Если не Гитлер, то кто?

В этот день, 22 июня, в 1941 году Адольф Гитлер начал специальную операцию по декоммунизации Советского Союза. Что было в головах у тех, кто сражался за Гитлера и за Третий рейх? Тех, из-за кого слово «нацист» стало синонимом слова «садист», ругательством? Что они думали о войне, о национал-социализме, о фюрере, о своих поступках и о своей ответственности? Узнать это можно из книг немецкого историка Зёнке Найтцеля, основанных на прослушке немецких военнопленных.

О чем вы думаете, генерал?

«Когда я был в Харькове, там всё до самого центра лежало в руинах. Прекрасный город. Прекрасные воспоминания… Прекрасные виды, природа... Но ни на что не смотрели, а только на женщин, согнанных на работы… Они ремонтировали дороги — чертовски красивые девушки. Мы проезжали, просто затаскивали их в легковушку, прямо там раскладывали, а потом снова вытаскивали. Ты бы слышал, как они ругались!» — рассказывал ефрейтор Мюллер фельдфебелю Фаусту.

«Меня в нашей эскадрилье прозвали „профессиональным садистом“. Я стрелял по всему — по автобусу на улице, по пассажирскому поезду в Фолкстоне. У нас был приказ атаковать города с бреющего полета. Я стрелял по каждому велосипедисту», — откровенничал унтер-офицер Фишер.

Обе цитаты — из книги Зёнке Найтцеля и Харальда Вельцера «Солдаты вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти», опубликованной на русском языке в 2013 году.

В 2001 году Найтцель случайно наткнулся в одной книжке на цитаты из протоколов подслушивания немецких военнопленных. Он ухватился за этот источник и выяснил, что, оказывается, британская разведка вела в лагерях для пленных постоянное прослушивание: еще в 1939 году была создана специальная структура под названием Combined Services Detailed Interrogation Centre, с 1941 по 1945 год ее сотрудники записали десятки тысяч разговоров. В 1996 году протоколы были рассекречены, но до Найтцеля их никто по достоинству не оценил. 

В 2005 году историк выпустил книгу, в которой проанализировал разговоры немецких офицеров, а в 2011 году — еще одну, про разговоры немецких солдат (ниже мы цитируем первую книгу, которая не переведена на русский). Обе стали событием в Германии, их активно обсуждали. Сын одного из генералов даже подал заявление в полицию, потребовав проверить подлинность записей. Проверка показала, что протоколы подлинные, но заявителя это не убедило.

Прослушка — отличный исторический источник. Письма с фронта проходили военную цензуру, личные дневники — самоцензуру. Военнопленные, дававшие показания на допросах, не были особенно заинтересованы в том, чтобы говорить правду. Мемуары, написанные через годы после войны — это вообще взгляд в прошлое с переоценкой событий и мыслей. Разговоры военных между собой во время войны — совсем другое дело, в них отразилось именно то, о чем люди думали в данный момент.

Многие разговоры немецких офицеров о стране, фюрере, войне, политике и пропаганде звучат для современного русского читателя очень знакомо. Если бы не имена и названия, можно было бы подумать, что собеседники находятся не в лагере в Трент-парке в середине XX века, а в уютном «Фейсбуке» в наше время — новой войны и новой диктатуры. Поэтому мы уберем почти все имена — без исторических справок от них все равно немного пользы. Считайте, что это посты и комментарии.

Где вы были двадцать пять лет назад?

Американцы и англичане совершили… жуткую ошибку, которую мы никогда не сможем понять и простить. Война закончилась в 1918 году... У народа, который четыре года страдал от блокады, которому пришлось пережить падение импорта и использовать только эрзац-материалы — и даже они были в дефиците — и который был уже обременен катастрофически высокой смертностью среди стариков и младенцев, — у этого народа в 1920–1921 годах отобрали двести тысяч молочных коров, и блокада продержалась еще три года. Эти три года и передача двухсот тысяч молочных коров и другого, в чем была острая нужда, особенно железнодорожных вагонов, на которых можно было бы быстро перевезти урожай картофеля с востока на запад, — все это обошлось нашей стране в пятьсот тысяч человеческих жизней. Это было хладнокровное убийство… которое не предали гласности. Но на весь мир кричат: «Посмотрите, как немцы обращаются с евреями! Посмотрите, как они уничтожили деревню в Чехословакии»… Но ни слова не говорится о том, как пятьсот тысяч людей было хладнокровно убито в 1919–1920 годах.

Спецоперация идет по плану

Однажды появился адмирал Фосс и сказал одному из нас: «Что вы имеете в виду? В России дела идут блестяще». И это был господин из штаб-квартиры фюрера! Мы все просто дар речи потеряли. Как он может оценивать перспективы как блестящие, когда мы только что сдали Украину? После всех разговоров об Украине в бесчисленных газетных статьях; о том, что на третий год оккупации будет настоящий урожай, благодаря которому мы будем навсегда обеспечены продуктами… Это чушь, у них как будто шоры на глазах. Это преступление против германского народа.

Немцы не способны на такое

— В марте ко мне обратился прокурор из Минска… Он просил меня сделать все возможное, чтобы его взяли в армию — он был унтер-офицером запаса. Он сказал: «Я не в состоянии больше выносить то, что здесь происходит». Он рассказал мне, что происходит. Я знаю сам, что там были настоящие дикари, грубые хулиганы, которые прыгали на животах беременных женщин и тому подобное.

— Да, но это были отдельные случаи, в которых нельзя обвинять даже СС. Я не верю, что немцы способны делать такое!

— Я бы тоже не поверил, если бы не видел этого сам. Я подал два письменных рапорта.

— Я в последнюю очередь буду защищать такие зверства, но, если глядеть на вещи широко, следует признать, что мы были вынуждены принимать невероятно жестокие меры для борьбы с нелегальной партизанской войной на этих обширных территориях.

— Да, но женщины-то тут ни при чем.

Можно ли верить пропаганде

Обсуждается речь министра пропаганды Геббельса.

— Просто отвратительно. Это должна была быть короткая ясная речь, с ясными формулировками, максимум на полчаса, а вместо этого — типичная тирада, какие произносят в пивной. Он всегда так разговаривает. Он двадцать лет этим занимается. Это позор, просто позор!.. Мне стыдно до глубины души… Это типичный геббельсовский подход: «Сейчас все разрушено, но я гарантирую, что все будет немедленно восстановлено». Он говорит так, будто это карточный домик...

— В первую очередь люди спросят, почему они не сделали этого раньше…

— Мне рассказывал человек, который лично слышал, что однажды он [Геббельс] читал лекцию о том, как вести пропаганду, — в прошлом году в танковой школе, — там присутствовали не только старшие, но и младшие офицеры, а также женщины. Суть им сказанного была такой: «Массы глупы, вы можете делать с ними что угодно»… Они были поражены.

— Он точно в этом разбирается.

Говорят, фюрер разрешил

Обсуждаются два фейковых приказа Гитлера.

— В 1941 году фюрер издал приказ, чтобы как можно меньше русских военнопленных оставляли в живых, а как можно больше убивали.

— Какое варварство!

— Отправка русских в тыл из-под Вязьмы была жутким делом.

— Просто отвратительным. Я там был, когда из Коростеня их отправляли на окраины Львова. Их перегоняли как скот от вагонов к питьевым фонтанчикам, били дубинками, чтобы не выходили из строя. На станциях были питьевые фонтанчики; они бросались к ним и пили как звери; затем им давали немного поесть. Потом снова загоняли в вагоны; 60–70 человек в один вагон для скота! Каждый раз, когда поезд останавливался, десятерых вытаскивали мертвыми, они умирали от нехватки воздуха. Я был в поезде вместе с лагерным охранником, и я слышал об этом от фельдфебеля, студента в очках, интеллектуала, которого я спросил: «Как давно это продолжается?» — «Ну, я занимаюсь этим четыре недели; я больше не могу это выдерживать, мне нужно уйти, я больше не могу!» На станциях пленные выглядывали в щели вагонов и кричали стоявшим там русским по-русски: «Хлеба! Бога ради!» Они выбрасывали свои рубахи, свои последние носки и ботинки из вагонов, к ним подходили дети и давали им тыквы. Тыкву бросали в вагон, и оттуда, из вагонов, слышался дикий рев, похожий на звериный. Наверное, они убивали друг друга. Это меня доконало. Я сел в углу и натянул шинель на голову. Я спросил фельдфебеля: «У вас вообще нет еды?» Он ответил: «Господин, откуда она у нас, мы ничего не брали».

— В самом деле, это просто чудовищно. Вы бы видели колонну военнопленных после боев под Вязьмой и Брянском, которых гнали пешком в тыл, далеко за Смоленск. Я часто ездил по этой дороге — канавы по бокам дороги были забиты телами застреленных русских. Машины наезжали прямо на них. Это было ужасно!

***

— Вы знаете, что я расстрелял сержанта [во Франции] в Кане за то, что он изнасиловал девушку?

— Нет.

— Вот что сделал этот парень. Он был пьян. Потом пошел туда, где было несколько женщин. Выбрал девушку и заставил ее вести его в соседнюю деревню. Девушка сбежала. Он снова вошел в дом, запер девушку и затем изнасиловал ее. Девушка умерла. Слава богу, мы узнали… На следующее утро я приказал расстрелять парня. Я приказал мэру и нескольким членам муниципалитета присутствовать при казни. Они должны были это увидеть. После этого мэр прислал мне письмо с благодарностью от местного населения за оперативное разбирательство. Он воспринял это как деяние, совершенное преступником, а не германским солдатом. Он повторил это на похоронах девушки, так что отношения снова стали превосходными, с этим делом разобрались.  

— Это говорит в вашу пользу. Но, насколько я знаю, фюрер издал приказ, согласно которому на Востоке изнасилование женщин и девушек не будет… считаться уголовным преступлением, а только нарушением дисциплины, так как террор — это часть правил войны.

— Никогда об этом не слышал.

— Вы давно не были на Востоке. Мне тоже незнаком этот приказ, так как я был там уже давно, но офицеры, недавно там побывавшие, говорили, что такой приказ фюрера существует.

— Но это… Этим мы подрываем самое лучшее, что есть в наших войсках.

— Но этот приказ был отдан не для Запада, только для Востока. 

У нас не было другого выхода

— Как вы подожгли город?

— Я не разрешал тушить пожары, вызванные зажигательными бомбами и снарядами. Наоборот, мы раздували пожары.

— Как это делается? 

— Заходишь в соседний дом и бросаешь что-то, что хорошо горит. Потом открываешь окна и двери, создавая тягу.

— Да, так можно сделать с одним домом. Но вы же не могли так поджечь весь город?

— В первую очередь нам нужно было сделать так, чтобы узкие улочки не заблокировали бомбардировками или огнем артиллерии. Поэтому мы взрывали все дома, стоящие на опасных перекрестках, расчищая путь.

— Вы полностью уничтожили весь город?

— Его полностью сравняли с землей!

— Но это военное преступление!

— Нет. Я разрушил… железную дорогу…

— Но зачем вы уничтожали дома гражданских?

— Я назвал вам причину. Мы их взрывали, когда они создавали помехи или когда в том была военная необходимость.

Развращенная Европа

У фюрера очень разумные идеи. Если балканские государства начнут ссориться между собой, фюрер их рассудит… Такова судьба, мы родились в эпоху насильственных перемен, как люди во время Тридцатилетней войны. Фюрер предвидит Европу под абсолютным контролем, с множеством самостоятельных государств, таких как Франция, Россия и т. д., и малых государств. Я полностью убежден, что это единственный способ спасения западной цивилизации. Греция, по сути, принадлежит к Средиземноморью, и Италия может за ней присмотреть. Как по мне, так Греция может прийти в полное запустение — это грязная страна.

Я шесть недель был в Румынии со своей дивизией и четыре недели в Болгарии. Моя дивизия была расквартирована рядом с Констанцей, у моста через Дунай... Вы представить не можете, в каком ужасном состоянии там сельское хозяйство. Румыны прогнили насквозь. Я видел, какая там коррупция, могу привести пример. Моему интенданту пришлось платить огромную взятку железнодорожной компании. Обычно германское государство такого не делает. Он сказал: «Господин, если я заплачу столько-то, поезд проедет». Страна пропитана коррупцией. Например… Не могу вспомнить название этого чертова места, там стоял наш бронетанковый полк. Мне рассказывали, что когда там мужчины сидят в трактире и пьют вино или пиво в воскресенье утром, девицы заходят туда в чем мать родила… В каждой маленькой деревне есть бордель. Куда ни посмотришь — бордель, бордель, бордель, бордель и т. д. Что за свиньи! Они крадут все как сороки; крадут все, что оставлено без присмотра.

Фюрер хороший, бояре плохие

— Фюрер отнюдь не величайший негодяй, величайший преступник. 

— Я уверен, что нет. Определенно нет.

— Это трагическая фигура, окруженная некомпетентными, склонными к криминалу людьми.

— В конечном итоге они сделали его одним из них. Естественно, у него была склонность к этому. У них ничего не вышло бы с другим, нормальным человеком. 

— Нет… Что за люди его окружали! Транжира Риббентроп, патологический морфинист Геринг… Гесс скрылся.

— Возможно, он был лучшим из них…

Мы ничего не знали

— Мы не могли сделать ничего. Более того, я должен сказать вам честно, что понятия не имел, что происходит. Я идеалистически воспринимал национал-социализм, на мой взгляд, только он в то время был единственной возможностью для германского народа, я также видел все его достижения. На мой взгляд, никто не может отрицать достигнутые успехи. Он избавил нас от безработицы. Это была огромная проблема, и даже если мировая история его осудит, история должна будет признать это достижение, решение проблемы безработицы.

— Это исторический факт, от которого никуда не деться, что осенью 1938 года мы должны были затаиться на двадцать лет, и через двадцать лет…

— И уничтожить Польшу и Россию экономически, чтобы эти люди по собственной воле пришли к нам, так было бы правильно. Их экономики уже были разрушены.

Начальнику об этом не докладывают

— Предположим, мы завтра выиграем войну. Это же будет катастрофа!

— Это не будет катастрофой, но…

— Так как у нас другие представления о порядочности, от нас раньше или позже как-нибудь избавятся. Дела примут такой поворот, что, когда больше не останется евреев, чтобы их стрелять, возможно, они начнут стрелять родственников офицеров.

— Вот почему случится катастрофа, если мы победим.

— Для того, кто однажды начал кровопролитие, это становится необходимостью — как для нас обед; он не в состоянии остановиться — иначе сойдет с ума.

— Оберст Биркамп, начальник службы безопасности в Кракове, говорил мне, что когда видит, что человек наслаждается расстрелами, он от него избавляется.

— Сам его расстреливает?

— Нет, он этого не делает. Переводит на другую работу.

— Другими словами, как можно видеть на десятках примеров, это их приказы превращают людей в садистов.

— Конечно. Скажите мне, возможно ли, что в Германии когда-нибудь все опять будет нормально?

— Вы имеете в виду возвращение к порядочности? Это может произойти только в случае, если мы проиграем войну, то есть путем слома всей системы власти.

— Все никогда не вернется в нормальное состояние после победоносной войны.

— Вы поражены, что мы всего этого не знаем. Как вы думаете, Гитлер знает? Он наш верховный главнокомандующий.

— Нет. Об этом Гитлеру не докладывают.

— Но Гиммлер ведь знает?

— Гиммлер все прекрасно знает.

Зачем нам мир, если в нем не будет Германии

— Я не исключаю, что Гитлер может начать в Германии эпидемию чумы. Только представьте: он берет полдюжины эсэсовцев и отправляет их куда-нибудь на задворки Аахена, распространять чуму. Если англичане и американцы ей заразятся и не будут знать как, интересно, останутся ли они здесь?

— Вот в чем вопрос.

— Предположительно, от этого также пострадает германский народ, конечно. Но он абсолютно способен на это!

— Да.

— Он вначале сделает себе прививку, а небольшое количество доступной лимфы… достанется членам партии…

— Единственная проблема, что наш народ тоже от этого пострадает.

— Да, это гадко. Нужно иметь такое оружие, к которому у тебя иммунитет…

Есть Гитлер — есть Германия

— Нет никого, кто мог бы занять место Гитлера... Фюрер преуспел, добившись того, что немецкий народ сохранил веру в него. Не столько фюрер, сколько его гауляйтер, который сделал фюрера полубогом, и германский народ… глубоко верит в фюрера. Пока эта вера существует, никто в рейхе, будь это представитель вооруженных сил, промышленник, политик или член партии — никакой разницы — не в состоянии изменить систему, пока фюрер жив. Это невозможно.

— Это осознали те, кто пытался убрать фюрера 20 июля.

— Это такое же безумие, как разговор о том, что армия отречется от фюрера и войска СС займут ее место. Это чистое безумие! Простые солдаты, большинство из них верит в фюрера и готово выполнить любой приказ, который он отдаст. Я тоже осознал это сам в лагере для военнопленных. Люди больше ни во что не верят. Мы не должны забывать, что люди слышали призыв фюрера, когда пребывали в недрах отчаяния, их вывели из нищеты и повели; все, что они слышали, — фюрер, великий человек, имейте веру и т. д.; величайший человек в нашей истории. Если кто-то хочет преуспеть после всего этого, ему понадобится даже больший дар речи, чем тот, благодаря которому Геббельс сделал фюрера. Это займет годы, возможно, даже десятилетия, прежде чем массы признают новую личность. Он может быть посредником или администратором воли народа, но ничем больше, без полной поддержки со стороны народа…

— Да, главная отличительная черта германского народа сегодня — полная апатия.

Редактор: Максим Солюс