Золотое время качественной журналистики, когда она определяла не только направление умов, но и повестку дня, давно закончилось. Ее голос тонет в разноголосице социальных сетей и часто оказывается слышен хуже, чем мнение Петра Петровича из «ВКонтакте». Это создает идеальную среду для пропаганды, у которой этих Петров Петровичей — проплаченных и бескорыстных — как солдат у Урфина Джюса. Безнадежную ситуацию анализирует медиааналитик, научный сотрудник Школы коммуникаций и журналистики Университета Южной Калифорнии Василий Гатов.
Рождение пропаганды
В современном значении термин «пропаганда» очень молод — ему немного больше ста лет. Пропаганда — порождение Первой и Второй мировых войн, когда роль медиа в конфликте впервые стала если не равна, то сравнима, как говорят генералы, с «кинетическим противостоянием». Безусловно, пропаганда существовала и до этого, но именно в 1910–1940-е появляется радиовещание, используются авиабомбежки листовками и, самое важное, государства обращаются к инструментам психологической войны.
Эти инструменты тогда же были описаны. Вот, например, некоторые из 10 принципов Понсонби, которые выглядят очень современно:
- мы не хотим войны, мы только защищаемся;
- в войне виноват противник;
- враг совершает зверства, а мы только неумышленные ошибки;
- наши потери незначительны, а врага — огромны;
- тот, кто всё это ставит под сомнение, предатель.
Или можно вспомнить семь грехов пропаганды Клайда Миллера.
В 1920-е на Западе формируется устойчивый дискурс: пропаганда способна на большее, чем «Большая Берта», она ломает исторический курс наций и разрушает социально-политические структуры. Эдвард Бернейс, племянник Зигмунда Фрейда и сотрудник Комитета общественной информации (пропагандистского органа администрации США), пишет несколько книг, в которых, в частности, анализирует и обобщает накопленный в Первой мировой войне опыт «продажи» войны глубоко безразличному к ней населению США. Уолтер Липпман, гарвардский историк, тоже работавший в Комитете общественной информации, публикует свою великую книгу «Общественное мнение», где впервые систематизирует историю и эффекты медиапропаганды в политике и войне. Британский политик сэр Артур Понсонби выпускает книгу «Ложь во время войны», в которой формулирует десять принципов военной пропаганды.
В идеологической модели большевиков, захвативших власть в России в 1917 году, пропаганда и агитация были названы основными инструментами управления народной массой. В СССР сложилась своя школа пропаганды, которая, в отличие от американской и европейской, опиралась не столько на разные психологические аспекты программирования общественного мнения, сколько на тоталитарные методы — от абсолютной цензуры до абсолютной репрессии за высказывание альтернативных точек зрения. Советская пропаганда была многократно жестче и эффективнее — если ты не соглашался с постулатами, одобренными государством, тебя ждало уничтожение.
В середине 1930-х, с приходом к власти нацистов в Германии, значение и роль пропаганды вышли на новый уровень даже в сравнении с СССР. Создатели медиамашины Германии — министр пропаганды Йозеф Геббельс и редактор газеты Der Sturmer («Штурмовик») Юлиус Штрайхер — учились и у Бернейса, и у советских практиков, которых Геббельс особенно ценил за страсть и бессовестность. Отличие нацистской пропаганды от советской состояло в том, что она прямо и без обиняков направляла свою аудиторию на убийство, уничтожение «расово неполноценных» народов. Как и советская пропаганда, нацистская опиралась на тотальность, жесточайшую цензуру и создание нового языка, на котором до населения доносились планы рейха.
Пропаганда — это сознательная манипуляция информацией, чтобы изменить поведение аудитории, будь то пропаганда ненависти к инородцам или пропаганда здорового образа жизни. Во время холодной войны слово «пропаганда» стало универсальным термином, означающим почти любое «впихивание» в разные аудитории идей, правил поведения, словесных конструкций и иных компонентов того, что потом назвали зомбированием.
Победа журналистики
Большую часть XX века основными каналами пропаганды были классические печатные и вещательные СМИ. Даже в свободных странах Западной Европы и США умение различать официальную информацию и пропагандистские сообщения появилось далеко не сразу. Для этого потребовались десятилетия работы ученых, изучавших как медиаэффекты, так и психологию потребления информации. По мере этой работы многие СМИ демократических стран создавали этические кодексы и принципы, которые должны были, в силу следования многочисленным и строгим стандартам, исключить появление пропаганды в печати и в эфире. К редакционным принципам добавились общеиндустриальные, а потом и культура фактчекинга, особой секты журналистики, занимающейся проверкой фактов и опровержением фальшивок и лжи.
В золотые для традиционных СМИ 1990-е годы, когда рекламные доходы лились рекой, индустрия СМИ росла и основной градус политического общественного мнения в США и Европе находился где-то чуть влево от центра, могло показаться, что с разрушительной, враждебной институциональной пропагандой покончено. Аудитории приветствовали относительную широту предложения — от республиканского Fox News до демократического CNN, а государства, отдыхая от холодной войны, радикально снизили свои пропагандистские усилия. Казалось, мир массмедиа наконец достиг красивого и стройного равновесия.
Собственно, в этот золотой век СМИ, продолжавшийся примерно с середины 1980-х до начала 2000-х, в обществе и сформировалась иллюзия, что независимые СМИ победили пропаганду навсегда. Однако в этой конструкции уже тогда были видны изъяны. Одним из первых на них обратил внимание Карл Поппер, философ и создатель теории открытого общества.
В интервью, которое Поппер дал незадолго до смерти, он назвал три греха свободных медиа в политически поляризованном обществе. Первый грех — это неизбежное постоянное повышение градуса в части эмоций что справа, что слева; без этой эскалации трудно добиваться привязанности (буквально наркотической) со стороны массовой аудитории. Второй грех заключается в том, что коммерческие массмедиа не могут открыто противоречить взглядам, вкусам и интересам своих аудиторий, соответственно, они вынуждены снижать планку, ориентируясь на заведомо менее интеллектуального среднего зрителя или читателя. И третий грех состоит в том, что эти СМИ сами живут в мире информации; они постоянно должны думать о том, как они, их лица и голоса, выглядят в контексте общества (то есть становятся зависимы от собственного пиара).
Массовая аудитория не была готова к непрерывному потоку новостей, он ее сбил с толку, ошеломил, подготовив почву для возвращения пропаганды
Грехи, отмеченные Поппером, имеют прямое отношение к возвращению пропаганды после передышки 1990-х. Конечно, это не была та же самая тоталитарная пропаганда, которую практиковали нацисты и Сталин: она шла не от государства, а от социально-политических поляризованных групп.
Проникновению такой пропаганды способствовали и вошедшие в 1990-е годы в моду актуальные ток-шоу, на которых телеканалы всего мира старались представить широкий спектр мнений. В результате маргинальные взгляды и их носители получали трибуну; да, изначально над ними смеялись, их захлопывали, но постепенно — используя те самые, выделенные еще в Первую мировую войну, приемы пропаганды — они захватывали умы больших аудиторий.
А усвоению этой пропаганды способствовало обрушение информационного цикла, к которому привыкла аудитория. Традиционные СМИ были периодическими: газеты выходили ежедневно, политические журналы — раз в неделю, толстые глянцевые — раз в месяц. Аналитические передачи были еженедельными, новости имели твердый и годами не меняющийся слот в программе передач (программа «Время» в девять вечера) — так было везде в мире.
Разрушение информационной монополии СМИ начали они сами — через прямоэфирные новости 1990-х и особенно 2000-х годов. Война в Заливе в прямом эфире, террористическая атака 9/11 в прямом эфире, теракт на Дубровке в прямом эфире, революция в Ливии и гибель Каддафи в прямом эфире… Массовая аудитория не была готова к непрерывному потоку новостей, он ее сбил с толку, ошеломил, подготовив почву для возвращения пропаганды.
Поражение журналистики
Но главная проблема пришла из интернета, где, в отличие от телевещания и печатной прессы, дистрибуция информации имеет фактически нулевую стоимость. Блог-платформы, интернет-медиа и, как последний гвоздь в гроб качественной прессы, социальные сети разрушили монополию СМИ на доступ к аудитории.
В теории коммуникаций есть такая интеллектуальная модель, как gate-keepers. Качественные, общественно признанные СМИ выступают в рамках этой модели как информационные «стражи ворот», которые допускают в повестку дня только те новости и мнения, которые не идут вразрез с интересами социума и коллективными нормами морали. Эти стражи охраняют общество от месседжей, способных изменить его к худшему, в том числе и от пропаганды.
Институциональная пропаганда теперь может исходить черт-те знает от кого, лишь бы у него была значительная аудитория в YouTube, Facebook, Twitter или TikTok
«Освобождение авторства» (это термин Андрея Мирошниченко, российско-канадского ученого) и дешевизна интернет-дистрибуции привели к тому, что роль стражей ворот была достаточно быстро обнулена. Традиционные качественные СМИ еще несколько лет пытались делать вид, что ничего особенного не происходит, — только чтобы обнаружить, что в 2010 году на фоне жесткого кризиса индустрии их монополия на формирование повестки дня общества перестала существовать.
То, что люди привыкли узнавать из газет и телевизора, сегодня им может сообщить смартфон и умные часы, а завтра, скорее всего, любой утюг. Отменив стражей ворот, цифровая цивилизация снизила порог системности: институциональная пропаганда теперь может исходить черт-те знает от кого, лишь бы у него была значительная аудитория в YouTube, Facebook, Twitter или TikTok. Абстрактный Петр Петрович из «ВКонтакте» может для кого-то оказаться настолько же влиятельным, как New York Times или даже как «Вести-24». Мнение вздорной ведущей становится виртуальным фактом. Удачный интернет-мем побеждает документированные расследования.
Кто кого
Так может ли институт СМИ защитить общество от пропаганды? Вроде бы всё говорит в пользу того, что нет. Старые, построенные по классической модели монополии на повестку дня, СМИ могут быть эффективными только против классической институциональной пропаганды. Они могут проверять факты, обеспечивать альтернативный информационный поток и предлагать влиятельные мнения, спорящие с пропагандистскими нарративами. Но в ситуации, когда их голос тонет в разноголосице социальных сетей, когда информация и мнения проникают к потребителям иногда совершенно непостижимыми путями, они бессильны, они больше не стражи ворот. Для эффективной защиты пришлось бы отменить интернет.
Журналистика не может защитить от пропаганды, а критическое мышление может
Качественным СМИ остается немногое — предлагать аргументированную, обоснованную картину мира той части аудитории, которая сохранила навык критического мышления. Пропаганда как метод исключает критическое мышление, она ему перпендикулярна. Вы можете наблюдать это каждый день в России — и не каждый день, но вполне регулярно во многих других странах. Задача пропаганды — заменить здравый смысл, критическое мышление и самостоятельное понимание реальности заранее заготовленными штампами, простыми и линейными. Пропаганда — это Ольга Скабеева, словарь которой ограничен 500 словами ненависти к Украине, либералам и Америке. Пропаганда — это простая картина мира, в которой Россия права просто потому, что она Россия, а весь остальной мир не прав, потому что он против.
Воспитание критического мышления в развитых современных обществах — одна из ключевых задач института образования. Умение анализировать большие потоки информации, свободно критиковать и отстаивать собственную позицию, не оглядываясь на авторитеты и тем более государственные лозунги, — это важнейшее свойство современного человека.
Но если школьникам и студентам вместо свободы мышления вбивают в головы пропагандистские штампы, исключают из истории недружественные страны и неприятные моменты собственной истории и, наоборот, преувеличенно воспевают достоинства собственной нации — это не воспитание критического мышления, а взращивание гитлерюгенда.
Могут ли СМИ противостоять этому? Могут ли, обращаясь к гражданским чувствам и простой логике, бороться с индоктринацией? Теоретически ничего невозможного в этом нет, но, как говорится, это борьба под лозунгом «Слабоумие и отвага».