Война в Украине зашла в тупик и дело идет к прекращению огня. Скорее всего, придется пойти на болезненные компромиссы с агрессором. Но что дальше?
Западу необходимо формировать новую стратегию в отношении путинской России. Ее экономика перешла на военную модель, и даже прекращение войны лишь укрепит российский милитаризм. Когда война в Украине закончится, Западу придется перейти к стратегической обороне и изматывать Россию экономически и технологически — такой вывод делают соучредители аналитического центра CASE Дмитрий Гудков, Владислав Иноземцев и Дмитрий Некрасов в докладе «Новое сдерживание. Стратегия Запада в отношении оси Москва-Пекин», подготовленному к Мюнхенской конференции по безопасности (начинается 14 февраля).
Эта статья — вольный пересказ их доклада. «Важные истории» пересказывали доклад Иноземцева, Некрасова и их коллеги Сергея Алексашенко о том, почему ненормальная Россия — это надолго, а Иноземцев и Некрасов объясняли, как российская экономика приспособилась к войне, здесь и здесь.
Придется договариваться
За почти три года войны обе стороны понесли огромные потери: количество убитых и ставших инвалидами может превышать 1 млн человек. Помимо жертв и разрушений, война потребовала гигантских затрат со стороны Украины и ее союзников — не менее $400 млрд. В попытке остановить путинский режим экономическими методами страны Запада ввели против России масштабные санкции, а отказ Европы от российских нефти, газа и угля стоил Европе до $800 млрд.
Но даже такая поддержка не позволяет Украине получить стратегическое преимущество, а ждать ее значимого увеличения не стоит: большинство стран Запада не готовы перестроить свои экономики на военные рельсы и втянуться в конфронтацию с Москвой.
Продолжение такой войны, как сейчас, может иметь для Украины необратимые последствия. Миллионы украинцев стали беженцами: только ЕС принял более 4,2 млн человек, чем дальше — тем ниже вероятность их возвращения домой. О намерениях надолго остаться в ЕС и добиваться получения гражданства заявляют от 35 до 65% уехавших.
Но даже если президент США Дональд Трамп договорится с Владимиром Путиным, а Украина согласится с предложенным вариантом, мир не будет прочным. Большинство украинцев отвергнут любую сделку с уступкой России захваченных ею территорий, а другую сегодня сложно заключить. Нет никакой уверенности и в том, что Путин будет соблюдать договоренности, какими бы они ни были.
Война: горячая или холодная?
Поэтому риск новой эскалации останется существенным. Но какой она будет? Большинство сравнений проводятся со Второй мировой войной или с холодной, приведшей к развалу СССР.
Сравнения с мировой войной очень популярны и подогреваются регулярными предупреждениями о риске большой войны в Европе лет через пять. Историк Александр Янов еще в начале 1990-х сравнивал Россию того времени с Германией, потерпевшей поражение в Первой мировой войне — с обществом, озлобленным на победителей и свое «предавшее его руководство», переживающим экономический коллапс и мечтающим о «сильной руке» и возрождении былого величия. Мало кто тогда мог предположить, насколько близко окажутся пророчества Янова к действительности. «Посвятив без малого четверть века изучению того, как зарождался и становился на ноги русский фашизм, я вижу в нем точно такую же бомбу замедленного действия, какая взорвалась в веймарской Германии, — писал он. — И точно так, как 70 лет назад, ведет себя по отношению к этой бомбе Запад... вместо того чтобы выработать стратегию демократической трансформации России и воплотить ее в жизнь в новых условиях, он беспомощно наблюдает за логическим ходом еще одного веймарского эксперимента».
Возникает большой соблазн продолжить рассуждения о сходствах межвоенной Германии и постсоветской России. Они просуществовали приблизительно столько же — менее 15 лет: в 2004 году Путин отменил выборы губернаторов, а вскоре начал задумываться о внешней экспансии. Война против Грузии в 2008 году, не встретившая жесткой реакции Запада, похожа на ремилитаризацию Рура в 1935 году, а аннексия Крыма и части Донбасса на основании «горячего стремления» местного населения воссоединиться с Россией — на аншлюс Австрии и присоединение Судетской области. На этом фоне западные союзники вели с Путиным торг, крайне напоминающий Мюнхенские переговоры 1938 года. А агрессия 2022 года похоже на вторжение Третьего Рейха в Польшу, поначалу Запад даже предложил Владимиру Зеленскому ровно то же, что и польским лидерам — возглавить «правительство в изгнании». А то, что происходит сейчас, напоминает «странную войну» 1939–1940 годов, вроде бы объявленную стране-агрессору, но на деле не ведущуюся в ожидании «чудесного разрешения» нелепо возникшей проблемы.
Эти сходства любопытны, а в отношении российской внутренней политики и общественных настроений просто пугающи. Однако все они перечеркиваются принципиальными различиями, главное из которых: у России есть ядерное оружие. Кроме того, ее военные достижения за три года ничтожны, и когда война кончится, мало кто будет требовать продолжения. Российское общество и элиты будут смотреть на следующие конфликты скорее глазами советских людей 1945 года («Хотят ли русские войны?»), нежели немцев 1940-го (считавших мировое господство Германии почти достигнутым и достойным последнего напряжения сил). Наконец, Запад не объявил России даже «странную войну».
Поэтому разумнее все же выглядит аналогия с холодной войной. Прямое столкновение было бы неприемлемо кровопролитным, и Запад избрал стратегию изматывания сил, которая окончилась демонтажом советского блока. Ситуация, разумеется, отличается от 1950–1970 годов, но ряд базовых элементов той стратегии могут быть использованы и в нынешнем противостоянии.
Несправедливые «красные линии»
Запад будет вынужден решать задачи, очень похожие на те, с которыми он однажды справился. Прежде всего — не допустить обострения, которое могло бы потребовать радикального военного ответа и ввергнуть мир в ядерный конфликт. Для этого придется признать «границы зон стратегических интересов» и обозначить «красные линии».
На самом деле они были всегда. Хотя границы «советской зоны» никогда не были формально признаны западными державами, де-факто предполагалось, что СССР имеет очевидно преимущественное право определять ситуацию в социалистических странах. Запад не вмешивался даже во время подавления восстания в Будапеште в 1956 году или «пражской весны» в 1968-м. Как ни странно, этой традиции отчасти следовали и в 1990-е годы, просто граница зон влияния сместилась далеко на восток. Все участники советского военного блока, Организации Варшавского договора и страны Балтии вступили в НАТО и ЕС. Но бывшие советские республики негласно исключались из орбиты прямых интересов Запада — причем тем сильнее, чем более формализованным было внимание к ним Москвы.
Украина оказалась объектом столь жесткой российской агрессии в том числе потому, что Запад нечетко обозначил наличие интересов в отношениях с ней. Кремль всегда считал Украину несомненной частью своей «зоны влияния». На Западе этого не признавали, но и вовлекать Украину в зону своих «стратегических интересов» не пытались. Первый шаг Украины в сторону ЕС был сделан после оккупации Крыма, а кандидатский статус получен лишь после начала войны, в июне 2022 года. Сама Украина также не была единой в стремлении на Запад: почти все выборы говорили о ее разделенности на более и менее прозападную. Эта неопределенность вызвала целый комплекс «обид» российской элиты на «нарушение договоренностей», каковых на самом деле не существовало ни де-юре, ни де-факто, и в то же время породила у Путина иллюзию, что возврат Украины в российскую «зону влияния» встретит на Западе реакцию, похожую на реакцию на события 1956 или 1968 годов. Отсутствие единого понимания «красных линий» существенно увеличило вероятность большой войны.
Выстраивание «границ зон стратегических интересов», конечно, несправедливая практика. С точки зрения международного права, справедливости «наказания агрессора» есть только один вариант границы Украины: образца 1991 года. Любой другой и то, насколько он будет отличаться от линии фронта, не сделает его ни более справедливым, ни более окончательным. Любая форма отказа Украины от вступления в НАТО под давлением России — уже нарушение принципа суверенитета. Возможность пересмотра будет зависеть не от юридических конструкций сегодня, а от того, изменится ли реальное соотношение сил завтра. Оперирование понятиями «границы зон стратегических интересов» и «красные линии» позволяет не признавать границ, идущих вразрез с международно признанными.
Сегодня у Запада явно не хватает решимости и готовности тратить большие ресурсы для последовательной защиты Украины, а крах путинского режима — вопрос неопределенно длительной перспективы. Раз уж Запад будет вынужден следовать этой политике, было бы странно столкнуться со всеми ее минусами, не приобретя едва ли не единственного плюса — снижения риска эскалации. Никакие юридические договоренности и союзы не спасли советский блок от краха, когда СССР вступил в полосу кризисов. А весьма шаткое юридическое оформление завершения корейской войны не помешало сохранению границы уже более 70 лет. Оба варианта обозначения «красных линий» позволили избежать острой конфронтации: ни у кого не возникало сомнений, где проходит граница критически важной зоны противника.
Новое сдерживание
Зафиксировав границы, можно приступать к «новому сдерживанию». Оно должно сочетать проверенные методы хозяйственного ослабления противника с возможностями, которые возникли в новой экономической ситуации. Конечно, надо учитывать, что современная Россия (и Китай) значительно отличаются от СССР.
Развязать гонку вооружений. Российская элита считает себя вынужденной отвечать на любые технологические вызовы в военной сфере. Полвека назад гонка вооружений способствовала краху советской экономической модели, хоть и не была его основной причиной. Сегодня Россия — рыночная экономика и пока справляется с ростом военных расходов без критического ущерба для социальной сферы. Однако это не может продолжаться бесконечно долго. Даже в случае заключения перемирия Кремль не сможет урезать военные расходы, которые в этом году составят около 8% ВВП. Этого потребует и численно разросшаяся армия, и ВПК, которому нужно несколько лет только для замещения потерянной техники, и задачи технологического развития — в последнее время Россия практически не производит новых образцов вооружения.
При этом, в отличие от СССР, российский ВПК сильно зависит от поставок компонентов из-за рубежа. Это относится и к производственному оборудованию, которое со временем придет в упадок, если создать препятствия для его обслуживания и ремонта. Наконец, в космической отрасли, авиастроении и других оборонных отраслях Россия потеряла задел, который был создан в советское время. Пока России удается нарастить производство довольно простой продукции (снаряды, танки, дроны), но она вряд ли может на равных конкурировать с Западом в создании новых типов боевых самолетов, передовых систем ПРО и др.
У Запада здесь большой резерв: доля оборонных расходов стран НАТО в 2024 году в среднем была втрое меньше, чем у России, — 2,7% ВВП. Ее увеличение даст стимул экономическому росту — но не такому, как в России: рост военных расходов связан не только с издержками, но и может послужить одновременно источником технического прогресса. В наши дни требуется инвестировать не просто в наращивание выпуска танков и самолетов, как в годы холодной войны, а в самые технологичные отрасли, которые могли бы противостоять хакерским атакам, попыткам разрушения инфраструктуры, — это подтолкнет развитие гражданских отраслей.
Уровень жизни. Западу снова придется доказывать, что его экономика круче, а люди живут лучше. Проверенные методы — от ограничения передачи некоторых товаров и технологий до конкуренции в статусных проектах вроде освоения космоса — необходимо дополнить формированием условий для оттока финансового и человеческого капитала из России (и других противников Запада). Нынешние барьеры лишь усиливают ее экономически и интеллектуально — эту ошибку необходимо исправить. Например, отказ Запада от «русских денег» сыграл не последнюю роль в некотором ограничении коррупции в России в годы войны. «Элитная» коррупция часто была ориентирована именно на накапливание активов в «безопасных» юрисдикциях и создание условий для жизни за пределами страны. Когда это невозможно, чиновники разворовывают меньше бюджетных средств.
Трудности с легализацией на Западе удержали в стране или способствовали возвращению многих людей, в том числе квалифицированных специалистов, бизнесменов, которые в результате работают на путинскую Россию. Даже в годы холодной войны не менее 1,2 тыс. членов советской номенклатуры, разведчиков и военных стали перебежчиками, российские же элиты лишь сплотились вокруг Кремля. Глупо отказываться от возможности влиять на ту часть элит, которые склонны к сотрудничеству с Западом, и не пытаться раскалывать элиты. Без этого смена режима в России вряд ли возможна, а потеря вестернизированных граждан будет иметь фатальные последствия — сегодня с Западом нельзя конкурировать без людей, которые знают западный мир или встроены в него.
А если Путин в ответ закроет границы, это станет его поражением и предпосылкой неминуемого социального и политического взрыва.
Борьба за третьи страны. Важный элемент «нового сдерживания» — привлечь на свою сторону страны «мирового Юга» или по крайней мере сдерживать экспорт туда авторитарных практик, предотвращать расширение сообщества стран, в той или иной мере ориентирующихся на Китай и Россию. В эпоху холодной войны государства, которым угрожало поглощение советским лагерем, могли рассчитывать на поддержку Запада, даже если их режимы не соответствовали его стандартам демократии и прав человека, а некоторым странам было достаточно воздерживаться от открытого выбора стороны. Сегодня же страны, сделавшие цивилизационный выбор в пользу Запада, не всегда чувствуют гарантии безопасности, а санкции или отказ от международной помощи толкают многие режимы, не вполне соответствующие демократическим стандартам, в объятия Китая, России или Ирана.
Так что некоторыми принципами придется поступиться. Иначе зона влияния России и Китая продолжит расширяться. Китай становится крупнейшим инвестором и торговым партнером африканских стран, говорится уже о «российском поясе», надвое разрезающем Африку. Западные же державы, в отличие от эпохи холодной войны, готовы свернуть присутствие в этих странах (что мы недавно видели в Чаде, Нигере, Буркина-Фасо и др.). Стоит вернуться к практике: невозможно быть союзником Москвы и развивать хозяйственные отношения с Западом, «торговаться» за страны периферии. В отношениях с ними должны доминировать геополитические задачи и цели.
Даже члены БРИКС+ не стремятся становиться вассалами Китая и России или в ущерб собственным интересам конфликтовать с Западом. Поэтому наряду с противостоянием Москве и Пекину там, где оно неизбежно, можно задуматься о воссоздании Движения неприсоединения: в годы холодной войны входившие в него страны не присоединялись ни к одному из противостоящих блоков. Формула Буша-младшего «или вы с нами, или вы с террористами» неприменима для выстраивания сложной системы сдерживания — наоборот, она толкала бы многие нормальные страны в сторону ревизионистских держав.
И, конечно, необходимо поддерживать восстановление Украины. Более высокое качество жизни в странах, ориентирующихся на западную коалицию, во многом предопределило исход холодной войны. Быстро достигнуть разницы, как между ФРГ и ГДР, в ближайшее время нереально, но сохранение довоенного экономического отставания Украины от некоторых постсоветских стран было бы большим подарком Путину и способствовало бы дальнейшему расширению зоны авторитарных практик.
***
Раз уж Украина при нынешних объемах помощи не может победить на поле боя, а у западных стран нет единства и решимости, чтобы организовать военное поражение Кремля, то такая стратегия сдерживания выглядит предпочтительной. Она позволит избежать эскалации и выиграть время, которое играет против режима Путина. Технологическое отставание России нарастает, а энергетический переход рано или поздно подорвет его ресурсную базу и вызовет разочарование населения.
Время, когда путинская Россия была открыта к взаимодействию с Западом, давно закончилось. Страница истории перевернута. Конфронтация стала реальностью наших дней и может завершиться лишь поражением одной из сторон. Вопрос лишь в том, как это произойдет: в результате войны или экономической и социальной конкуренции.
Сдерживание предполагает переход Запада к стратегической обороне в отношении России, Китая и других сил, ставящих своей целью подрыв глобального порядка. Западные страны тогда совершили серьезную ошибку, поспособствовав модернизации Китая и России, не имея гарантий того, что они удержатся от ревизии существующего мирового порядка. Исправлять эту ошибку придется долго и болезненно, порой смиряясь с несправедливостями и идя на разнообразные компромиссы.
Новая холодная война, скорее всего, будет короче предыдущей. В отличие от СССР, где все же существовал относительно понятный механизм передачи власти (ее воплощением была партийная структура), в России все рычаги управления замкнуты на Путине, который явно намерен оставаться у власти до конца своих дней. Это лишает любого преемника той «особости» и рычагов влияния, которые есть у Путина. Путинская система вряд ли сможет воспроизвестись, как не смогли воспроизвестись большинство персоналистских диктатур в ХХ веке. Так что политику западных стран следует направить на то, чтобы пережить созданный Путиным режим с минимальными потерями. Если придерживаться этой стратегии — а Запад вполне может себе ее позволить, — ждать придется не так долго, как в прошлый раз.