Александра Архипова — антрополог, фольклорист, соавтор книги «Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР». С начала вторжения России в Украину она собирает для своего нового исследования военные легенды, которые россияне выкладывают в социальных сетях, пересылают друг другу в мессенджерах и упоминают в устных разговорах. Наблюдения она публикует в своем телеграм-канале «(Не)занимательная антропология». Антрополог Архипова рассказала «Важным историям» о том, как на фоне войны люди пытаются справиться со своими переживаниями и страхами с помощью фольклора. И как пропаганда использует этот фольклор для оправдания военной агрессии.
О распространении слухов
– Какие городские легенды сейчас популярны в российском обществе?
– Таких сейчас несколько. Например, якобы поляки засовывают иглы в черный хлеб, который отправляют как гуманитарную помощь Украине, якобы найдены иголки в огурцах, «привезенных» из Херсонской области в Ростов, а стикеры в поддержку Украины содержат лезвия с другой, [клейкой] стороны, [чтобы сдирающий такой стикер порезался о лезвие], или, например, украинцы распяли на кресте и сожгли заживо российского солдата.
Надо отметить, что есть легенды, которые рассказываются устно или по ватсапу и их сложно искать в открытом доступе и считать. Например, [у легенды] про российских кастрированных военнопленных нет одного цельного текста, поэтому я делаю поиск по словам «русские солдаты кастрированы в плену». Люди уже переписывают легенду своими словами и в своем стиле, поэтому точное количество публикаций конкретной истории дать сложно.
Архипова
У меня накопилось примерно полтора десятка сюжетов, некоторые из них распространяются прогосударственными средствами массовой информации, теми, что называют «пригожинскими» СМИ [медийными ресурсами старого знакомого Владимира Путина — Евгения Пригожина]. Например, история про лезвия под стикерами была опубликована изданием «Политика Сегодня» и агентством РИА ФАН. При этом они взяли сюжет популярной городской легенды 2016 года. Дальше это подхватили другие паблики в телеграме и других соцсетях, и потом это дошло до условной Марии Ивановны.
Структурное построение этих легенд следующее: пригожинские СМИ публикуют текст, затем про это пишут лояльные государству и провоенные телеграм-каналы, потом легенда появляется в высказываниях конкретных лиц. А когда эта история доходит до «Марии Ивановны», то становится аргументом в пользу того, почему войну с Украиной надо продолжать. Потому что ей совершенно непонятно, с кем мы воюем и за что.
Сейчас государственная пропаганда сильно поменяла риторику. Раньше мы воевали с абстрактными американцами и НАТО, которые развернули свои биолаборатории на территории Украины, а с украинцами мы не воевали. Но этот враг слишком абстрактный для «Марии Ивановны». У нее есть бытовые проблемы: дети, внуки, дача и огород, низкая зарплата, поэтому непонятно, как НАТО и биолаборатории угрожают лично ей. Для объяснения приходят на помощь легенды, которые распространяются государственными СМИ, в которых появляется фигура врага. А этот враг вкладывает иголки в еду, украинские диверсанты «отравляют воду холерой» и в полях под Ростовом ставят большие лупы, чтобы сжигать пшеницу солнечными лучами. Про лупы первым написало издание Readovka. И эта легенда настолько распространилась, что местная полиция выпустила заявление: в полях нет никаких гигантских луп.
В начале мая люди часто репостили в социальных сетях легенду про этническое оружие против россиян, а к концу апреля активность спала. Россияне поняли, что этот страх никак не связан с их обычной жизнью. Биолаборатории не влияют на решения «Марии Ивановны», отправлять детей на каникулы в Ростов или нет.
– Есть ли легенды, которые придумали не власти и пропаганда, а обычные люди?
– Есть одна из Украины. По крайней мере, не нашла ни одного случая, чтобы она публиковалась в СМИ или провластных телеграм-каналах, [эта легенда] передается из уст в уста и пересылается в чатах.
Где-то в приграничном городе русские селят у себя эвакуированных из Харькова. Через какое-то время хозяйка квартиры ночью решает проверить квартиру и обнаруживает, что в ней включены все газовые конфорки, что она сейчас взорвется, а на стене надпись «Это вам за наших детей». Те, кто рассказывает историю, иногда добавляют, что эвакуированные были уже мертвыми.
– В своем телеграм-канале вы пишете часто про агитлегенды. Что это?
– Это может быть простая страшилка, как лезвие под стикером, [антилегенда о том, что антивоенные стикеры могут быть физически опасными]. Но важно не кем и когда она придумана, а то, что ее используют конкретные политические акторы, чтобы создать у людей ощущение, что это народное мнение. То есть, это не власти рассказывают, что украинские диверсанты пытаются отравить россиян, а народ. Если агитлегенды распространяются хорошо, то они встречают понимание и поддержку со стороны условной Марии Ивановны.
Особо популярна в России история про кастрированных российских военнопленных. Якобы есть госпиталь в Краснодаре, забитый такими военными. Мне люди присылают пачками свидетельства, в которых фразы «со слов моей подруги», «у меня мама работает в госпитале, она точно знает». Но мы выяснили, откуда пошла легенда.
В новостном эфире телеканала «Украина 24» 20 марта руководитель частной инициативы Первого добровольческого мобильного госпиталя Геннадий Друзенко говорит, что он дал приказ своим врачам кастрировать российских пленных, потому «они тараканы, а не люди». Через сутки он извинился за фразу, но было уже поздно. Эту «идею» подхватывают российские государственные каналы, и 2 апреля российский тележурналист Евгений Поддубный рассказывает, что среди российских пленных, которые прошли процедуру обмена, есть кастрированные. Затем журналист публикует опровержение: «К счастью, информация о наших бойцах со специфическими увечьями после украинского плена не подтверждается». Но уже поздно, потому что информация начинает массово распространяться в обычных разговорах. Она становится способом объяснить, почему надо воевать дальше.
История про то, что противники настолько ужасны, что кастрируют людей, становится частью структуры образа врага. Кроме того, из этой легенды возникает целый сюжет, как солдат вернулся с войны без полового органа и от отчаяния повесился.
Эта история отдельно не форсируется конкретным СМИ. Легенда была как предзнание еще до неудачной фразы Друзенко на телевидении. Мотив, что [пленных] противников кастрировали, существовал и раньше. Дальше слова Друзенко стали толчком к распространению легенды.
О справедливом мире
– Почему во время войны возникают глупые и страшные городские легенды?
– Городские легенды о войне, которые мы собрали, оперируют событиями или ситуациями, которые либо маловероятны, либо не происходили вообще. Легенда совершает насилие над нашей повседневностью: эти несуществующие и маловероятные события превращаются в типичные и происходящие снова и снова. [Легендой могут стать и отдельные ситуации и логика тут не работает]. Так, например, получается не «один человек отравился черешней из Мелитополя, но это еще не значит, что перед нами массовая диверсия», а «знакомый соседки отравился черешней из Мелитополя. 25 человек уже умерло. Это украинцы нам мстят». Эти повторяющиеся ужасы могут быть очень глупыми.
– Почему так происходит?
– Дело в когнитивных механизмах, отвечающих за то, как мы думаем и как мы передаем истории. Человеку свойственна вера в справедливый мир. Это высказывание само по себе кажется странным, но есть много исследований, доказывающих, что человеку свойственно поддерживать эту веру всеми возможными способами.
Например, эта странная вера в справедливость устройства мира отвечает за возникновение такого омерзительного явления, как виктимблейминг (явление, когда на жертву насилия возлагается полная или частичная ответственность за совершенное в отношении нее нарушение или произошедшее несчастье. — Прим. ред.). Потому что в нормальном мире не могут происходить отвратительные вещи, а если все-таки они произошли, то это значит, что условная «Мэри» сама сделала какую-то непоправимую вещь, причем такую, какую я, «Элис», никогда не сделаю. Именно поэтому перечень «провокаций» для потенциального изнасилования такой конкретный: короткая юбка, шла по темному месту, улыбалась на работе начальнику. Мозг «Элис» нуждается в инструкциях, которые бы показали, чем ее поведение лучше, чем поведение «Мэри», и правильнее в условиях этого справедливого мира.
Когда мы были в экспедиции в Вологодской области в поселках, которые населены потомками спецпоселенцев (депортированных поволжских немцев. — Прим. ред.), в ответ на вопрос, как ваши бабушки и дедушки оказались в вологодской тайге, они рассказывали, что товарищ Сталин на самом деле их не сослал, а спас от нацистов. Те якобы хотели убить всех немцев, ставших советскими гражданами. Так в историях семей унизительная и страшная ссылка объясняется как акт спасения — вера в справедливое прошлое восстановлена.
Вера в справедливый мир — это один из факторов, заставляющих россиян не признавать факт агрессивного нападения России [на Украину]. В справедливом мире нет войны, поэтому кто-то просто едет на дачу копать картошку и сохраняет свой справедливый мир всеми доступными способами, а кто-то, как «Элис», пытается найти причину нарушения в справедливом мире в поведении условной Мэри, в данном случае — Украины. «Если бы мы не напали, там бы стояли нацеленные на нас ракеты НАТО. Они собирались напасть первыми».
Но тем не менее справедливый мир вокруг нас все равно рушится. Его невозможно удержать таким, каким он был. Чем сильнее он разрушается, тем больше нам хочется найти причины в неправильном поведении «Мэри». Ведь только если мы найдем в шкафу у «Мэри» короткие юбки, мы поймем, что она на самом деле сама виновата в том, что случилось. И чем сильнее мир рушится, тем сильнее в нас желание найти больше коротких юбок. А может, она их под кроватью прячет?
И вот тут на помощь приходят слухи, городские легенды про украинских диверсантов, которые отравляют конфеты и пиццу, втыкают иголки в хлеб и огурцы, поливают ядохимикатами черешню, заражают воду холерой. Каждая такая история глупее и тупее предыдущей, а еще все они совершенно не новые. Недавно распространилась легенда: «В Прибалтике украинские фашисты-беженцы устраиваются на работу разносчиками пиццы и травят граждан СССР». Эта легенда представляет собой описание типичной и повторяющей страшной истории.
– Зачем это нужно?
– Такие легенды — это не только воображаемые короткие юбки в шкафу у «Мэри». Они описывают постоянные злые намерения врагов, которые будут на нас нападать вновь и вновь. И когда рассказчики распространяют такие истории, они восстанавливают у себя и у своей аудитории веру в справедливый мир. При этом новый справедливый мир — страшный и биполярный. Есть мы и есть враги. Мы не напали, мы защищаемся от них, а вот и примеры их злых намерений (отравленная пицца или огурцы с иголками).
Городские легенды про отравленные украинские вещи — это наша новая онтология. Журналисты часто говорят о людях как о жертвах пропаганды. На самом деле все ровно наоборот. Люди используют пропаганду, чтобы поддерживать веру в свой справедливый биполярный мир.
Пропаганда и городские легенды — это такие кирпичи, из которых строится стена в этом мире. Люди — они не жертвы, они субъекты.
О географии слухов и мотивах распространителей
– Где чаще всего распространяются эти военные легенды?
– По моим данным, легенды активно распространяются в прифронтовой зоне: Белгород, Ростов, Брянск и Новозыбков.
– Это связано с тем, что у жителей этих городов сильнее страх пострадать от войны?
– Да, конечно. Любые легенды появляются из-за того, что у человека есть страх за свою жизнь [и жизни своих близких]. Человек с помощью легенды этот страх себе объясняет. Почему дети [больше] не могут гулять на улице днем? Потому что они могут найти красивый айфон на дороге, а это взрывчатка, оставленная украинскими диверсантами.
– Чем отличается аудитория военных городских легенд от обычных?
– Судя по данным моего исследования, среди аудитории военных легенд есть сильный перекос в сторону женщин — 76 %. Больше 60 % — старше 60 лет. В основном эти истории репостят пожилые женщины.
Легенды про коронавирус распространяли лишь на 12 % больше женщин, чем мужчин. Но не в 2,5 раза, как военные истории. Коронавирусные легенды в среднем распространяли и мужчины, и женщины 35–40 лет. Страх во время пандемии был чаще всего у жителей Москвы и Петербурга, у которых есть дети и пожилые родители. А во время войны главные «распространители» легенд — бабушки на юге России.
– Есть легенды, которые не обслуживают страх и которые можно назвать позитивными?
– Легенда может обслуживать не только страх, но и противоположное чувство. Есть позитивная военная легенда про собачку. Один из украинских политиков в марте публикует историю в соцсетях про женщину, которая эвакуируется из Сум. Она видит собаку, бегущую по улице, думает, что кто-то потерял питомца, и запихивает собаку в машину. Собака сопротивляется, но ей удается ее закрыть в машине. А когда собаку впоследствии осматривает ветеринар, оказывается, что это не собака, а волк. Публикуя эту историю, политик пытается показать, какие украинские женщины храбрые. Через неделю эта история появляется в Пензенской области, и женщина уже не украинка, а русская. Легенда обслуживает желание показать, что наши женщины — самые сильные и смелые. Подобные истории встречаются в Канаде, в США и других странах.
– Вы общались с теми, кто распространяет легенды? Какие у них мотивы?
– На вопрос, почему легенде можно доверять, чаще всего отвечают: «Моя тетя сказала, а она не будет врать». Еще есть категория людей, которые отвечают, что им не важно — фейк это или нет, но лучше быть наготове. Когда я опрашивала людей, которые разослали историю про взрывающиеся айфоны, об их мотивации, они говорили: «На всякий случай». Это еще одна важная причина для распространения слухов — стремление к низовому контролю.
В России традиционно низкое доверие к различным институтам власти: суду, полиции и другим. Последствия таковы, что люди (прежде всего родители), ощущающие какую-то опасность для своих детей, не бегут толпой в полицию, а образуют сети горизонтального контроля и предупреждают друг друга о грядущей опасности. Гораздо выгоднее [в таком случае] напугать окружающих. Чем страшнее история, тем лучше она распространяется.
Во времена, когда тебе постоянно страшно, — растут цены, идет война, твоя племянница эмигрировала, непонятно, что будет с работой, рейсы отменяются — у рядовой «Марии Ивановны» происходит внутренняя потеря контроля. В момент, когда на нее сваливаются в ватсапе много легенд, она выбирает одну и пересылает знакомым. Она становится производителем смысла. Предупреждая подругу об опасности, она показывает своим репостом, что существует риск. Сам факт пересылки истории возвращает «Марии Ивановне» уверенность в себе. И делает она это из-за желания заботиться о ком-то. Я называю это «эффектом мамы». «Мария Ивановна» успокоилась, она выбрала точку зрения и почувствовала, что хотя бы немного может контролировать свою жизнь, потому что она контролирует этот бит информации.
В ходе исследования я часто обнаруживаю, что люди, которые вчера переслали историю в соцсети, сегодня даже не помнят ее содержание. Им важен сам факт пересылки — что они сделали доброе дело.
– Вера в определенные легенды свойственна только людям из России или такое встречается и в западных странах?
– Осенью 2018 года в России распространилась страшилка: якобы некая женщина возле школы заманивает ребенка в машину или ворует потерявшегося ребенка в IKEA, а потом его находят в ванне со льдом с запиской «Спасибо за почку». На самом деле эта легенда обошла весь мир. Она была популярна в тех странах, где было очень плохо с экономикой или было очень сильное социальное противостояние между «своими» и «чужими», что, например, характерно для стран Латинской Америки и Индии с колониальным прошлым, где есть класс богатых белых, которых все не любят. Их, в частности, обвиняют в похищении детей.
В Москве легенда настолько напугала родителей, что они просто забросали звонками и сообщениями добровольческий поисковый отряд «ЛизаАлерт». Когда отряд попытался верифицировать эти истории, легенды растворялись в воздухе. Одновременно эту страшилку стали рассказывать русские родители в одной из шведских школ. Как только эту историю услышали шведы, они пошли в полицию. В итоге из полиции в школу пришел полицейский и сказал: «Дорогие родители, эта история — городская легенда. Никаких подобных историй на территории Швеции не случалось. А такие инциденты в других странах — под вопросом».