Сумасшедшая Россия — это надолго

Надежды на то, что война и санкции подорвут российскую экономику и это заставит Путина остановиться, давно рассеялись. Цена устойчивости экономики — отказ от развития, прежде всего технологического. Но это скажется позже, а пока такая конструкция способна годами удовлетворять военные потребности Кремля. Хуже того — экономика успела перейти на военную модель, и даже прекращение войны лишь укрепит российский милитаризм, так что миру следует готовиться к долгому противостоянию с агрессивной путинской Россией — такой вывод делают соучредители аналитического центра CASE Сергей Алексашенко, Владислав Иноземцев и Дмитрий Некрасов в докладе «Надежный тыл диктатора».

Эта статья — вольный пересказ их доклада. О том, как российская экономика приспособилась к войне, Владислав Иноземцев рассказывал «Важным историям» здесь; Дмитрий Некрасов — здесь.

Запас прочности

Российская экономика смогла выдержать натиск санкций благодаря тому, что осталась рыночной, мир не смог отказаться от российской нефти, а Запад — изолировать Россию на мировой арене, плюс профессионализм технократов («Важные истории» рассказывали, как они стали пособниками войны). Развеялись сразу несколько заблуждений, вот некоторые из них.

Экономика государственная, а значит, неэффективная. Этот тезис набирал популярность по мере того, как Путин устанавливал контроль над крупнейшими компаниями. Казалось, что устойчивость российской экономики — как у советской. Понятие «эффективные менеджеры» было синонимом коррупции и некомпетентности. Но частный бизнес обеспечивает почти половину занятости (48%), а многие контролируемые государством гиганты, например банки, работают в конкурентном поле. Иноземцев объяснял, почему экономика России не похожа на советскую.

Стремление адаптироваться ради выживания было заметно еще после санкций 2014–2015 годов, и именно оно стало главной причиной ее нынешней устойчивости. А собственность, которую многие либералы считали основанием для расширения политических свобод, стала главной причиной непротивления властям: страх ее потерять прекрасно дисциплинировал предпринимателей («Важные истории» рассказывали о том, как бизнес принял войну).

Страна-бензоколонка. Многие рассматривали сырьевую специализацию российской экономики как слабость, упуская из виду, что на бензоколонку надо регулярно заезжать. После начала войны оказалось, что Россию нельзя исключить из мировой торговли сырьем — иначе цены на нефть, газ, металлы и многое другое взлетели бы до небес. Президент США Джо Байден недаром говорил о «путинской инфляции».

Потому-то российское сырье, несмотря на все санкции, нашло путь на мировой рынок, пусть и со скидкой. Экспорт сократился всего на 13,5% (с $492 млрд в 2021 году до $425 млрд в 2023-м) и, вероятно, удержится на сопоставимом уровне в 2024–2025 годах, позволяя импортировать необходимые товары и пополнять бюджет.

Запад все решает. Недооценили и степень открытости мировой экономики. Выяснилось, что роль западных стран не является определяющей в том, что касается торговли с Россией и ее финансовых транзакций. Российские компании сумели перенаправить товарные потоки и найти новых поставщиков многих необходимых им изделий. Кроме того, бизнесмены и чиновники смогли создать механизмы обхода санкций (типа теневого флота) и перевести внешнеторговые расчеты на нетрадиционные валюты.

Не хватит денег. Внутренние возможности России по стимулированию спроса явно недооценили. Власти обеспечили кратный прирост расходов на закупку продукции у ВПК. Впервые с конца XVII века в России создана наемная армия, доходы рядового состава в которой в разы превышают средние по стране. Начатая во время пандемии программа льготной ипотеки должна была завершиться в 2021 году, но ее продлили до середины 2024 года, позволив вовлечь в строительный сектор около 6 трлн рублей. Мобилизация и эмиграция создали дефицит на рынке труда, что привело к серьезному росту зарплат и повышению покупательной способности миллионов семей.

Бум доходов населения — за 2022–2024 годы они вырастут на 17,5% в реальном выражении после семилетнего спада — оказался самым неожиданным феноменом первых военных лет: обычно в России война приводила к падению уровня жизни.

Отложенный удар

Хотя экономика устойчива, будет неправдой говорить, что санкции не вызвали в ней никаких кризисных явлений.

Инфляция. Это та новая нормальность для российской экономики, которая позволяет удерживать ее в состоянии равновесия. Центробанк борется с ней повышением ставки, но эта политика не эффективна, поскольку причины ускоренного роста цен ему неподвластны («Важные истории» рассказывали об этом). Кроме того, высокая ставка сдерживает экономический рост.

Пока ЦБ удается удерживать инфляцию, но опыт многих стран говорит о том, что инфляция долго накапливает свой потенциал и в какой-то момент он стремительно реализовывается.

Деградация. Ожидаемый рост ВВП около 4% в этом году вызовет эйфорию в Кремле и удивление на Западе. Ожидаемое замедление (до 2,6% в 2025 году, по прогнозу Минэкономразвития) вряд ли сильно расстроит Путина, поскольку он сможет утверждать, что это все равно лучше, чем в «недружественной» Европе. Но это «рост без развития»: количественное увеличение производства давно освоенной продукции за счет более интенсивного использования имеющегося оборудования, расширение сферы услуг и ограниченная модернизация инфраструктуры, которые не сопровождаются технологическим прогрессом. Российская экономика медленно деградирует и в технологическом развитии отстает как от «недружественных» стран, так и от «дружественного» Китая. Традиционно новые технологии и инновации приходили в Россию вместе с западными инвесторами, о которых теперь можно забыть.

Надежды Кремля на «поворот на Восток» не воплощаются в притоке инвестиций или поставках современного оборудования из Китая (они минимальны). Даже в тех секторах, где китайские компании могли бы повысить технологический уровень российской промышленности — например, в мобильной связи или электронике, — импорт из Китая едва заметен, поскольку китайские компании опасаются вторичных санкций.

Этот сценарий выглядит лучше, чем резкое замедление, но в долгой перспективе означает выпадение России из основных технологических трендов, что и станет главной экономической ценой войны.

Все довольны

Все это скажется когда-нибудь потом, а пока не представляет угрозы. В воюющих странах — особенно если война почти не затрагивает их территорию — милитаризация может долго не провоцировать серьезных проблем. Россия научилась жить с санкциями, военные расходы стали серьезным подспорьем, и в 2023–2024 годах война стала восприниматься как фоновый процесс не только в общественном сознании, но и в экономической жизни. Новая модель оказалась не просто устойчивой, но еще и выгодной для большинства.

Значительная часть населения и бизнеса не испытывает экономического дискомфорта ни от самой путинской агрессии против Украины, ни от реакции на нее западных стран — главный удар санкций пока пришелся на высший слой среднего класса, который исторически занимал наиболее критическую позицию в отношении Путина. Зато военные выплаты увеличили доходы населения в депрессивных регионах.

И это после долгого застоя, когда реальные доходы населения медленно снижались («Важные истории» рассказывали про потерянное для экономики десятилетие), а значительная часть общества практически потеряла надежду на рост благосостояния. Главным желанием стало поддержание пресловутой стабильности (по принципу «не было бы хуже»). Этот контраст, банальные экономические соображения не меньше путинской пропаганды определили отношение россиян к происходящему. Люди видят, что, несмотря на войну и санкции, ситуация в целом в экономике улучшилась, а для многих семей не ухудшилась — и это выглядит как чудо.

Существенное сокращение импорта из западных стран стимулировало развитие бизнесов, ориентированных на внутренний спрос. Его сложно назвать «импортозамещением» в том смысле, что в России стали производить аналоги ранее ввозившейся готовой продукции (они если и появляются, то намного более низкого качества и в разы дороже оригиналов), но для оценки экономической динамики это не имеет значения.

Многие выиграли от изменения структуры расходов бюджета в пользу закупок отечественных товаров и услуг (оружие, боеприпасы, обмундирование, транспортные услуги) — заметно вырос так называемый бюджетный мультипликатор (потраченный рубль стимулирует тратить и многих других). Таким же был эффект выплат мобилизованным и контрактникам, подавляющее большинство которых — жители депрессивных регионов. Их семьи, получив дополнительный доход, в первую очередь озаботились улучшением качества питания и обновлением предметов первой необходимости, большинство которых производится в России. Такие расходы бюджета не только стимулировали внутренний спрос, но и приносили бюджету дополнительные налоговые доходы спустя несколько месяцев.

Инфляцию население воспринимает «с пониманием», а властям она помогает наполнять бюджет.

Почему это надолго

Военная модель показывает впечатляющие результаты, а произошедшие в экономике изменения настолько велики, что, даже если война остановится, этот механизм не развернуть обратно.

Запланированный в бюджете на 2025–2027 годы рост военных расходов не обязательно говорит о том, что Путин намерен продолжать войну следующие три года — этого никто не знает, даже он сам. Но если боевые действия закончатся, не стоит ожидать резкого сокращения военных расходов. Нужно будет восстановить запасы вооружений — Путин предупреждал, что ВПК будет загружен еще многие годы.

К концу 2024 года российская власть утратила любой страх перед негативными экономическими последствиями войны. Правительство определилось с источниками бюджетных доходов, возможными вариантами экономии сил и средств, которые не ведут к подрыву политической или социальной стабильности. Бюджет выглядит четким сигналом того, что Кремль готов к длительному противостоянию с Западом при поддержании нынешнего уровня военных расходов — и, скорее всего, рационально оценивает свои возможности.

Даже если российские власти не считают нынешнюю ситуацию оптимальной, то они не сомневаются в своей «локальной» победе. Именно этим обусловлены выдвижение заведомо неприемлемых для украинской стороны условий начала мирных переговоров, заявления о сохранении экономических приоритетов и новом увеличении численности армии. Путин демонстрирует, что экономические факторы не являются значимыми при принятии политических решений. Экономика позволяет Кремлю воевать.

Масштаб и характер случившихся в ней перемен заставляют считать, что прекращение боевых действий не восстановит довоенную нормальность. С того времени, как более 10 лет назад Путин окончательно отошел от попыток встраивания страны в глобальный «золотой миллиард» и обратился к решению геополитических задач военными методами, российская экономика радикально изменилась. Сегодня она приучена во многом опираться на внутренние ресурсы и разрыву связей с наиболее развитой частью глобальной экономики; подсела на иглу военных расходов, выросших более чем вдвое по отношению к ВВП; глобализированные бизнесмены фактически посажены под домашний арест в России; права собственности во многом обнулились и определяются исключительно путинскими решениями; покупка и продажа человеческой жизни стала нормальным явлением. Существенно изменилось всё, что связано с образованием, воспитанием, формированием ценностных ориентиров.

Когда война прекратится, новый российский милитаризм никуда не исчезнет — и более того, он даже укрепится под воздействием пропаганды, торжественно описывающей «величайшую военную победу России». Некоторое сокращение военных расходов после окончания боевых действий, в том числе за счет прекращения выплат за смерть и ранения с 6,5% до 5–5,5% ВВП сделает бюджетную ситуацию более устойчивой и предоставит Кремлю возможности для затыкания дыр. После некоторой передышки военные расходы снова смогут подрасти — нет никаких причин считать, что Россия надорвется от своего милитаризма. Без смены режима Россия не станет нормальной страной.

Игра без правил

Так что мир должен быть готов если не к новой холодной войне, то к долгому противостоянию с одной из крупнейших экономик, которая фактически открыто заявила, что не хочет принимать во внимание принципы международного права, и которую нельзя остановить военными или экономическими мерами.

Россия сегодня обладает многолетним запасом прочности, который позволит ей вести политику если не перманентной войны, то как минимум последовательной милитаризации, угрожая военными и гибридными конфликтами.

С точки зрения международного сообщества, самое опасное следствие нынешних трендов — формирование вокруг России экономической модели, основанной на массовом нарушении прав интеллектуальной собственности, непрозрачной внешней торговле и использовании нетрадиционных форм международных расчетов. Кремль видит возможности институционализации этой модели и закладывает ее в основу своих геополитических претензий, пытаясь играть роль лидера незападного мира.

Параллельный импорт позволил российским фирмам завозить в страну товары без согласия производителя. Впрочем, бизнес с Россией оказался столь выгодным для западных компаний, что немногие из них окончательно ушли с российского рынка, а большая часть формально его покинувших не предложили путей предотвращения использования своей продукции российскими потребителями (а иногда и стимулируют его). В стране игнорируются права интеллектуальной собственности — от «приостановки» действия патентов и франшиз до нелегального воспроизведения аудио- и видеопродукции и пиратского использования софта. Это создает тревожный для Запада тренд: Россия не просто «попадает в объятия Китая» — она превращается в центр «альтернативной модели глобализации», функционирующей вне рамок контролируемых Западом институтов и установленных им правил.

Вполне возможно, что в недалеком будущем российский бизнес при поддержке Кремля попытается запустить оригинальные системы расчетов, основанные на использовании криптовалют или других инструментов, на которые традиционные санкции в отношении банков уже не будут влиять. 

Этот тренд может стать куда более опасным, чем пресловутый «экспорт коррупции» (чтобы работать в коррумпированной стране, приходится играть по ее правилам): он прямо направлен на подрыв созданного Западом мирового порядка, а не на встраивание в него. Оказалось, что использовать нетрадиционные формы расчетов, контрабандой ввозить изделия западных фирм и даже экспортировать пиратскую продукцию намного проще, чем можно было предположить. Такая торговля без правил пока еще осложняется серьезными транзакционными издержками (например, при проведении банковских платежей), но они будут сокращаться по мере налаживания альтернативных форм расчетов. Даже мощное давление со стороны США не остановило торговлю России с Китаем, хоть и затруднило ее.

Отношение ко всему этому как к банальному обходу санкций выглядит крайне недальновидным. Кремль взял курс на серьезный подрыв существующей мировой системы и небезосновательно надеется на успех. Это позволяет привлечь на свою сторону множество стран, недовольных доминированием западных правил и институтов и верящих в то, что отказ от них принесет им пользу. И это еще одно важное основание экономической устойчивости России.

За последние 100 лет западные демократии дважды сталкивались с диктатурами — один раз с фашистскими, другой с коммунистическими. В первом случае дело закончилось мировой войной, а во втором его удалось избежать, выиграв экономическое соревнование. Не стоит рассчитывать на повторение этого сценария. Россия находится слишком далеко от уровня военных расходов Советского Союза времен холодной войны и у нее рыночная экономика.

Наращивать санкции бесполезно. Экономика России приспособилась к ним, усиливать их уже практически некуда, да и чревато нежелательными для Запада последствиями — формированием политических альянсов, выступающих за разрушение сформировавшихся в глобальной экономике правил игры. Санкции, конечно, будут сдерживать технологическое развитие России, но их эффект проявится не в ближайшие годы. Скорее всего, они станут проблемой для России «после Путина».