Почему противники войны не готовы признать, что несут за нее ответственность?

Почти полтора года идет война и все это время в соцсетях и на кухнях продолжается спор об ответственности. Чаще в соцсетях: в разговоре лицом к лицу труднее что-то требовать. Другое дело — обращенное ни к кому конкретно, но как будто ко всем сразу «Поймите же, наконец!»… Спор этот ведут не те, кто начал войну, и не те, кто ее поддерживает, — его ведут противники войны. И он принимает бесчисленные формы. 

«Войну начал Путин, а вы (мы) не сумели его остановить, значит, это ваша (наша) ответственность». — «Но я никогда не голосовал за Путина, почему я должен за него отвечать?» 

«Вы остаетесь в России, молчаливо поддерживаете войну, платите налоги, в конце концов, значит, это ваша ответственность». — «А какие у нас варианты? Уехать мы не можем — есть обстоятельства. Вам будет легче, если мы сядем в тюрьму?» 

«Как это возможно, что Запад не пускает к себе хороших русских? Ведь они выступали против Путина, а теперь всё потеряли. Это настоящая дискриминация». — «Это украинцы всё потеряли, а хороших русских больше нет — все ответственны за Бучу». 

«Мы все за это в ответе…» — «Коллективной ответственности не бывает, только индивидуальная. Что лично я сделал плохого?» 

И так далее и тому подобное.

Формы спора бесчисленны, но суть неизменна. «Признайте свою ответственность за войну», — говорят одни. «Отстаньте», — отвечают другие. И у первых не хватает сил или влияния, чтобы настоять. А вторые, даже отбрехиваясь, все-таки чувствуют, что недостаточно отказаться от признания коллективной ответственности, чтобы снять тему, — и повторяют это «отстаньте» вновь и вновь.

Почему призывы к ответственности не работают? Как можно призвать другого человека к ответственности? И что такое вообще ответственность? Рассуждает философ Михаил Немцев.

***

Нелепо призывать к ответственности тех, кто бомбит или стреляет, — вряд ли они вообще узнают об этих призывах. Обращаться резонно к тем, кто их услышит (прочитает). О личной ответственности речи не идет. Иначе эти призывы превратились бы в обвинения: «Отвечайте за то-то и то-то», как бывает в судебных приговорах. Речь идет о другой ответственности — той, которую обычно называют коллективной. Ее проще ощутить (или не ощутить), чем дать рациональное определение.

Кажется, что поскольку общность ответственности распространяется на большие группы, например на жителей одной страны, постольку признать ее, раз уж мы принадлежим к этой общности, — это наш моральный долг. Этот долг вполне прозрачен. Но почему же призывы исполнить его оказываются удивительно неэффективными? Затруднительно найти кого-то, кто, подчиняясь этому требованию, признал бы себя ответственным. А те, кто заявляет о своей доле коллективной ответственности, делают это явно по своим внутренним причинам.

Неготовность последовать этому призыву часто воспринимается как нехватка самосознания (а то и совести) или как какое-то порочное изменение самосознания, из-за которого человек оказывается лишен способности различать добро и зло, осознавать последствия своих действий и т. д. — в общем, как деградация морального чувства.

Можно предположить однако, что если массы людей не соглашаются принять вроде бы ясные требования такого рода, это свидетельствует не об их моральной несостоятельности (или не только о ней). Возможно, люди эти не отличаются от других людей. Но стоит присмотреться к самой «ответственности», как она работает.

Начнем с важнейшего признака отношения ответственности: оно безотзывно. Ответственность нельзя отменить, нельзя переиграть. Ответственны мы за то, что не в нашей власти сделать иным. По этому признаку ответственность и узнается в первую очередь, иначе она была бы лишь игрой. Это просто.

Отказаться от ответственности можно (это называется безответственностью), но невозможно сделать ее несуществующей, так что, раз уж отношение ответственности появилось, в жизни тех, кто от нее бежит или скрывается, все равно она будет себя проявлять.

Это отношение возникает благодаря какому-то событию. Что-то происходит. Некое событие делит время на «до» и «после». Этим событием может быть:

• действие самого человека, после которого приходится буквально «нести ответственность за» — по собственной воле или даже помимо нее. Например, я сам что-то натворил, теперь отвечаю — перед судом, перед другими;
• внешнее действие по отношению к человеку — например, призыв, на который мы отвечаем (либо не отвечаем), и то, что происходит с нами потом, предопределено самим этим ответом. «И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня», — говорил ветхозаветный пророк Исаия;
• внешнее событие, имеющее к человеку опосредованное отношение — оно не затрагивает, не вовлекает его непосредственно, но все-таки будущий субъект этой возникающей ответственности имеет к нему отношение; из всего, что происходит в большом мире вокруг нас, имеют значение действия других людей.

Эту связь с действиями других людей лучше всего назвать причастностью. Это отношение причастности тоже неотменяемо. Единожды о нем узнав, никуда уже от него не деться. В нем действительно скрыта какая-то тайна, это тайна социальности. Что значит быть человеком среди людей? Это и значит быть причастным делам других; а они, в свою очередь, причастны нашим делам; это значит быть тем «полуостровом» из знаменитого стиха Джона Донна.

***

Именно причастность лучше всего высвечивает это важнейшее свойство ответственности — неотменяемость, или безотзывность. Причастность как ответственность за то, чего не делал, бывает мучительной. Она как будто лишает нас самого главного — способности действовать (агентности).

Зато причастность оставляет нам противоположность способности действовать — пассивное претерпевание. Когда появляется ответственность, это что-то, что мы не решали сделать сами, это с нами происходит.

Но ведь вся наша культура буквально повернута на активности, на самодеятельности и самостоятельности! Мы — деятели. Действовать — престижно. Принять ответственность — это вроде понятно как делать, потому что это нужно именно сделать, с усилием, «через не хочу», как говорили в моем детстве. Но само словосочетание «претерпевать ответственность» как будто непонятно, нелогично и бессмысленно одновременно. Ведь тут исключается усилие, а призыв к ответственности — это призыв к усилию.

Разве не в этом сделанном усилии и состоит само достоинство признающих ответственность?

Да, но оказывается, что «ответственность» — это такое отношение, в котором сознательное усилие следует за пассивным претерпеванием.

Именно оно — в сердцевине ответственности. Что-то позвало нас или кто-то позвал (как пророка Исайю) — мы отвечаем на этот зов, который не мы сами издаем.

Представим такую простую ситуацию. Человек идет по улице, впереди — важные дела, проходит там, где случилась катастрофа, и уже не может уйти, пытается — как может — помочь, ждет скорую. Дела откладываются или срываются, раз тут такое.

Или некто Главнокомандующий начинает войну, и ваш город оказывается под бомбами, а в нем — дом, работа, вся жизнь. И приходится платить за чужое решение, принятое кем-то, кто и не подозревает о вашем или моем существовании, но имеет власть вторгаться в наши жизни, разрушая и при этом еще и снабжая нас причастностью к своему преступлению.

Что-то произошло — и, хотя это ко мне прямо не относится, обстоятельства моей жизни изменились под воздействием этого чего-то (события). В этом и состоит пассивность ответственности: я не могу выбрать, как, когда и каким образом другие люди и весь мир подействуют на меня. Это их действие, как сказано, неотменяемо — и дальше уже от меня зависит, что я буду делать по поводу этой ответственности: принимать, отказываться, как именно я буду ее переживать.

Мимо места катастрофы можно пройти — и уйти, как делают многие, особенно если ждут действительно срочные дела. Но может оказаться, что уклонившись от ответственности, предложенной нам миром, придется все равно ее претерпеть. Уже в виде постыдного воспоминания о неисполненном долге.

Ответственность отдает нас во власть обстоятельств. Это сам мир является в нашу жизнь, которую мы хотели бы считать автономной и самодеятельной. И вынуждает нас быть ответственными (как именно — решается каждый раз по-разному). Ответственность начинается с претерпевания. С риска и уязвимости: что-то случится со мной, чем я сам управлять не смогу. И это, то что со мной случится, — неотменяемо!

***

Но как быть, если мы не делали того, за что должны отвечать? Анализ ответственности позволяет ответить на этот вопрос только так: претерпевать последствия действий других. Потому что у нас на всех — как ни странно об этом думать — один мир. Если мы об этом забыли, именно претерпевание причастности лучше всего об этом напоминает.

Теперь становится понятно, почему призывы принять ответственность остаются неуслышанными. Это призывы к пассивности. К тому, чтобы претерпеть. Адресаты таких призывов открещиваются от них (и я тоже), потому что у нас есть принципиальные причины их не принимать. Они несовместимы с нашим обычным представлением о человеке. Вся наша культура противится им — потому что пассивность несовместима с тем, как мы представляем себе свободу (как возможность действовать по своему усмотрению), достоинство (как независимость) и саму мораль (возможность выбирать между добром и злом).

Таким образом, призыв претерпеть и позволить миру сделать с нами что-то, что мы потом назовем ответственностью, воспринимается как проявление власти. Те, кто к нам обращаются с этим, претендуют на влияние, которое далеко выходит за пределы того, что мы обычно позволяем другим людям. В этих призывах слышится претензия на полномочия, которые мы не даем другим.

«Признайте свою ответственность!» — обращаются к нам, а мы, современные люди, слышим в этом: «Откажитесь от самих себя (то есть от активности, от действия, от автономии)». Естественный ответ на это: «Нет, вы заходите слишком далеко — власти лишать нас самого дорогого, лишать самой возможности действовать, мы вам не давали».

Такой властью обладает авторитет. Пожалуй, в жизни каждого человека есть люди, которые могут не только предлагать и настаивать на изменениях, но и действительно требовать от нас, кого мы наделяем таким правом, кому мы готовы подчиниться. Учитель, наставник, духовный отец, жена, муж, мать, отец, друг...

Людей с таким авторитетом не может быть много. Однако многие стремятся влиять как авторитет, то есть обзавестись дополнительной, пусть символической властью за счет общезначимого события. Ввести нас в отношение, которое мы не выбирали, которое не сможем отозвать, которое будет что-то делать с нашей жизнью помимо нашей воли. Удивительно ли, что эти стремления встречают отпор?

И дело оказывается совершенно не в том, что кто-то «потерял способность различать добро и зло», «не видит происходящего», неадекватно воспринимает происходящее прямо сейчас и так далее.

Ответственность рождается пассивностью, интимней которой вряд ли что-то есть в нас. Понятно, почему люди ограждают самые интимные стороны своего существования от вмешательства тех, кто, не обладая авторитетом, требует что-то в нем принципиально поменять.

***

Если так, то понятнее, при каких обстоятельствах такие призывы могут быть восприняты. Для этого как минимум необходимо чувствовать себя в безопасности. Если ответственность начинается с пассивности, это означает, что прежде всего нужно буквально стать пассивным, открыться. Те, кто живут в небезопасных условиях и чувствуют угрозу, будут избегать открытости, то есть уязвимости. И даже самых косвенных призывов к ней, которые распознаются в суждениях о коллективной ответственности. Это естественно и разумно, безопасность — первейшая потребность.

Поэтому россияне, живущие в атмосфере угроз, больше заняты самосохранением, чем те, кто в силу разных обстоятельств живут так, что с ними ничего страшного случиться как будто не может. Вот им-то проще говорить об ответственности — личной и коллективной. Ну так им потому и проще, что обстоятельства позволяют открываться, претерпевать без избыточного риска — в общем, экспериментировать с собственным моральным чувством.

Также крайне важно, чей это призыв. Призывать к риску и уязвимости могут те, кто сами рискует, кто уязвим, кто подставляется. Кто может поэтому сказать: «Делай как я».