«В очереди стоять тридцать лет — будем назло жить»
«Дети ГУЛАГа» до сих пор пытаются вернуться из ссылки домой, но государство, отнявшее у них родителей, детство и кров, заставляет ждать обещанное жилье десятилетиями
This story is also available in English here
В весеннюю сессию 2021 года Госдума рассмотрит во втором чтении законопроект о выделении жилья жертвам советских репрессий на их исторической родине. Если этот закон примут без поправок, «детям ГУЛАГа», то есть тем, кто родился в семьях репрессированных, в лагерях или местах ссылки родителей, придется встать в общую для всех россиян очередь на жилье, где перед ними окажутся десятки тысяч человек. «Важные истории» проанализировали данные по очередям на квартиры в российских регионах, поговорили с юристами и теми, кто годами пытается вернуть себе утраченный дом, и выяснили, что у депутатов есть шанс изменить ситуацию — и помочь жертвам репрессий без ущерба для бюджета.
«Пока документы готовили — уже человека не стало»
«Я сама забываю, сколько мне, — 87 лет, уже на ладан дышу», — говорит Оксана Андриевская, дочь репрессированной москвички Ирины Андриевской. Первые двенадцать лет Оксана прожила в Москве, большую часть жизни — на Северном Урале, куда ее мать сослали как жену «врага народа».
«У Высоцкого есть слова: „Вы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие: мои — без вести павшие, твои — безвинно севшие“. Так вот, у нас и безвинно севшие, и пострадавшие. Дед у меня оказался в немецком плену, а бабушка — в наших лагерях на Северном Урале», — продолжает рассказ Александр Андриевский, сын Оксаны.
Советские власти репрессировали сразу несколько поколений семьи Андриевских. Деда Оксаны, священника Федора Андриевского, расстреляли в 1937 году, при аресте изъяли дом и землю. Потом пришли за отчимом: «Он был ученым, преподавал в Московском энергетическом институте. Жили мы в центре Москвы — на Первой Мещанской (сейчас Проспект Мира). Арестовали его по доносу как „врага народа“. Хоть мне и было три года, я помню, как его забирали. За ним приехали, а я им кричала: „Мы не воры, мы не воры! Зачем забираете?“. Потом мать к нему ходила, передачи носила. Один раз я ей говорю: „Возьми меня с собой“. Она не взяла. А наутро не пришла — там [на Лубянке] ее и забрали сразу как жену „врага народа“ и отправили в лагерь на севере Пермской области (сейчас Пермский край. — Прим. ред.) на восемь лет. Ей было двадцать три года, она только институт окончила, только преподавала физику первый год. Отчима расстреляли в 1942 году».
В три года Оксана осталась одна, во время войны жила у сестры отца. Когда мать Оксаны отсидела восемь лет, власти ей сказали: «Живи там, где сидела», — и она забрала дочь к себе в Пермскую область.
Оксана Андриевская вспоминает, как в 1948 году начались повторные посадки: «Мы сидим с мамой на крыльце, идет мужчина и кланяется матери, а она думает, что за ней пришли, и говорит: „Вот видишь, снова забирают“». Опасаясь, что Оксана и ее младший брат, родившийся в ссылке, останутся без матери и денег, она отправила дочь получать образование в техникум. Там Оксана встретила своего будущего мужа, а потом переехала с ним в Ярославль, где живет до сих пор.
Родителей Андриевской впоследствии реабилитировали. «Мать так и умерла там на севере, мужа тоже у меня уже нет, осталась я одна с детьми, — говорит Оксана. — Я всю проклятую войну, всю бомбежку прожила в Москве, я так любила Москву! Забрали невинных людей, отобрали квартиру, выгнали из Москвы. Отдайте, что взяли, я же человек невинный! Понимаю, [если] человек убил, сделал плохое дело, а мы?»
Оксана стала добиваться в судах возвращения московской квартиры. После нескольких судебных разбирательств, писем мэру Москвы Сергею Собянину и президенту Владимиру Путину она отчаялась: «Я уже не верю ни во что. Когда у нотариуса документы оформляли, такой же случай рядом был: пока они все готовили, пока положительный ответ дали — уже человека не стало. Все, кто были там, разрыдались, потому что жизнь-то не вечная».
«Умирают каждый день»
Тех, кто был репрессирован в советские годы, почти не осталось в живых, поэтому сейчас права на возвращение домой добиваются «дети ГУЛАГа» — дети депортированных и родившиеся в ссылке. (Воспользоваться возможностью на получение жилья по закону «О реабилитации жертв политических репрессий» могут те, кто подвергся репрессиям в годы советской власти, члены их семей, которые проживали с ними на момент ареста или высылки, а также дети, родившиеся в местах лишения свободы, ссылке, высылке или на спецпоселении).
Однако провести десятки лет в очереди на жилье могут не все. Ожидаемая продолжительность жизни в России — 73,4 года, сообщал Минздрав в 2019 году. В 2020-м 91 % жертв репрессий и их детей перешли этот порог, 38 % из них (если они живы) могут быть старше 100 лет, следует из анализа данных базы «Жертвы политического террора в СССР».
По словам юриста Григория Вайпана, который защищает права реабилитированных, жертвы репрессий умирают почти каждый день. Одна из его подзащитных, Елизавета Михайлова, добивалась возвращения домой со своей старшей сестрой Лениной. Ленина умерла в 2019 году в возрасте 89 лет, так и не дождавшись своей очереди.
С каждым годом в России остается в живых все меньше жертв политических репрессий. За последние 10 лет их число сократилось на 218 тысяч человек, то есть на 34 %.
По данным Росстата, в 2019 году оставалось в живых 429 тысяч жертв репрессий, по данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий — 529 тысяч.
«Люди с 1990-х добиваются возвращения, а их ставят в хвост очереди»
Положение о праве реабилитированных вернуться туда, где они жили до применения репрессий, появилось в 1991 году в законе «О реабилитации жертв политических репрессий». До 2005 года они имели первоочередное право на получение жилья в случае возвращения на прежнее место жительства — в тот же населенный пункт; затем положение о первоочередности отменили и обеспечение жертв репрессий жильем стало полномочием региональных властей.
Точное число тех, кто смог вернуться домой, неизвестно. Проблемы с возвращением жилья репрессированным существовали все время, что действовал закон «О реабилитации». В 1996 году в Иркутской области из 170 семей, стоявших на учете, только одна получила квартиру, следует из отчета местной комиссии по восстановлению прав репрессированных.
В 2000 году Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий докладывала президенту, что «даже в Москве, где масштабы муниципального жилищного строительства достаточно велики и реабилитированные получали и получают квартиры (в 1999 году их получила 31 семья), эта проблема сохраняет свою остроту». «Тяжелое положение сложилось с предоставлением жилья реабилитированным. Если вопросы их постановки на очередь для получения жилья с трудом, но решаются, то перспективы его реального получения более чем скромные», — отмечала комиссия.
Со временем проблема только обострялась. В Москве на 1 января 2016 года на учете для получения жилья состояла 91 иногородняя семья реабилитированных. При этом в 2014–2016 годах жилье получила только одна семья, следует из данных Московской комиссии по реабилитации.
Юрист Григорий Вайпан объясняет, что с 2005 года, когда обязанности по обеспечению жильем возвращающихся жертв репрессий возложили на региональные власти, реабилитированные с трудом могли попасть на жилищный учет. Например, московские законы требовали, чтобы человек до обращения к чиновникам не менее 10 лет прожил в Москве, при этом был малоимущим и вообще не имел жилья в собственности или в пользовании.
Ситуация изменилась в 2019 году, когда Конституционный суд постановил изменить законы, ограничивающие права репрессированных на жилье, и предписал ставить их в очередь без соблюдения прежних условий. Такое решение суд вынес на жалобу детей репрессированных москвичей — Елизаветы Михайловой, Евгении Шашевой и Алисы Мейсснер.
После постановления Конституционного суда жертв репрессий стали ставить в очередь на получение квартир, но в самый ее конец. «Люди с 1990-х добиваются возвращения, а их в 2020 году ставят в самый хвост общей очереди. Две мои доверительницы встали в очередь в Москве — перед ними 54 тысячи человек. И это не жертвы репрессий, а обычные московские семьи, которые претендуют на улучшение жилищных условий», — говорит Вайпан, который сопровождал иск детей репрессированных москвичей в Конституционном суде.
Чтобы исполнить требование Конституционного суда, Минстрой разработал законопроект, который рассматривают сейчас в Госдуме. В первом чтении приняли его первоначальную редакцию, по которой жертвы репрессий должны вставать в общую очередь. После этого группа парламентариев внесла в законопроект поправки. Они предполагают, что жертвам репрессий, которые возвращаются на свое место жительства, будут назначать федеральные выплаты в течение года с момента подачи заявления. Эти поправки могут дать шанс жертвам репрессий вернуться в родные места при жизни. Депутатам Госдумы предстоит рассмотреть их в весеннюю сессию.
«Наследство отцовское должно остаться»
Но даже тем, кому после постановления Конституционного суда удалось встать в очередь на жилье, до возвращения домой еще далеко. «Я сейчас 50 294-й в очереди. В очереди можно стоять лет тридцать — ну будем назло жить еще тридцать лет», — говорит Владимир Горобец, которому сейчас 64 года. Он родился в поселке Язаевка в Красноярском крае, где, по его словам, было «95 % ссыльных».
Горобец
Сейчас Горобец пытается вернуть квартиру в Москве, которую отняли при аресте у его отца. «У меня отец жил на Арбате, потерял квартиру и все имущество. В Язаевку он приехал с одним котелком, вот он передо мной лежит — все наследство отцовское. По закону я имею право возвращаться в места проживания своих родителей. А раз отец в Москве проживал, почему я не должен? Наследство-то должно отцовское остаться», — говорит Владимир. Он рассказывает, что был проездом в Москве и заглядывал в окна квартиры, где когда-то жил отец, но внутрь дома попасть не смог — в подъезде охрана.
Его отец Леонид Горобец занимал в Москве высокую должность — во время войны работал на Октябрьской железной дороге, обеспечивал москвичей продовольствием. «В начале 1942 года он узнал, что идет расхитительство на железной дороге. Тогда к нему пришли ребята и говорят: „Мы будем тебе платить — хочешь, золотом, хочешь, картинами. Или на нас глаза закрывай, или работай с нами“. Он от этого отказался и послал их подальше. Утром пришли и арестовали отца по ложному доносу. Его приговорили к расстрелу, потом заменили тюрьмой. В лагере он отсидел десять лет, вышел и был сослан Красноярский край», — рассказывает Владимир.
Его мать тоже была репрессирована — «за то, что во время войны была в оккупации при немцах» — и приговорена к десяти годам каторги. В Язаевке она познакомилась с мужем, там же родился Владимир. Ему было два года, когда умер отец, а мать не рассказывала о репрессиях, только говорила: «Живете и живите, зачем это вам знать — все эти каторжные работы? Лучше не знать».
Историю своей семьи Горобец узнал в 1990-х, когда стал изучать архивные дела, после этого получил справки о реабилитации на обоих родителей. В попытках вернуть квартиру ему пришлось пройти через отказ суда, но после постановления Конституционного суда в очередь встать все же удалось. От государства Владимир ежемесячно получает тысячу рублей компенсации. «Да какое это возмещение ущерба? — жалуется он. — Отец десять лет ни за что отработал, и я родился в ссылке».
Либо вернуться домой, либо остаться с семьей
69-летний Николай Ибрагимов тоже смог в 2019 году встать в очередь на получение жилья на родине его семьи — в Севастополе. Его место в очереди по сравнению с другими выглядит не таким далеким — в середине 2020 года перед ним было всего 4 985 человек. Но вернуться в Севастополь ему вряд ли удастся. После постановления Конституционного суда 2019 года Николай был принят на жилищный учет на получение однокомнатной квартиры «в составе семьи „один человек“», то есть без жены и сына, с которыми он живет сейчас в Московской области. «Пытаются разрушить семью, — пишет Николай на листе бумаги (после операции на гортани в прошлом году он потерял голос). — Я инвалид второй группы, за мной нужен уход, говорить я не могу. Жена у меня медик, два раза в день делает перевязки, а ей отказали».
Ибрагимов
«Закон о реабилитации написан так, что в очередь должны ставить реабилитированных лиц и членов их семей. Это абсолютно логично, потому что в противном случае государство ставит перед человеком выбор: либо вы реализуете право на возвращение, но в одиночку, семью свою бросаете, либо остаетесь с семьей — но тогда должны отказаться от права на возвращение. Это очень жестокий и совершенно бесчеловечный выбор», — говорит Григорий Вайпан. Он отмечает, что, несмотря на закон, в некоторых регионах чиновники не принимают на учет членов семей реабилитированных.
С тем же столкнулась и подзащитная Вайпана, Евгения Шашева из Коми: ее поставили в очередь в Москве без мужа и сына. Сейчас она оспаривает этот отказ. Николай Ибрагимов, в отличие от нее, предпринимать ничего не собирается: «Я в течение пяти лет боролся, прошел около 30 судов».
В роду Николая было несколько репрессированных. Семья его отца жила в Крыму, выращивала зерно и табак. В 1930 году во время раскулачивания крестьянское хозяйство его деда ликвидировали, самого деда расстреляли, а все имущество, включая дом, конфисковали. Остальных членов семьи решением суда сослали на Северный Урал в Свердловскую область. В 1931 году они бежали со спецпоселения, вернулись в Крым и обратились в прокуратуру. Бабушке и младшим детям разрешили остаться в Крыму. А отцу Николая Энверу — ему на тот момент было уже 20 лет — сказали: «Если ты не вернешься к месту отбывания ссылки, мы тебя посадим».
Энвер вернулся на Урал, где обжигал уголь, рубил лес. На спецпоселении в 1937 году его снова арестовали по 58-й статье (основная политическая статья в годы репрессий, по которой судили за любую «контрреволюционную деятельность», в данном случае — за шпионаж. — Прим. ред.) и объявили японским шпионом. Отец Николая отбывал наказание в Соликамской тюрьме, потом снова вернулся на спецпоселение. «Мой отец находился на спецпоселении, включая тюрьму, 26 лет по трем статьям: „классовый признак“, „враг народа“, „национальный признак“ (крымский татарин). По всем трем реабилитирован», — рассказывает Николай. Он показывает справки о реабилитации отца, в которых основанием для репрессий значится то, что он «признан социально опасным по национальному и классовому признаку». Мать Николая Прасковья тоже была репрессирована и жила на том же спецпоселении, там родился и сам Николай.
«Три копейки в масштабах бюджета»
По данным правозащитного и благотворительного общества «Мемориал» (входит в реестр НКО, «выполняющих функции иностранного агента», но сейчас обжалует это решение в суде), за 70 лет советской власти по политическим мотивам были репрессированы 11 миллионов человек. Из них пять миллионов репрессировали «в индивидуальном порядке»: около миллиона расстреляли, остальных отправили в лагеря, колонии и ссылку. Еще шесть миллионов человек — без учета детей, родившихся в ссылке, — подверглись «административным репрессиям» в виде депортаций.
Советская власть лишала людей не только свободы, но и имущества: комната, квартира, дом, личные вещи — могли быть изъяты. По мнению главы правления «Мемориала» Яна Рачинского, в каких-то случаях изъятие жилплощади и было целью репрессий. У осужденных по политической статье было мало шансов вернуться после тюрьмы или лагеря в свою квартиру или дом — их жилье передавалось в НКВД. По подсчетам «Мемориала», во время Большого террора в Москве с августа 1937-го по октябрь 1938 года было изъято более 10 тысяч комнат. Из них только 576 комнат вернули освобожденным владельцам — большая часть оставалась в собственности советской власти.
Сегодня 1 628 семей жертв репрессий из 59 регионов страны претендуют на возвращение из ссылки и получение жилья, по данным Министерства строительства и ЖКХ. По другим данным, предоставленным региональными правительствами, таких семей меньше 500: 190 семей хотят вернуться в Москву, 158 — в Санкт-Петербург, 64 — в Севастополь, 29 — в Краснодарский край и 9 — в Приморский край. Эти цифры озвучила депутат Госдумы Галина Хованская в ноябре 2020 года на заседании Комитета по труду, социальной политике и делам ветеранов.
По мнению юриста Григория Вайпана, чтобы выдать всем жертвам жилье без очереди, нужно «три копейки денег в масштабах бюджета»: «Примерно 2,5–3 миллиарда рублей нужно, чтобы эту проблему решить. В одной Москве на новогодние украшения города тратится миллиард каждый год. Просто жертвы советских репрессий сейчас явно не в приоритете для нашего государства. Сегодня было бы невозможно принятие закона о реабилитации, который приняли в 1991 году. Сейчас принято обращать внимание на разные достижения советской эпохи, а не на темные стороны. Чиновники, которые отвечают за этот вопрос, считывают эти общие настроения, общую политику государства и поэтому они написали законопроект, по которому они выполнили свою бюрократическую задачу — законопроект, по которому ни копейки дети „врагов народа“ не должны получить».
На момент публикации в Минстрое, подготовившем первоначальную редакцию законопроекта, не ответили на запрос «Важных историй».
75 рублей за месяц в ГУЛАГе
Приобрести жилье самостоятельно жертвам репрессий тоже непросто — компенсации от государства не позволяют накопить достаточно денег. По закону за все утраченное во время репрессий имущество полагается разовая компенсация не более 10 тысяч рублей. «Это совсем крохи. За месяц, проведенный в ГУЛАГе, полагается один раз выплата в 75 рублей», — поясняет юрист Григорий Вайпан.
Помимо этого, реабилитированные жертвы получают ежемесячные выплаты из региональных бюджетов. Почти по всей России выплаты реабилитированным не превышают тысячи рублей в месяц, в некоторых регионах они не больше 500 рублей.
«Вернуться без помощи государства они никак не могут. Им не на что приобрести жилье в крупных городах, где когда-то жили их семьи».
По словам Оксаны Андриевской, которую признали пострадавшей от репрессий, единственное, что она получает от государства, — это «814 рублей, которые раз в месяц капают на книжку»: «Сегодня сын пошел брать мне лекарства, а они стоят две тысячи. [Говорю ему:] „Ладно, Саша, не бери, обойдемся, за 700 возьмем“. Очень несправедливая жизнь, вернее, жизнь-то хорошая, но руководят ей нехорошие люди».
«С моей доверительницей Алисой Мейсснер, одной из трех заявительниц по делу в Конституционном суде, мы подсчитали, что если она продаст свое жилье в поселке Рудничный в 230 километрах от Кирова, то сможет купить 1,5 квадратных метра жилья в Москве. Это проблема, которая отражает суть репрессий. Людей выселяли из крупных городов в никуда — в северные или сибирские поселки, — и часто они просто оставались жить в бывших поселениях ГУЛАГа. Поэтому вернуться без помощи государства они никак не могут. Им не на что приобрести жилье в крупных городах, где когда-то жили их семьи», — говорит Вайпан.
Больше десяти лет без жилья
54 % всех российских семей, стоящих в очереди на жилье на конец 2019-го, ждут уже десять или более лет, свидетельствуют данные, предоставленные Росстатом «Важным историям». С каждым годом эта цифра растет: в 2000 году, например, таких семей было 33 %.
Ситуация сильно различается по регионам. В тех, куда хотят вернуться репрессированные, цифры выше, чем в среднем по стране. В Москве больше 92 % очередников ждут квартиры дольше 10 лет, в Санкт-Петербурге — 75 %, в Краснодарском крае — 81 %, в Севастополе — 66 %, в Приморском крае — 41 %.
По подсчетам «Важных историй» (подробнее — в главе «Как мы считали» под кнопкой «Фактчек»), быстрее всего жилье можно получить в отдаленных регионах России, которые и так служили местами ссылки репрессированных. В Магаданской области нужно простоять очередь длиной в шесть лет, в Мурманской области — семь. В Мордовии, Бурятии, Забайкальском крае и Еврейской автономной области — восемь.
Как мы считали
(Для расчета скорости, с которой очередники получают жилье от государства в каждом конкретном регионе, мы проанализировали данные, предоставленные Росстатом по статистической форме «Сведения о предоставлении гражданам жилых помещений». Для этого нам потребовалось рассчитать несколько показателей:
- Сколько человек стояли в очереди на начало каждого года. Исходя из данных по количеству людей, стоящих на учете на конец года, а также принятых и снятых с учета за год, мы рассчитали количество стоящих на учете на начало года: на учете на начало года = на учете на конец года + снято − принято.
- На сколько позиций очередь сокращалась каждый год. Росстат публикует данные о том, сколько нуждающихся в жилье было снято с учета за год: сюда входят и те, кого сняли после выдачи квартиры, и все остальные выбывшие — например, из-за того, что они по разным причинам больше не считаются нуждающимися в жилье. Однако некоторые категории граждан получают жилье вне очереди: это дети-сироты, лица, страдающие тяжелыми хроническими заболеваниями, и другие. При этом они тоже учитываются как состоящие на жилищном учете. Поэтому для того, чтобы определить, сколько из снятых за год выбыли именно из списка очередников, мы отняли из снятых с учета за год тех, кто получил жилье вне очереди: выбывшие из очереди = снятые с учета за год − получившие жилье вне очереди. Полученная цифра показывает, на сколько позиций очередь сокращалась каждый год.
- Остаток в очереди. Чтобы показать, сколько людей оставалось перед последним в очереди человеком в каждый конкретный год, мы отняли от количества стоящих на учете на начало года тех, кто выбыл из очереди с начала рассчитываемого периода: остаток в очереди = состоявшие на учете на начало года − выбывшие из очереди. Тот год, когда остаток в очереди равен нулю, считается годом, когда человек сможет получить квартиру.
Так как данные с разбивкой всех необходимых для расчетов показателей доступны с 2005 по 2019 год, мы посчитали вероятность того, что россиянин, вставший на учет к началу 2005-го, получил квартиру до 2019 года (кроме Крыма, Севастополя, Ингушетии, Чечни, Адыгеи и Красноярского края, по которым отсутствуют данные за некоторые годы), чтобы показать, с какой скоростью двигалась очередь на жилье в последние 15 лет.
На карте мы показываем прогнозные значения и по тем регионам, в которых ожидание составляет больше 15 лет: этот прогноз мы составили исходя из того, как в среднем двигалась очередь на протяжении 2005–2019 годов. Прогноз показывает, сколько всего лет в этих регионах нужно будет простоять в очереди — при условии, что она и дальше будет двигаться с такой же скоростью).
Санкт-Петербург — город, куда хотят вернуться 158 семей жертв репрессий. В апелляционном определении Судебной коллегии по гражданским делам Санкт-Петербургского городского суда от 2012 года по иску одной из подзащитных «Мемориала» говорилось, что в 2011-м, согласно годовому жилищному плану, подлежали обеспечению жильем те очередники, что встали на учет до начала 1987-го — это значит, что им пришлось простоять в очереди 24 года.
Со временем очередь начала двигаться быстрее. По расчетам «Важных историй», те, кто стоял в очереди на получение жилья в Санкт-Петербурге в начале 2005 года, должны были получить квартиру в 2019 году — то есть простоять в очереди 15 лет.
В 40 % российских регионов очередникам придется ждать жилья больше 15 лет. Среди этих регионов — Москва, Краснодарский край и Приморский край, где зарегистрировано больше всего желающих вернуться жертв репрессий. В 2019 году в Москве 70-летняя Алиса Мейсснер получила 54 967-е место в очереди, а 70-летняя Евгения Шашева – 54 846-е. Их защитник Григорий Вайпан говорит, что у депутатов сейчас есть «последняя возможность повлиять на финальный текст законопроекта» — принять поправки о выплатах в течение одного года, иначе «дети ГУЛАГа» так и не дождутся возвращения из ссылки.
Редакторки: Александра Зеркалева, Алеся Мароховская