«Происходят зверства, которые мир просто не может увидеть»

На оккупированных территориях почти каждый день пропадают люди. 28 июня похитили мэра Херсона Игоря Колыхаева. Но прийти могут за каждым: среди похищенных многие никак не связаны с политикой или армией. «Важные истории» поговорили с украинцами, которые пережили плен, и людьми, чьи близкие еще не вернулись. 

13 мая Ирина Горобцова собиралась отметить свой 37-й день рождения. «Она хотела повести нас в кафе, там тихо отпраздновать, посидеть немножко», — вспоминает отец Ирины. Желание отметить тихо понятно: Ирина вместе с родителями живет в Херсоне — украинском городе на юге страны, который уже почти четыре месяца находится под оккупацией российской армии. 

Отметить день рождения у Ирины не получилось. В 10 утра к ее дому подъехали две машины. Люди в камуфляже зашли в квартиру и начали проводить обыск. «У нас, конечно, паника была, у жены истерика. Ирина сначала тоже заплакала, но потом взяла себя в руки, успокоилась, отвечала на все вопросы», — вспоминает отец женщины. Военные забрали из дома компьютер, телефон, флешки. И Ирину Горобцову. Один из военных пообещал родителям, что вечером их дочь вернется. Но вечером Горобцову не отпустили, дали только позвонить по телефону и сказать родителям, что с ней все хорошо. 

Работа Горобцовой никак не была связана с военной темой, говорит ее подруга Виктория Дмитриченко. Ирина тестировала программы в филиале международной IT-компании в Херсоне. После начала оккупации большая часть ее коллег выехали из страны, но Горобцова тянула с отъездом. «Ей все казалось, что сейчас это закончится, нас отобьют и освободят по-настоящему. Освободит украинская армия, по-другому мы свою жизнь не представляем. Ее родители отказывались уезжать», — вспоминает Дмитриченко. По ее словам, после долгих раздумий и уговоров подруги Ирина все-таки решилась на отъезд: «Но это же такое дело, к которому хочется морально подготовиться, собрать вещи, завершить дела, насколько это возможно. И она, в принципе, хотела уже после дня рождения собираться и уезжать. Но не успела». 

«Херсон – це Україна» 

Похищать людей в Херсоне начали почти сразу. Российские военные полностью взяли город под контроль 3 марта, а 15 марта в оккупацию попала вся область. 

«Освободителей» в городе не ждали. Поначалу в Херсоне проходили акции протеста против оккупации: тысячи людей приходили на митинги с лозунгами «Херсон — це Україна». Мэр Херсона Игорь Колыхаев продолжал работать несколько месяцев, столько же над городом развевался украинский флаг. Но вечером 25 апреля российские военные заняли здание горсовета Херсона, а 26 апреля российское командование назначило в области собственную военную администрацию. Председателем области стал Владимир Сальдо — бывший член пророссийской «Партии регионов» и трижды мэр Херсона до 2012 года, а главой Херсона — Александр Кобец, о котором до его назначения ничего не было известно. По данным источников украинских журналистов, Кобец родился в Херсоне, большую часть жизни прожил в Киеве, в советское время служил в КГБ, а в начале 2000-х — в Службе безопасности Украины. Сейчас СБУ называет Сальдо и Кобца коллаборационистами и государственными изменниками. 

Со сменой власти закончились и массовые протесты. Уже 27 апреля солдаты разогнали митинг херсонцев, применив слезоточивый газ. ‎«В марте было еще как-то спокойно. Люди могли выйти на улицы с украинскими флагами и сказать: „Мы Украина, мы не хотим быть частью России, мы никогда не хотели, мы ничего не просили, верните нам то, что у нас было“. Но потом по людям начали стрелять, разгонять их дымом. Люди стали бояться, протестовать больше в соцсетях, говорить: „Мы здесь, увидьте нас, мы Украина“», — вспоминает подруга похищенной Ирины Горобцовой Виктория. Еще 9 мая жители Херсона планировали выйти на очередной митинг, но не смогли из-за большого количества российских военных. Нескольких человек в тот день все же задержали, в том числе беременную женщину с желто-голубой лентой в волосах. Постепенно российские военные заставили все городские площади машинами и людьми с автоматами: больше массовые протесты в городе не собирались. Сейчас жители оккупированных территорий действуют более радикально. В конце июня в Херсоне подорвали машину главы управления семьи, молодежи и спорта Дмитрия Савлученко. Он погиб. Это уже не первый случай покушения на чиновников, которые сотрудничают с оккупационными властями.

Вместе с запретом на свободу собраний начались и другие проблемы: теперь в городе почти нет работы, сильно подорожали продукты, перебои с лекарствами и товарами для детей. Некоторые медикаменты завозят из Крыма и продают на рынке: лекарства целыми днями лежат на солнце. Кто-то обменивается медикаментами в соцсетях, другим помогают волонтеры, которые привозят необходимое из подконтрольных Украине территорий. Практически невозможно обналичить деньги: украинские карточки не работают, банкоматы тоже. Снять их можно только через «частников», которые берут за это большую комиссию. Фактически люди на оккупированных территориях живут в условиях гуманитарного кризиса. По данным бывшего главы Херсонской областной военной администрации Геннадия Лагуты, в конце мая город покинула половина жителей.

В городе не работают украинские мобильные операторы, единственный способ оставаться на связи — купить российскую симку, оставив силовикам свои паспортные данные. Депутат Херсонского облсовета Сергей Хлань считает, что так оккупационные власти проводят перепись населения, которое осталось в области. Такая перепись может быть полезна для проведения референдума. О начале подготовки к нему в своем телеграм-канале заявил замглавы оккупационной военно-гражданской администрации Кирилл Стремоусов. «Херсонская область примет решение и присоединится в состав Российской Федерации. <...> Мы построим ту страну, о которой все долго, долго мечтали, но когда-то жили. Тот самый принцип Советского Союза», — заявил Стремоусов. Добиваться правильного голосования на референдуме от херсонцев, видимо, будут через их запугивание и похищения.

«Живы-здоровы, идет разбирательство»  

Херсонцев постоянно задерживают на блокпостах и проверяют документы — и не всегда такие проверки заканчиваются хорошо. Так задержали Андрея (имя изменено для безопасности героя. — Прим. ред.): у него на телефоне нашли старое видео, которое он снимал в Чернобаевке (в конце февраля украинские силы обстреляли российских военных, которые пытались закрепиться в Чернобаевке, а в марте, по заявлению украинской стороны, там же были уничтожены 30 российских вертолётов. В Украине Чернобаевка стала мемом, который отражает некомпетентность российского командования. — Прим. ред.), рассказывает его жена. 

«У него работы нет с начала войны, ему скучно. Интересно было, правду ли по телевизору показывают про Чернобаевку. И где-то в конце февраля – начале марта пошел посмотреть, что там произошло. Такой интерес дурной. Ничего толком на том видео не было. Но муж комментировал это видео и озвучивал проукраинскую позицию. Говорил, как бы обращаясь к русским, что вас, ребята, сюда никто не звал, это наша страна, от чего вы пришли нас освобождать, от хорошей жизни?» Когда военные на блокпосту услышали такие комментарии, они сказали Андрею, что он «нацик», сильно избили, забрали телефон, цепочку с крестиком и продержали на блокпосту до десяти вечера.

Многие пропадают надолго. В начале марта военные похитили херсонского журналиста Олега Батурина, он рассказал журналистке «Новой газеты» Елене Костюченко, как его избивали, пытаясь выявить связи с националистами и митингами, которые проходили в регионе. По его словам, параллельно с ним допрашивали и избивали других людей. В конце марта стало известно о похищении мэра Херсона Игоря Колыхаева: росгвардейцы задержали его прямо во время работы и увезли в неизвестном направлении. По мнению его советницы Галины Ляшевской, арест Колыхаева связан с его отказом сотрудничать с оккупационными властями. 

У Анны (имя изменено для безопасности героя. — Прим. ред.) похитили мужа-предпринимателя и свекра-пенсионера. «Муж остался у отца ночевать. В шесть утра к ним приехали, провели обыск и увезли. Я написала, как у нас это делается, заявление о пропаже людей. Хотя какая тут пропажа и кого разыскивать, если ясно, где они. Езжу в военную комендатуру каждый день, отвечают одно и то же: „Живы-здоровы, идет разбирательство“. Не дали даже для свекра обезболивающие передать, у него спина больная. Езжу каждый день. Мне говорят: „Зачем вы ездите, ничего не узнаете. Не надо ездить“. Но я думаю, что должна ездить, чтобы они знали, что про людей помнят, про них не забывают, беспокоятся», — объясняет Анна. 

Ивана (имя изменено для безопасности героя. — Прим. ред.) похитили 11 июня в полшестого утра. Соседи видели, как к дому подъехали машины, вышло очень много военнослужащих. Постучали в подъезд и сказали женщине с первого этажа открыть дверь, пригрозив ее выломать, рассказывает мать Ивана Елена (имя изменено для безопасности героя. — Прим. ред.): «Квартиру сын им сам открыл, говорит, они все перевернули, искали что-то, но ничего не нашли. Он еще два года назад ушел из армии, потом ездил на заработки в Польшу». У Ивана забрали документы, телефон, ноутбук и ключи. Из дома его выводили уже с мешком на голове и вывернутой за спиной сломанной рукой в гипсе. 

Елена не знала, где искать сына, но потом ей сказали обращаться в военную комендатуру. Военная комендатура, которую организовали российские военнослужащие — единственное «официальное место», где родные похищенных могут хоть что-то узнать о них. Альтернатив этой комендатуре нет, адвокаты отказываются работать на оккупированных территориях. «Мы обратились к адвокату, а он сказал, что никаких дел сейчас не ведет, потому что там (в оккупационном руководстве. — Прим. ред.) люди неадекватные, и украинский адвокат в условиях оккупации ничем не может помочь», — рассказывает мать одного из похищенных херсонцев.

Кто-то вышел из дома и не вернулся, за другими пришли российские военные. В херсонских соцсетях сообщения о пропавших людях теперь появляются почти каждый день. Все похищения проходят по одному сценарию. К дому подъезжают «z-етки» — машины с символикой «специальной военной операции», солдаты в камуфляже проводят обыск, не предъявляя никаких формальных разрешений, и забирают людей. Человек может вернуться через три дня, неделю, месяц, а может вообще не вернуться. Все это время родственники и близкие ничего не знают о судьбе похищенного, не могут с ним связаться и даже передать лекарства и вещи первой необходимости. 

Как правило, забирают мужчин, связанных с украинской армией, журналистов или политиков, но случай Ирины Горобцовой доказывает, что похитить могут любого. Сами херсонцы считают, что таким образом российские силовики оказывают моральное давление на людей. «В Херсоне сейчас закон не работает вообще. Говорить о своих правах нет никакого смысла. Никакой защиты нет. Происходят зверства, которые мир просто не может увидеть. СМИ не работают, а люди боятся передавать информацию, боятся, что и за ними придут. Какие тут адвокаты», — рассуждает подруга похищенной Ирины Горобцовой.

По мнению адвоката Эмиля Курбединова, с помощью массовых похищений российские спецслужбы решают несколько задач: устрашают, пытаются вербовать местное население и убирают «неблагонадежных». А большое количество уголовных дел создают видимость бурной деятельности, на которую можно требовать бюджетные деньги.

«Где написано, что это преступление — быть украинкой?» 

В украинских медиа писали, что Ирину Горобцову задержали за активную проукраинскую позицию. А бывшая уполномоченная Верховной Рады по правам человека Людмила Денисова сообщала, что из девушки выбивают показания в том, что она корректировала огонь по оккупационным войскам на чернобаевском аэродроме. 

С середины мая Горобцова вышла на связь с родными всего один раз, в день похищения. Официальных заявлений оккупационных властей с обвинениями в ее адрес не было. По словам подруги Ирины, обе версии украинских властей основаны только на предположениях людей, которые пытаются хоть как-то объяснить похищение девушки. «В медиа писали, что она блогерша. Но она не была блогером, у нее был инстаграм обычного среднестатистического человека. Страница на двести подписчиков, там все знакомые, друзья. Просто какие-то картинки. Иногда писала свои мысли и чувства. Там, может, что-то пару раз мелькнуло. Писала, что Херсон — это Украина, запостила фотографию с украинским флагом. Страница у нее была закрыта. Она же тоже понимала, что это не совсем безопасно. Есть множество других людей, которые это делают (высказывают свою позицию в соцсетях. — Прим. ред.). Поэтому это странно, какая-то нестыковка. Вторая версия о том, что у нее из окна дома видно Чернобаевку. Но есть множество других домов, из которых видно этот район. За всеми же не приходят», — недоумевает Виктория Дмитриченко. 

На все вопросы о дочери родителям Ирины Горобцовой в военной комендатуре отвечали: «Разбираемся, ждите». Потом вообще отказались отвечать, а спустя еще несколько дней в комендатуре начали говорить, что ничего не знают о девушке, якобы ее у них нет, в итоге вообще сказали, что ее перевели в Крым. 

«Это какое-то просто похищение, по-другому не назвать. Если ее в чем-то обвиняют, это же должно быть как-то объявлено. Человеку должен быть предоставлен адвокат, родственники имеют право ее видеть. Мы не понимаем, в чем ее обвиняют, кто ее обвиняет и где написано, что это преступление — быть украинкой. И таких случаев, к сожалению, множество. Некоторые возвращаются. Но то, что с ними там делают, эти люди по большей части отказываются говорить, потому что боятся. Происходят страшные вещи», — рассказывает Дмитриченко. 

Делом Ирины Горобцовой занимается адвокат из Крыма Эмиль Курбединов. Эмиль рассказал «Важным историям», что пока ему не удалось узнать, где находится Ирина и в чем ее обвиняют. «Сейчас нет вообще никакой информации, к сожалению. Военная комендатура в Херсоне сказала родителям искать дочь в ФСБ в Крыму. Как адвокат, я не могу физически ходить и проверять здания, мой единственный инструмент — официальные запросы. Я сейчас хочу получить ответы от всех государственных органов, в том числе от тех, которым подведомственны следственные изоляторы, тюрьмы, спецприёмники. Обратился во ФСИН, МВД, ФСБ. Пока я получил ответ только из МВД Крыма, что они будут проводить расследование и поиск. Если все ответят, что Горобцовой у них нет, тогда можно будет думать дальше». «Важные истории» также отправили запрос по пропавшей Горобцовой оккупационным властям, МВД и ФСБ и не получили ответа о ее местонахождении и причинах задержания. 

Параллельно с обращениями к российским силовым ведомствам Курбединов готовит заявление докладчику комитета по насильственным исчезновениям ООН. После этого представители ООН должны будут обратиться к правительству России с требованием установить, где находится Ирина. 

По словам адвоката Курбединова, в Крым сейчас привозят очень много людей, задержанных на оккупированных территориях, и возбуждают уголовные дела по разным статьям. Регион, который «принимает» большое количество похищенных, когда-то сам был эпицентром похищений и нарушений прав человека. С момента оккупации Крыма в 2014 году Управление Верховного комиссара ООН по правам человека (УВКПЧ) задокументировало 43 случая похищений с 2014 по 2018 год. 11 человек до сих пор остаются пропавшими без вести. По данным УВКПЧ, похитители применяли пытки и жестокое обращение, чтобы заставить жертв дать показания против самих себя или свидетельствовать против других. При этом ни один человек не был привлечен к ответственности в связи с похищениями, пытками или жестоким обращением, а реальное количество жертв может быть значительно больше.

«Есть такие вещи, которые даже матери не будешь говорить» 

Многие не готовы еще раз переживать все, что они испытывали в плену, другие боятся, что за ними снова придут. Люди боятся делиться даже с родными других похищенных: «Мы общались с одной девушкой, у нее тоже мужа похитили. В какой-то момент она написала, что его вернули, пожелала мне всего самого лучшего и перестала отвечать. Ни на один вопрос не ответила: где был, что с ним делали, в чем обвиняли», — рассказала жена одного из похищенных. 

Иван вернулся домой спустя десять дней заключения. «Сам утром пешком пришел. Я расплакалась, когда его увидела. Такой замученный, он исхудал страшно, был „как с креста снятый“. Все тело в синяках, кроме лица. Хотя говорил потом, что и по голове доставалось, просто не осталось видимых следов. Там же, наверное, знают, как это делать. Говорил, что били и при обыске, и по дороге, и там во время допросов», — рассказывает его мать Елена.

Десять дней Иван вместе с другими заключенными провел в нечеловеческих условиях. «Арестованных так не содержат, они сидели там как нелюди. В помещении, где его держали, постоянно находились от шести до двенадцати человек. Не было ни нар, ни санузла, ни воды. Кормили кое-как, иногда раз в два дня. Кроме физического насилия, прессовали морально. Спали на голом грязном полу. Сын какую-то кожную инфекцию подхватил. Я нашла у себя мазь с антибиотиком, надеюсь, что поможет», — рассказала Елена. За десять дней заключения Ивана только несколько раз вызвали на допрос. «Говорили: „Рассказывай, что знаешь“. Пытались выявить связь с партизанами», — пересказывает мать слова сына. 

«Мне казалось страшнее, когда он был там, а теперь также печально видеть его мучения. Боли сейчас страшные, спать он не может, еще эта сыпь на коже. Решили сделать снимок ребер, думаем, есть перелом, — описывает женщина состояние сына. — Он сейчас очень подавлен, почти не разговаривает. Есть такие вещи, которые даже матери не будешь говорить. Он ведь взрослый мужчина, ему 33 года. Может, с другом бы он и поделился. А я могу только предполагать, какие оскорбительные вещи там были». 

После освобождения Ивану не отдали вещи, изъятые при обыске, даже документы, среди которых гражданский и заграничный паспорт, а еще паспорт моряка. Елена написала заявление в военную комендатуру, там ей ответили, что искать, конечно, будут, но намекнули, что могут и не найтись, поэтому стоит оформлять российский паспорт. Сейчас женщина живет с сыном: боится, что его могут опять забрать. «У нас же сейчас много всех этих: и полиция, и гвардия, еще какие-то понаехали. Много останавливают на проверку документов. Документов нет? Значит, хватают и повезли. И где мне его искать? Это бесконечно может продолжаться».

Еще до задержания Иван сломал в драке руку, ему назначили операцию. Деньги на нее собирали волонтеры на карту, но доступа к ней сейчас нет: во время обыска забрали телефон. В итоге даже 300 гривен (около 600 рублей по курсу на оккупированных территориях. — Прим. ред.) на снимок ребер у семьи пока не нашлось, не то что на операцию, которая может обойтись в 6000 гривен. «Мы живем в очень сдержанных условиях, исключительно на хлеб хватает. Я педагог с высшим образованием, а зарабатываю тем, что убираю квартиры и продаю самодельные вареники. Где искать помощи, кроме как у Бога, я не знаю», — говорит Елена. 

Дело Ирины Горобцовой и других похищенных — лишь несколько примеров из сотни подобных. По данным постоянного представителя президента Украины в Крыму Тамилы Ташевой на начало июня, в Херсоне похищены около 600 человек. По ее словам, около трехсот похищенных находятся в городе, остальные — в областных населенных пунктах или вывезены в Крым. Похищения проходят на всех оккупированных территориях. Но лидеры по пропажам людей — Херсонская и Запорожская области.

Родители Ирины Горобцовой пока не знают, где искать помощи. «Живем только на успокоительных, и друг друга успокаиваем. Тяжело это все в 70 лет переживать. Понимаем, что ей там тяжело, но помочь ничем не можем, — делится отец Ирины. — Ну, я надеюсь, хоть к концу месяца или на следующий придет. Думаю, дольше двух месяцев держать не будут. У нас тут какого-то депутата два месяца держали, потом приехал. Короче, ждем, надеемся и верим, что все будет хорошо. Только этим и живем. А если по-другому думать, тогда лучше и не жить».