Нельзя и не нужно ожидать от всех ученых рефлексии о моральной стороне их работы, но внутри любой научной системы должны быть такие люди. Научная этика не может заменить моральное измерение последствий научных открытий.
Один из главных мыслителей современной философии и социологии науки Гарри Коллинз в своей книге «Зачем демократиям наука» предлагает необычную орнитологическую метафору, описывая отношение ученых к социальным последствиям их работы: ученые-орлы и ученые-совы.
Орлы и совы
Орлы — это птицы, которые смотрят только вперед и всем своим существом устремлены к цели. Таково большинство ученых в сфере естественных наук — особенно хороших, значительных: они стремятся к неизведанному, выдвигают смелые гипотезы и придумывают пути их проверки, потому что верят в них. Такая позиция, в общем-то, единственно возможная для технологического прогресса человечества. Без веры в себя, в свои силы невозможно дерзнуть даже в уме, внутри себя предложить революционную идею — и уж тем более вынести ее на суд окружающих, бороться за нее.
В таком контексте сложно найти место размышлениям о долгосрочных социальных последствиях открытия: такие размышления ослабят творческие силы ученого (вот поэтому, отмечает Коллинз, во многих областях науки успех связан со свойствами личности, не предполагающими вовлеченность в отношения с людьми; вспомните Шелдона Купера из «Теории Большого взрыва»). Такие ученые действуют в русле научной этики, как ее описал в середине прошлого века социолог Роберт Мертон: они открывают свое знание всем желающим, в суждениях отталкиваются от фактов, а не персоналий, ставят во главу угла прогресс науки, а также подвергают обоснованному сомнению идеи — свои собственные и окружающих. В желании утвердить свою идею они не подделывают результаты, работа их — всегда открытый вопрос, как и все научное знание.
Но в этой системе нет места оценке долгосрочных последствий их открытий для людей. «Наши изобретения морально нейтральны», — сказал в 2019 году после получения Нобелевской премии великий физик Джон Гуденаф, отец литий-ионных аккумуляторов. — Все зависит от того, как их будут использовать». Это типичная позиция орла — и Гуденаф, отмечающий в этом году столетие, показывает успешность такого подхода: он добился впечатляющих результатов сразу в нескольких областях науки, а одну даже создал — химию твердого тела.
Сахаров мыслил как орел: «Он настолько увлекся созданием ядерного оружия, что продолжал эту тему в голове: как бы американцев еще побольше уничтожить. Предложил взрывать под водой недалеко от побережья США ядерную бомбу. Посчитал, какая будет волна, сколько человек погибнет»
Совы — совсем другие птицы. Они движутся куда медленнее, но умеют то, чего совсем не умеют орлы: поворачивать голову на 180 градусов. Они видят и ценность науки, и общественные факторы. Исторически именно социальные исследователи изучали науку, вписывали ее в общественный контекст, а также изучали общество и пытались совместить эти два взгляда, посмотреть на научные достижения и их последствия шире.
Однако эта красивая зарубежная теория довольно быстро разбивается об отечественный быт. В России становление социологии науки пришлось на советский период, в котором социальное и гуманитарное знание существовало только в отдельных нишах, оставшихся незамеченными мейнстримом марксизма-ленинизма, позитивизма и сциентизма. Страна твердо стояла на технократических рельсах, физики находились на шкале ценности на много ступеней выше любых других ученых (чтобы проникнуться этой атмосферой, хорошо посмотреть фильм «Девять дней одного года»). В принятии решений политики руководствовались советами технарей — ни общественное мнение, ни представители общественных наук не обладали в глазах партии таким социальным капиталом.
Случай Сахарова
Но свято место пусто не бывает — и на этой выжженной земле возник феномен Андрея Дмитриевича Сахарова. Кажется, он был одним из тех баловней судьбы, чей успех был предрешен, настолько он был исключителен и одарен.
И удачлив, конечно. Таланту повезло родиться там, где его могли поддержать и развить, несмотря на непростой 1921 год рождения: Москва, интеллигентная семья, которая была способна дать домашнее образование (папа — учитель физики высочайшего уровня). Математический кружок при МГУ (не понравилось — хотелось в физический), поступление на физфак МГУ, его окончание с отличием. Два года на патронном заводе в военное время, где вчерашний студент проявил себя как инженер (придумал, как автоматизировать контроль качества, — было, видимо, что-то такое в молодом выпускнике, что его слушали заводские начальники).
Дальнейшее — история. Сахаров поступает в аспирантуру главного мозгового центра советской физики — Физического института Академии наук. Его руководитель — Игорь Тамм, будущий нобелевский лауреат. С Таммом они делают работы по управляемой термоядерной реакции. Вместе с Юлием Харитоном Сахаров участвует в проекте по строительству атомной подводной лодки. Десять лет блестящей карьеры, в 32 года — доктор наук и академик. Доступ к первым лицам государства и секретным планам. Казалось бы, образцовая карьера ученого-орла.
Он и мыслил как орел. Правозащитник Лев Пономарев рассказывает: «Он настолько увлекся созданием ядерного оружия, что… продолжал эту тему в голове: как бы американцев еще побольше уничтожить. Предложил взрывать под водой недалеко от побережья Соединенных Штатов Америки 50-мегатонную самую крупную ядерную бомбу… Посчитал, какая будет волна, сколько человек погибнет… Он ходил к военным и предлагал это, это было написано в воспоминаниях нескольких человек. Военные ему сказали: ты что, парень, мы воюем только с армией, мирных людей мы не готовы уничтожать». Это история ярко говорит об этических нормах: армия связана своими нормами, но на науку они не распространяются. Наука может создать бомбу и точно и предсказуемо рассчитать последствия ее применения, но для того, чтобы эту бомбу не применять, науке требуется внешняя корректировка.
Что изменило Сахарова? То ли влияние второй жены и соратника Елены Боннэр и общей среды оттепели, то ли Карибский кризис, который заставил почувствовать, что все теоретические расчеты массовой гибели людей вполне могут оказаться практикой. Но, возможно, остаться только физиком Сахарову не позволил сам Сахаров, его выдающееся стратегическое мышление как ученого. Всякая наука — а физика особенно — стремится к поиску общих принципов, охватывающих мир как можно более масштабно. Дойдя до размеров бомбы, которая может уничтожить Землю, ум Сахарова просто не мог не пойти дальше и не натолкнуться на вопросы, выходящие за пределы компетенции физика.
После этого Сахаров заговорил обо всем, но особенно о том, о чем в СССР даже думать было немыслимо: возможная синергия капитализма и социализма, ввод войск в Чехословакию и Афганистан, свобода самовыражения. Бескомпромиссные выступления на перестроечном Съезде народных депутатов, непримиримая политическая позиция — Сахаров был настолько цельной и сильной личностью, что, наверное, не мог обойтись полумерами, он просто их не знал.
Сахаров стал совой — самой яркой и главной совой страны, потерявшей социальных и гуманитарных мыслителей. Совой, которая летает высоко и быстро, как орел, но видит последствия своих полетов. Только такой человек мог стать рупором гуманистических и пацифистских ценностей в СССР. Эпистемологическое доминирование физики придало вес его мыслям и взглядам как правозащитника. Доступ к секретной информации не позволял просто выслать его, как это сделали с Солженицыным. Значение его работ для страны и международная слава — по-настоящему его репрессировать. А ссылка на излете советского режима превратила Сахарова из героя самиздата и иностранной прессы в узнаваемую фигуру внутри СССР: пропаганда так массированно осуждала его, что им заинтересовались даже те советские люди, кто раньше ничего о нем не знал.
2022 год — год 101-летия Сахарова и 100-летия философского парохода. Как и тогда, Россию покидают социальные и гуманитарные ученые и мыслители, которые на протяжении последних лет формировали общественную дискуссию. Кажется, ученым есть смысл переоценить последствия своей работы — а пример Сахарова напомнит им, что их голос может значить много больше.