Фактчек

«Мы» против «них». Почему к власти все чаще приходят популисты

Многие люди не поспевают за тем, как быстро меняется мир — этим оказалось легко воспользоваться

Дата
22 мая 2024
Автор
Мария Снеговая (Центр международных стратегических исследований, CSIS)
«Мы» против «них». Почему к власти все чаще приходят популисты
У популистов (справа — Дональд Трамп) прямой контракт с народом. Фото: Getty Images via AFP / scanpix / leta

Вроде бы прекрасно: политик утверждает, что отстаивает интересы простых людей (так позиционируют себя популисты, хотя на самом деле они просто делят мир на «хороших» и «плохих», «своих» и «чужих»). Не совсем: то, что политики говорят, и что они делают, — это две большие разницы. Часто от такой «заботы» люди начинают жить хуже, или политик, придя к власти, уже не отдает ее.

Долгое время «популизм» ассоциировался с левыми латиноамериканскими политиками, раздававшими обещания, которые нравились людям, но были невыполнимы. Но последние 10-20 лет под лозунгами защиты людей от той или иной беды — бедности, иммиграции, безработицы, коррупции — в разных странах к власти приходят похожие политики. Уго Чавес в Венесуэле, Дональд Трамп в США, Виктор Орбан в Венгрии — список можно продолжать долго.

Чем вызван расцвет популизма, объясняет политолог и экономист, автор книги «Когда левые сдвигаются вправо», старший сотрудник программы Европы, России и Евразии Центра международных стратегических исследований (CSIS, Вашингтон) Мария Снеговая.

Слова народные

10 лет назад, в 2014 году премьер-министр Виктор Орбан произнес знаменитую речь о нелиберальной демократии, в которой сохраняются основные атрибуты электоральной демократии (относительно свободные выборы), но либеральные элементы демократии (ограничения для исполнительной власти, права меньшинств) ограничены. Как в России, которую Орбан привел в качестве примера успеха наряду с Китаем, Турцией, Индией и Сингапуром: формально это демократия, а реально — нет. Казалось бы, те, кто прошел через автократию, как Венгрия и другие страны Центральной и Восточной Европы, и лучше других знает, каково это, должны выработать к ней иммунитет. Но там тоже популярны нелиберальные движения, а Орбан остается премьером Венгрии с 2010 года.

Феномен успеха популистов сейчас много изучают. У них, в отличие от традиционных партий или политических лидеров, обычно нет классической четкой политической программы, которую они предлагают избирателю. Зато они разговаривают на понятном ему языке — очень простом, в котором все черно-белое — и противопоставляют хороший «народ» плохим, коррумпированным, ужасным, страшным «им». Обычно «они» — это элиты, но это может быть кто угодно, назначенный в качестве врага: иммигранты, пятая колонна — этот язык легко сочетается с совершенно разными идеями.

Поэтому популизм и принимает самые разные формы. Он бывает правый, например, антимиграционные платформы: нам не нужны иммигранты, мы защищаем свою этническую общность. А если к «мы» против «них» добавляется идея перераспределения, получается левый популизм. «Мы» стали жить хуже — это потому, что «они» жируют за наш счет. (В эту логику, кстати, вполне встраивается фильм Марии Певчих про «предателей»: есть «мы» — пострадавшие, которых обокрали, и «они» — плохие, коррумпированные чиновники и олигархи.)

Уникальная легкость, с которой благодаря интернету можно достучаться до избирателя, очень хорошо сочетается с популистской платформой

В последнее время таких идей стало больше, а способов фильтровать их — меньше, их стало легче доносить до широкой публики. За последние 30 лет очень многое в мире изменилось. Кончилась холодная война, ускорилась глобализация, мир стал более мобильным. Не успели люди привыкнуть к новому укладу жизни, как он снова меняется. Недовольных много, а интернет уничтожил так называемых гейткиперов. Раньше обращаться к избирателю нужно было через институты, площадки, пройти через ценз редактора. А сегодня один Трамп с многомиллионной аудиторией имеет большее влияние, чем любая из них. Он может одним твитом обрушить фондовые рынки или обратиться к миллионам напрямую.

Это одна из причин бума популизма. Уникальная легкость, с которой благодаря интернету можно достучаться до избирателя, очень хорошо сочетается с популистской платформой. Лидеры популистов говорят: «Вот мы, нам не нужны эти элиты!» Или: «Вот я к вам обращаюсь, слушайте правду, потому что вам ее никто, кроме меня, не скажет».

Опасность популизма в том, что этот язык доступен самым малообразованным людям. «Свой-чужой» — один из самых примитивных способов восприятия информации, который заложен в человека почти биологически. Политизация этой платформы может быть разрушительна и привести куда угодно: к фашизму, нацизму — в истории много примеров. Правда, сейчас это стало гораздо понятнее, поскольку популизм из-за его популярности пристально изучают, и можно заранее предупредить об опасности появления политиков, которые решили так апеллировать к избирателю (другой вопрос, поможет ли).

Но популисты возникают не на пустом месте. Они ощущают какой-то ресентимент, недовольство в обществе и готовы его выразить. Особенно если мейнстримные партии почему-то (например, из политкорректности) эти темы не отражают. В этом плане популизм, несмотря на его потенциальную разрушительность, это все-таки феномен демократической политики, ответ на существующий в обществе запрос.

В основе этого запроса во многом экономические причины. Это прежде всего реакция на глобализацию, которая создала поводы для недовольства.

Рост неравенства

Казалось бы, парадокс, ведь глобализация способствует экономическому росту, от нее выигрывают все страны. Проблема в том, что выигрыш распределяется неравномерно. Глобализация увеличивает неравенство и, соответственно, поляризацию общества. Многие выигрывают, но есть и те, кто очень сильно проигрывает, так называемые «лузеры глобализации» — это реальный термин в социальных науках, хотя многие считают его обидным.

Обычно это менее обеспеченные люди, часто представители рабочего класса (синие воротнички), у них низкая мобильность. Глобализация приводит к тому, что заводы переносятся в другие страны с более низкими зарплатами — так дешевле производство. Товары в результате тоже стоят дешевле. Вроде бы всем хорошо. Но те, кто производил их, например, в США, оказываются без работы. И даже если они теперь могут себе позволить более дешевые товары, они чувствуют себя проигравшими.

Сложно сказать, в самом деле они проиграли или им только так кажется (одни исследования показывают, что реальные доходы этих групп не изменились или даже снизились, а другие — что выросли). Но социальный статус этих людей точно упал. В относительном выражении (по сравнению со средним) они точно стали зарабатывать меньше — в этом сходятся большинство исследователей. Именно поэтому лузеры глобализации не любят так называемые мейнстримные элиты и белых воротничков — тех, кто выиграл от глобализации, и упрекают руководство своих стран в том, что они продали свой электорат ради глобализации.

В каком-то смысле это правда: как отказаться от глобализации, если она выгодна всем странам? Всегда есть те, кто относительно проигрывает. И мы получаем проблему ржавого пояса (регионы США, где было много тяжелой промышленности, пришедшей в упадок с переходом к постиндустриальной экономике и развитием глобализации). Его жители менее мобильны и образованы, они зависят от наличия рабочих мест в промышленности в их регионе. А ее больше нет, потому что их рабочие места экспортированы в Китай или Вьетнам и в другие места.

Иммиграция

Популисты активно играют на ксенофобских настроениях, по полной задействуют тему иммиграции. Но рост иммиграции и реакция на него — это тоже проявление глобализации и связанных с ней проблем: людям труднее адаптироваться к изменениям. Тут тоже многое упирается в экономику: этнические, культурные конфликты очень часто вызваны экономическим недовольством, ресентиментом.

Почему венгерский лидер Виктор Орбан ополчился на Сороса или на мигрантов? Нипочему — просто популисту всегда нужен какой-то враг
Почему венгерский лидер Виктор Орбан ополчился на Сороса или на мигрантов? Нипочему — просто популисту всегда нужен какой-то враг
Фото: ZUMAPRESS.com / scanpix / leta

Мой любимый пример — Венгрия. Там есть праворадикальная популистская партия «Йоббик», в свое время она была покруче «Фидеса» (партия Орбана). Ее популярность (а они попали в парламент) часто объясняют ростом ксенофобии венгров и стычками с этническими цыганами. Но цыгане живут в разных регионах Венгрии, а конфликты были только в конкретных — тех, где в результате реформ закрылось много производств. На них работали и этнические венгры, и этнические цыгане — все оказались без работы. Я была в подобных городах — это тяжелое зрелище. Видно, что ситуация непростая: у людей нет денег, они раздражены, недовольны, они чувствуют, что их жизнь идет не туда. Естественно, такая атмосфера ведет к росту конфликтов.

Популисты возникают не на пустом месте. Они ощущают какой-то ресентимент, недовольство в обществе и готовы его выразить

То же самое происходит и в других странах. Почему вдруг заговорили о росте расизма, этнической нетерпимости в самых разных контекстах, против самых разных групп? В США это прежде всего латиноамериканская иммиграция, в Европе — проблема с мусульманскими группами. А в Восточной Европе это почему-то цыгане. Они веками жили бок о бок — и вдруг повсеместные этнические конфликты.

Данные не показывают прямой корреляции между успехом популистских партий и абсолютными уровнями ксенофобии, расовой нетерпимости в стране. Значит, дело не только в самой ксенофобии, но и в чем-то еще, что делает приход популистов к власти более вероятным.

Круче глобализации

Еще более драматические перемены шли в посткоммунистических странах: рыночные реформы. У глобализации много общего с переходом к рынку, ее часто называют четвертой революцией — настолько сильны вызванные ей перемены. По сути, это общие процессы повсеместного ухода от сильного перераспределительного государства с многочисленными программами поддержки разных групп и достаточно закрытыми экономиками к абсолютно открытым и без прежней социальной защиты. Процессы и на Западе, и на Востоке были аналогичны: просто в западных странах это происходило не так резко.

Рыночными реформами недовольны примерно половина жителей посткоммунистических стран. Реформы — это всегда болезненно, их нигде не любят, тем более в странах с сильной традицией перераспределения и огромной роли государства. Людей вырывают из привычного образа жизни. В Советском Союзе люди могли с института точно знать свое будущую карьеру, кем они будут в 50–60 лет. И тут в одночасье все поменялось, наступила полнейшая неопределенность. Конечно, появились широкие группы проигравших.

Путин придет — порядок наведет, а заодно и реформы продолжит. За 25 лет правления вторая часть этой программы забылась
Путин придет — порядок наведет, а заодно и реформы продолжит. За 25 лет правления вторая часть этой программы забылась
Фото: IMAGO/SNA / scanpix / leta

С этой точки зрения режим Путина тоже содержит элементы популизма. Параллели есть не только с Восточной Европой, но и с Трампом. Только в случае России есть специфика политической системы: ресентимент и популистская реакция пришли недемократическим путем. Как описывают в своей книге Глеб Павловский и Иван Крастев, в Кремле хорошо понимали огромное накопленное недовольство реформами и в конце 1990-х годов выстраивали образ преемника Ельцина как лидера коалиции лузеров реформ — «сильной руки». При этом надо было сделать так, чтобы часть ельцинских прорыночных элит также каким-то образом удержала власть.

Ранний Путин — это комбинация образа силовика, который придет и наконец «наведет порядок» после хаоса этих либералов (для группы лузеров), и продолжателя ельцинских реформ. Такой неочевидный, несколько парадоксальный, но при этом оказавшийся рабочим вариант.

Дальше Путин все больше и больше апеллировал именно к той реваншистской группе. Это и бюрократия, и силовики, и огромный зависящий от распределения бюджетный сектор (учителя, врачи и прочие), рабочие. Во многом путинская политика — это реваншистская политика, реакция на период реформ в 1990-е годы. Это заметно и в его экономической программе (рост разных социальных программ), и в культурной (геополитический реваншизм, восстановление великодержавного статуса России).

Кто остановит популистов?

Популисты в Европе и в США все активнее вовлекают в политику низкодоходные группы проигравших. В США выразителем этого стал, как ни странно, Трамп: миллионер из Нью-Йорка, он говорит их языком. В 2016 году его платформа была очень четко ориентирована на создание рабочих мест в США: jobs, jobs, jobs. Ровно те же тренды мы видим и в странах Вышеграда (Венгрия, Польша, Словакия) и в Западной Европе. Феномен роста доли синих воротничков среди избирателей популистов получил название пролетаризации популистского электората.

Опасность этого очевидна. Нечто подобное происходило в 1930-е годы в Европе. Великая депрессия в США и экономические кризисы в Европе, прежде всего в Германии, привели к власти фашистские партии, отчасти за счет роста в их электорате низкодоходных легко радикализующихся групп. Чтобы такое не повторилось, в послевоенной Европе и возникли социал-демократические партии, которые делали акцент на перераспределении и старались интегрировать в свою платформу низкодоходные группы, синих воротничков, которые иначе могли стать электоратом новых фашистских партий.

«Свой-чужой» — один из самых примитивных способов восприятия информации, который заложен в человека почти биологически

Но нынешние левые уже не те, между ними и правыми партиями произошел своеобразный переворот на 180 градусов, и сегодня они стали партиями элит, беловоротничковых групп. В то время, как синих воротничков все больше привлекают популисты.

Это случилось из-за того, что в конце 1970-х левым партиям на Западе пришлось заново искать себя. Им стало понятно, что коммунистический идеал недостижим. А глобализация сделала невозможной политику активного перераспределения: такая политика требует закрытого общества. Невозможно, например, постоянно привлекать иммиграцию и при этом увеличивать перераспределение — это работает только при относительно стабильном населении, иначе на всех не хватит.

Чтобы встроиться в новые экономические реалии, левые адаптировали свою политику, перенеся акцент с равенства доходов на равенство социальных возможностей. Социальные демократы встали на так называемый третий путь — нечто среднее между активным перераспределением и рыночной политикой.

На Западе такой выбор левых партий можно оправдать, поскольку их электорат, рабочий класс, резко сокращался в результате глобализации и перехода к постиндустриальной экономике. В Восточной Европе же индустриальная экономика во многом сохранилась, туда часто переносили заводы из стран Западной Европы. Там сохранился огромный синеворотничковый электорат: по моим оценкам, люди, так или иначе относящиеся к рабочему классу или низшему среднему классу, составляют до 60% (включая низкоквалифицированный труд в сфере услуг).

Но у левых в Восточной Европе не было другой возможности. Приходя к власти, они вынуждены были проводить рыночные реформы. Нужно было исправлять доставшиеся в наследство от социализма огромные дисбалансы, плюс без реформ было невозможно вступление в ЕС, а в этих странах тогда был огромный запрос на это. После вступления в ЕС поддержка прорыночных левых партий в этих странах резко упала, поскольку именно их электорат сильно пострадал от реформ. А их бывших сторонников инкорпорировали популисты.

Подписывайтесь на нашу рассылку
Мы присылаем только важные истории

Левым партиям надо постараться немного отыграть назад и постараться апеллировать к этим группам, которые были основной частью их электората. Это поможет снизить популярность популистов. Но то, что было возможно в послевоенной Европе, невозможно в глобальной экономике. Если вы хотите быть конкурентными, вы не можете сильно увеличивать перераспределение и снова закрывать страну ради социальной стабильности. Эту проблему пока никто не решил.

Хорошая новость в том, что популисты постепенно сами становятся частью политического мейнстрима, они несколько нормализуются. Однако в то же время они смещают политическую повестку в сторону меньшего либерализма. Мы снова сталкиваемся с глобальной конкуренцией демократии и авторитаризма: кто лучше справится с задачей достижения одновременно политической и социальной стабильности? Вечный спор — порядок против свободы.

Изменения, сходные с шоком глобализации, вероятно, будут теперь случаться чаще. Например, мы на пороге массового внедрения искусственного интеллекта, что, вероятно, уничтожит немало рабочих мест. Поэтому основной вопрос про перспективы популизма — это способность быстрой адаптации к экономической турбулентности.

Демократические общества открытые, они обсуждают свои проблемы, постоянно меняются, адаптируются к новым вызовам. У автократий этой способности нет. Поэтому на длинной дистанции демократии должны оказаться успешнее автократий. По крайней мере, будем на это надеяться.

Поделиться

Сообщение об ошибке отправлено. Спасибо!
Мы используем cookie