Раньше они боялись дядю милиционера, а теперь черт его знает, что они там думают.
А с другой стороны, мы все равно их воспринимаем как детей, поэтому чувствуем за них ответственность. Любые сведения по поводу подростков важны. У нас все, включая журналистов, либо недавно были подростками, либо у них самих есть дети. Именно это и создает основу для формирования того, что называется моральными паниками. И волна материалов про «Редан» – типичный пример моральной паники.
Мне говорили: есть такое мнение, что якобы администрация президента способствует, чтобы обсуждали эту тему, а не «военную операцию». Мне кажется, истории про то, что кто-то что-то заказал, а пиарщики раскрутили до небес, раскручивают сами пиарщики. Потому что пиарщикам нравится думать и говорить всем, что они могут что-то раскрутить. Но нет. Как известно экспериментальной науке, реклама и пиар могут раскрутить ту или иную тему на 10%. Это тоже много для продаж, но не до небес. Рассказы пиарщиков и политтехнологов, что они могут из чего угодно сделать конфетку или общественную проблему, — это миф.
Реальность состоит в том, что для раскрутки нужна тема, от которой у людей загораются сердца, глаза и другие части тела независимо от заказа в СМИ. И подростки — это тема, от которой все загораются. Поэтому, если даже кто-то и придумал это раскрутить — и без них бы раскрутили.
Вторая причина: сейчас СМИ находятся в тяжелом положении. О чем-то они не могут писать, о чем-то писать опасно, например про ситуацию в Украине. Но о чем-то ведь писать надо, и желательно о том, что волнует читателей. Подростковая тема тут идеально подходит. Это очень важный аспект для формирования моральной паники. Не потому, что СМИ по заказу ее формируют, а потому, что все хотят об этом писать. И, конечно, субкультуры подростков распространены по стране: это общенациональная тема. А у нас тем, которые могут прозвучать на всю страну, а не только в Москве, не так много. Есть такое выражение — «идеальный шторм», это он и есть. А в общем, реданцы — это какие-то безвредные дети, по-видимому.
– Почему дети попадают в субкультурные сообщества?
– Дети ищут эмоциональные связи и солидарности со сверстниками, собираясь в группы общения. А субкультурой это становится, когда символы солидарности на всю страну одинаковы. Готы в Кемерове — они такие же, как готы в Екатеринбурге. Это уже называется субкультурой. А их телеграм-каналы — это, можно сказать, их СМИ.
Дети из субкультурного сообщества — это часто те, у кого трудно проходит процесс автономизации от родителей и школы. У детей, которые, например, ходят в хорошие школы, у которых много интересных занятий и кружков, это отчуждение проходит легче. У них приобретается богатый опыт общения с разными взрослыми из разных мест — формируется доверие к взрослым.
У детей, которые ходят в разные кружки по своему вкусу, есть два важных преимущества. Это хорошо изучено и доказано исследованиями. Первое — они получают продуктивный опыт общения с разными взрослыми. С тренером, с руководителем кружка, еще с кем-то. И они понимают, что взрослые — не чокнутые родители, которые пристают, а очень разные и часто интересные люди. Поэтому я всегда рекомендую, чтобы дети ходили в кружки не только в школу, но и в другие места.
Второе: дети, которые нашли себе дело по вкусу, чувствуют себя увереннее. Например, у детей, которые ходят в кружки и успешно там занимаются, уверенность в себе и будущем намного выше, чем у детей, которые не ходят в интересные кружки. Потому что они нашли себе дело в подростковой жизни. А те, кто не нашли, будут объединяться в субкультурные группы, которые проводят свободное время в торговых центрах, потому что им больше некуда ходить, а дома находиться некомфортно.
Торговый центр для подростков — безопасная среда. Они тусуются в торговых центрах с тех пор, как те вообще возникли, во многих районах это единственное место, где можно потусоваться зимой — тепло, хорошо, безопасно. Вот эти торговые центры и оказались местом столкновений разных групп.
– Почему конфликт стал таким массовым?
– Произошел конфликт молодежных групп. Есть реданцы, и есть офники — околофутбольная подростковая субкультура, они конфликтуют. Может, еще какие-то субкультурные группы участвуют в конфликте. Из того, что я знаю, кажется, все началось с того, что реданцев унижали и снимали это на видео. Это интересное явление современности, когда унижение — уже специально оформленная и широко принятая форма действия. Я сталкивался с тем, что дворовые подростки без всяких субкультур решают поймать кого-нибудь из другого двора, унизить и снять на видео.
Раньше просто били, а теперь это устойчиво называется унижением. Мне кажется, сама идея унижения и волна этих унижений связаны с тем, что можно снять видео, поместить его в сети. Я не исключаю, что эта волна идет от более крупных унижений, когда, например, в Чечне люди на видео извиняются за неправильные слова. Может быть, у нас в стране формируется культура, когда одни заставляют других униженно каяться на видео. Молодежь это подхватила.
В ответ на эти столкновения подростки начинают вооружаться. Но если раньше дрались и об этом не было известно, то теперь, если какого-то реданца унизили в Екатеринбурге, об этом будет знать вся страна. В телеграм-канале реданцев десятки тысяч человек. Новости распространяются, как пожар в сухой степи. Во всех городах они начинают приобретать перцовые баллончики, носить их с собой. Где-то происходит столкновение, эти баллончики идут в ход: кому-то из противников пустили «перец» в глаза. Об этом становится известно и начинается взаимная мобилизация.
Мне кажется, офники — это такие бедные ребята, у которых может быть ресентимент в отношении реданцев с их прикидами, и здесь есть скрытый классовый конфликт. Я вообще полагаю, что у нас скрытые классовые конфликты в стране очень сильны. Просто многое скрыто. Народ, может, уже ходил бы на массовые демонстрации против капиталистов, но побаивается.
По тем ситуациям, которые я изучал, могу сказать, что классовая ненависть сильнее, например, этнической неприязни. Наш дикий капитализм, возникший на обломках кажущейся советской солидарности, оказался жестко классовым. Конечно, у нас, возможно, классы не сформировались в той степени и так, как в Великобритании. Но чувство классовой солидарности и общей классовой неприязни, типа «мы бедные — против богатых», очень выражено. И поскольку одежда является символом экономического статуса, то дети, подростки часто действуют по принципу: «Мы тут бедные, ты к нам пришел в таком прикиде, сейчас мы тебе вломим». Я лично сталкивался с этим в городах, где работал.
– Виновата ли полиция?
– При массовых подростковых конфликтах действительно должны работать силовые ведомства. Я не оправдываю наших силовиков за какие-то, может быть, излишние действия, но мы понимаем, что, если в каком-нибудь городе, в каком-нибудь торговом центре, где тусуется молодежь, планируется драка 100 на 100, то хорошо бы туда пришла полиция — причем заранее.
Конечно, я вообще невысокого мнения об умении наших силовиков работать в трудных ситуациях. Но мы понимаем, что здесь надо работать. Если какие-то дети просто ходят в какой-то одежде, это никого не волнует. Но тут явно нарастал конфликт. Возможно, реакция силовых структур была чрезмерной. Но пока что в местах конфликтов были арестованы единицы. В этом смысле у меня больших претензий к силовым структурам нет.
Другое дело, что силовики у нас просто не очень умеют с этим работать. Я думаю, у них не хватает людей, которые понимают, что это за объединения подростков, разбираются в субкультурах и их особенностях. Если вы боретесь с наркоторговлей, у вас должны быть люди, которые хорошо понимают, что такое наркоторговля. Так и здесь.
Не очень понятно, почему силовики сосредоточились на реданцах, а не на офниках — другой стороне конфликта. В одном материале «Фонтанки» есть описание, как офники объясняют полиции, как искать и узнавать реданцев. Я полагаю, что полиция лучше понимает, кто такие околофутбольные фанаты, и между полицией и офниками есть социальная близость. В то время как реданцы от полиции и офников социально далеки.
– Как война влияет на субкультуры?
– Я не считаю, что военное время прямо влияет на формирование и развитие субкультур. Субкультуры возникали, возникают и будут возникать. Ситуация в стране никогда прямо на подростков не влияет. Но она может влиять на них через ближайшее взрослое окружение. Все дети чувствуют влияние ситуации в стране через семью. Если семье удается купировать общее настроение страха или гнева, нет никакого нарастания агрессивности. Это важный механизм.
Привлекательность подростковых субкультур может формироваться следующим образом. У нас тяжелая, нервная ситуация в стране. Два года был ковид, и мы жили в состоянии стресса, раздражения и даже гнева. А потом началась «военная операция». Мы не успели «разогнуться» от одного стресса и попали в новый. Никто, даже трижды патриот, не будет считать, что сейчас в стране нет напряжения. Любая страна в такой ситуации в напряжении. А у нас падает экономика, растет инфляция, семьи беднеют. Значит, и все родители в напряжении. Они больше раздражены на детей, поэтому дети меньше заинтересованы в том, чтобы находиться дома. Они хотят находиться в торговом центре и тусоваться с людьми, с которыми общие интересы, у которых та же самая одежда. Если не клетчатые штаны и паук, будет что-нибудь другое. Это не потому, что они милитаризованы, а потому что подростки остро ощущают отчуждение от взрослых и взрослой жизни — острее, чем если бы у нас не было этих трех лет стресса.