Почему люди творят зло и когда они придумали войны

— Представьте, что вас спрашивает пятилетний ребенок: «Почему люди убивают друг друга? И почему люди начинают войны? Это звучит нелогично, это звучит иррационально. И в то же время люди делают и хорошие вещи. Так почему же мы так отличаемся в своем поведении»? 

— Это нетривиальные вопросы. Задаваясь такими вопросами, стремясь понять, что мы представляем собой как вид, мы затрагиваем самую большую для нас загадку, а именно то, что мы самый ужасающе жестокий вид на этой планете. Шимпанзе и им подобные морщатся и завидуют, когда видят, насколько ужасными мы способны быть по отношению к другим представителям нашего вида. Настолько жестокими, что мы уничтожим планету раньше, чем всё это закончится. Если не будем осторожны. Но в то же время мы самый кооперативный, самый альтруистичный и самый сострадательный вид на Земле.

И опять же — наша готовность помочь кому-то на другой стороне планеты. Ни один бонобо никогда не смог бы понять, зачем это делать. Это поразительно! Поэтому большой вопрос для нас с биологической и эволюционной точки зрения — как в нас могут уживаться такие экстремальные противоположности поведения? Какова биология человека в его лучших и худших проявлениях?

Я думаю, что во многом это связано с тем, что мы приматы, обезьяны, млекопитающие — у нас такая же базовая нейронная схема, как и у любого другого животного. И наши нейроны не какие-то особенные. Мы не используем никаких особых типов химических веществ в мозге, которые не встречались бы у других видов. В этом плане мы просто обычные приматы.

Но в то же время мы можем использовать наши базовые «приматные» нейронные связи совершенно экстраординарно. Мы можем убить кого-то, чьего лица мы даже никогда не увидим. Мы можем сидеть в бункере в США, в кондиционированном бункере с едой из «Макдоналдса», смотря на часы в ожидании конца рабочей смены, и при этом управлять беспилотником в Афганистане и убить кого-то. Вы можете нажать кнопку «Отправить» на компьютере и послать все свои сбережения на другой конец планеты, чтобы помочь кому-то, чьего лица вы никогда не увидите. Вы можете завести отношения с кем-то онлайн, с кем вы познакомились в интернете, в кого вы влюбились. Боже, попробуйте рассказать шимпанзе, что вы можете влюбиться в кого-то, даже не зная, как он пахнет, не понюхав, как пахнут его феромоны. 

— И, насколько я понимаю, шимпанзе могут сражаться за еду, или за территорию, или за власть, но никогда не сражаются за мифы. А эта война началась из-за веры одного человека в миф, который, скорее всего, не имеет ничего общего с реальностью. 

— Это совершенное безумие, что мы не только можем убивать людей или быть добрыми к окружающим так, как ни один шимпанзе не может. Но мы готовы убить кого-то или быть убитым за кого-то из-за того, что, по нашему мнению, происходит после смерти, или из-за спора о том, сколько богов существует, какую экономическую систему мы должны иметь. Мы можем убивать и в зависимости от того, делает ли человек нечто, что, с нашей точки зрения, оскверняет наш флаг или священную книгу. Это очень странный мир, в котором люди готовы убить или умереть из-за подобных мыслей, идеологии, лжи, мифов и национализма. Странно осознавать, что если бы вы родились по другую сторону границы, вы были бы готовы с радостью убивать других людей, а не тех, кого вы убиваете сейчас из-за той стороны границы, на которой вы не родились. И странно, что в обоих случаях это выглядело бы как славный, благородный, нравственный поступок. Это дико, что мы так устроены. 

— Но что наука знает о преступниках, о людях, которые ведут себя антисоциально, о людях, которым плевать на мораль? Есть ли что-то особенное в их мозге, что-то особенное в них самих, в их детстве?

— Мы привыкли к понятию психопатов, социопатов, людей, которые неспособны чувствовать угрызения совести, не могут чувствовать чужую боль, и тому подобное. Это ужасно, когда встречаются такие люди, и есть признаки того, что с их мозгом что-то не так. Но в целом я не думаю, что большая часть земных бед происходит из-за психопатов или социопатов, которые неспособны на сочувствие и эмпатию. Очень мало людей считает: «Это действительно нормально — идти убивать невинных людей и нарушать все правила». Не все люди так думают. Проблема появляется, когда люди говорят: «Да, да, да, конечно, эти правила имеют смысл, да, нельзя делать ужасные вещи по отношению к другим людям. Но вот почему я — исключение. Вот почему мой случай — особый. Мой случай и случаи таких, как я — людей, которые говорят на моем языке, которые молятся нашему Богу, людей, у которых те же убеждения… Да, да, да, убивать — это ужасно, но если вы убьете правильных людей, мы дадим вам медали, и это будет чудесно». 

Причина, по которой мы думаем, что «да, да, мы все согласны с тем, как люди должны относиться друг к другу, но вот почему мы — исключение», заключается в том, что нам кажется, что с нами поступили несправедливо. И поэтому мы — исключение.  

Например, возьмите любого солдата, российского солдата, который сделал что-то ужасное с мирным жителем под Киевом, и скажите ему: «О боже, посмотри, что с вами делали нацисты 75 лет назад. Вспомни все страдания, через которые вам пришлось пройти. Как это можно снова делать по отношению к кому-то другому?!» И этот солдат ответит: «Да, да, да, Великая Отечественная война, это было ужасно. Мы прошли через войну, и мир — это замечательно. Но эти украинцы и то, что они делают…» 

Одна из самых страшных вещей в мире — это то, что одни и те же люди при правильных обстоятельствах отдали бы за вас жизнь, но из-за идеологии, случайности и всего этого безумия они пытаются вас искалечить.

— Мы провели исследование и посмотрели, из каких регионов России больше всего погибло солдат. И мы обнаружили, что большинство были из самых бедных регионов. Мне интересно, есть ли какое-то научное объяснение, как бедность влияет на наше поведение, и может ли быть так, что у кого-то больше шансов стать военным преступником из-за того, что он вырос в бедном регионе, или из-за того, что с ним плохо обращались в детстве?

— Я думаю, что жестокое обращение в детстве, неблагоприятная обстановка существенно увеличивают вероятность того, что во взрослом возрасте у вас будут такие проблемы, как склонность к антисоциальному поведению и насилию, депрессии, тревожным расстройствам, злоупотреблению алкоголем или наркотиками и многому другому. Но я думаю, что в этом случае речь идет о чём-то еще более фундаментальном. Например, в США во времена войны во Вьетнаме, если у вас были хорошие связи и деньги, вас не посылали на войну. И во времена, когда царь призывал солдат: кому хотелось быть убитыми? Воевать отправляли крепостных. Богатые всегда избегали худших войн. И, конечно, так было всегда. Но я думаю, вот почему это особенно актуально в данном случае: если вы эффективный деспотичный лидер, вам очень хорошо удается влиять на людей, которые по логике должны направлять оружие на вас и протестовать у ворот вашего дворца. Но вместо этого вы их убеждаете, что настоящий враг находится где-то еще. 

Вы знаете, любой хороший диктатор блестяще умеет настроить неимущих против неимущих. И неудивительно, что бедные и те, у кого больше всего причин злиться на тех, кто стоит у власти, — это те, кого легче всего убедить пойти сражаться с якобы настоящим врагом. Четыре года Соединенные Штаты наблюдали это с Дональдом Трампом в качестве президента. Если вы бедны, не имеете образования, медицинской страховки, то вы думаете, что все проблемы в стране из-за мигрантов и меньшинств, а не потому, что эта страна — кошмар экономического неравенства. Это всегда очень хорошая стратегия — убедить людей, которые должны пытаться свергнуть вас, что на самом деле бороться нужно против кого-то другого.

Когда мы смотрим на мозг, гормоны, гены и всё остальное, что делает нас теми, кто мы есть, мы похожи на всех остальных приматов: мы делим мир на «мы» и «они». И делаем это автоматически. Мы делаем это в доли секунды. И наша природа такова, что мы не очень хорошо относимся к «ним». В этом отношении мы похожи на всех остальных приматов. Но что удивительно, так это то, как легко манипулировать тем, кого именно мы считаем «нашими», а кого — «чужими». 

— Почему эволюционно нам нужно разделять себя на «нас» и «их»? Какая идея стоит за этим? 

— Это очень глубоко укоренено в нас как в социальных приматах. Кто есть «мы» и кто есть «они» определяет, с кем вы сотрудничаете, по отношению к кому вы проявляете альтруизм, с кем вы боретесь, с кем вы спариваетесь, кого вы будете кормить и кому поможете выжить. Социальное поведение строится вокруг этого. У «социальных» бактерий социальное поведение строится вокруг того, с кем вы сотрудничаете и с кем конкурируете. И это основная дихотомия социальных видов, построенная на степени родства и подобных вещах. 

К примеру, лабораторная крыса абсолютно точно знает, кто есть «мы», а кто есть «они». Она может по запаху распознать своих братьев и сестер, которых никогда раньше не встречала. На генетическом уровне крыса знает: это брат, это двоюродный брат или сестра, а это — чужак.  

Так строятся отношения в каждом социальном виде: с кем-то вы сотрудничаете, с кем-то конкурируете. И только мы, люди, не можем точно распознать «своего» не только по феромонам, но и по всевозможным генетическим признакам. Мы должны думать об этом, чувствовать это. И когда мы это делаем, нами легко манипулировать. 

Как показывают исследования мозга, мы, как и любой другой примат, тратим десятую долю секунды на то, чтобы обработать незнакомое лицо и отделить своего от чужого.   

Как и у любого другого примата, у нас есть гормоны, которые делают нас более дружелюбными к своим и более враждебными к чужим. И это происходит подсознательно, неявно. Совершенно поразительно! Это жестко запрограммировано в нашем мозге. 

Если показывать фотографию чьего-то лица, то активируется та часть мозга, которая развилась только у приматов и у нас, и эта часть мозга отвечает за обработку лиц. Вы показываете изображение чьего-то лица, и менее чем за десятую долю секунды эта часть мозга обрабатывает его. Но если это лицо чужака, эта часть мозга не так сильно активируется, его лицо не воспринимается как полноценное лицо. Так что, с одной стороны, мы такие же, как и остальные приматы. Но затем мы начинаем делить людей на своих и чужих на основе идеологии, национализма и прочих безумных вещей.

Существует целая серия исследований в области социальной нейронауки, когда участникам показывали незнакомые лица. Если взять среднестатистического человека, американского испытуемого, и показать ему лицо человека другой расы, то примерно у 75 % испытуемых происходит активация миндалевидного тела — части мозга, отвечающей за страх, агрессию, тревогу. И это происходит за 60-, 70-тысячные доли секунды. И в меньшей степени активируется часть мозга, связанная с обработкой лица и всем остальным. Боже мой, это происходит невероятно быстро, невероятно автоматически. 

Но затем эксперимент проводится немного по-другому. Вы берете кого-то, кто фанатично любит футбол и местную команду, и ради нее этот человек готов на все. А есть и ненавистная команда соперников. В новом исследовании, идентичном предыдущему, вы показываете испытуемым людей в бейсболках с эмблемой либо любимой местной команды, либо ненавистной команды соперника, и миндалевидное тело больше не замечает цвета кожи, а обращает внимание на кепку. 

Наденьте чью-то бейсболку — и вы полностью изменились, не только вы, но и ваше миндалевидное тело меньше чем за десятую долю секунды внезапно изменило своё мнение о том, кто свой, а кто чужой.

Вы идете вечером по улице, а навстречу вам идет молодой мужчина из числа «чужих». Это заставляет вас немного нервничать. Но если вы сидите на стадионе, а он сидит рядом с вами, и на его лице такая же дурацкая раскраска в поддержку местной команды, вы умрете за этого человека, потому что сейчас он ваш брат. И вот всё закончилось, прошло 10 часов, и вы идете по улице, и тот же человек со стадиона уже вам чужой. Всё это очень сильно зависит от контекста. 

— Если разделение на «чужих» и «своих» жестко заложено в нашем мозгу, в нас самих, значит ли это, что война жестко заложена в нашем отношении к миру, и что пока мы существуем, мы будем постоянно воевать друг с другом?

— Нет. И это тот случай, когда ученые и антропологи практически ожесточаются по отношению друг к другу. Это, знаете, Гоббс и Руссо и рассуждения о том, как неизбежны в нас агрессия, насилие — только в современной версии. И все эти рассуждения строятся вокруг анализа человеческой истории, 99 % которой мы были кочевыми охотниками-собирателями и жили в небольших группах людей, хорошо знающих друг друга, обычно среди четвероюродных или пятиюродных братьев и сестер. Такова была большая часть человеческой истории. Грандиозный спор между антропологами и эволюционными биологами заключается в оценке того, когда люди изобрели войну, придумали насилие, убийство. 

Самцы всегда убивали самцов, потому что кто-то хотел спариться с кем-то другим, но не имел такой возможности. Посмотрите на любую культуру на этой планете, будь то охотники-собиратели в пустыне Калахари или люди в мегаполисах. В каждой культуре на этой планете главная причина убийства — это убийство одного парня другим из-за доступа к женщине ради репродуктивных целей. Посмотрите на всю планету, посмотрите на каждую культуру на Земле, и второй главной причиной насилия является то, что какой-то мужчина проявляет насилие по отношению к какой-то женщине, потому что она не хочет заниматься с ним чем-то репродуктивным. Так было на протяжении ста тысяч лет. 

При изучении групп охотников-собирателей видно, что у них такие же показатели индивидуального насилия и убийств, как и у людей в больших городах. Всё как обычно: ревность, кто-то сказал тебе нет и тому подобное. Но в то же время организованное насилие, такое как война, было изобретено только примерно 12 тысяч лет назад с появлением сельского хозяйства. Существует целая школа мысли, которая говорит: «О боже, вы посмотрите на свидетельства убийств, которые случались 50 тысяч лет назад, люди убивали друг друга всегда, война неизбежна!» 

В подавляющем большинстве случаев доказательства говорят о том, что война была изобретена, когда люди совершили глупейший поступок — изобрели сельское хозяйство и перестали быть кочевыми охотниками-собирателями. Но вот появилось сельское хозяйство, появились излишки, они стали распределяться неравномерно, появилось классовое деление, иерархия. Этого всего не было раньше. Это не было неизбежным.  

— Выходит, что война — это социальное явление, а не биологическое.

— Абсолютно. И довольно новое. Боже мой, с того момента, как мы изобрели сельское хозяйство, продолжительность жизни людей стала короче. Только к 19 веку люди снова начали жить так же долго, как 20 тысяч лет назад жили их предки — охотники-собиратели. Средний рост человека стал ниже, потому что раньше вы питались сотней различных съедобных растений, а не несколькими зерновыми культурами, возросла уязвимость к голоду. И вот из-за болезни картофеля четверть населения Ирландии умерла от голода в 1840-х годах. И помимо всего прочего, были изобретены иерархия, война, организованное насилие. Так что это вовсе не неизбежность. 

— Если ли у людей ответственность и осознание, насколько разрушительной может быть их сила? Потому что, знаете, когда я смотрю на то, что Путин и его пропагандисты говорят о ядерной войне, я думаю: «Ребята, вспомните, что может произойти!»

— Около 20 лет назад вышла очень важная книга одного военного стратега из США, в которой он анализировал удивительный исторический факт и доказывал, что у людей на самом деле есть внутренний запрет на убийства других людей. Он рассказал, что на полях сражений Гражданской войны в Америке в 1860-х годах — это был такой яркий пример, который он использовал, — в Битве при Геттисберге около 80 тысяч человек убили друг друга за один день. Но анализ трупов на поле боя показал, что большинство из погибших не стреляли из оружия. Некоторые из этих людей вставляли вторую пулю в ружье, третью. Они как бы все время готовились вместо того, чтобы стрелять. Они очень не хотели делать этого.

Посмотрите на вероятность того, что кто-то действительно убьет кого-то другого на войне. Она очень высока в случае артиллерии или сброса бомб с самолета. Вероятность меньше, если это снайпер, и еще меньше, если люди стреляют из автомата на обычном расстоянии. Убийство еще менее вероятно, если речь идет о рукопашном или ножевом бое. У людей есть огромные запреты на этот счет. 

Если посмотреть на модели посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), то всегда считалось, что оно возникает, когда вашей жизни или жизни ваших товарищей угрожает опасность. Но в гораздо большей степени оно наблюдается, когда вы отнимаете чью-то жизнь. 

Уровень ПТСР у операторов беспилотников в ВВС США выше, чем у пилотов истребителей. Это люди, которые живут в пригородах, целуют утром на прощание своих детей и жену и отправляются на войну в подземный бункер с кондиционером. И американские военные и психиатры даже не знали, что с этим делать, когда это всё выяснилось 10–15 лет назад: «Ты не можешь получить посттравматический синдром, если ты оператор беспилотника, ты не в бою, тебе ничего не угрожает». 

Это аргумент в пользу того, что у людей есть довольно сильный внутренний запрет на убийство кого-то, чье лицо вы видите вблизи. И этот автор в своей книге под названием «Об убийстве» утверждает, что военные добились больших успехов в обучении солдат преодолевать этот запрет. 

— Этот запрет, насколько я понимаю, в том числе связан с эмпатией, способностью чувствовать, что чувствует другой. Эмпатия также запрограммирована в нашем виде? 

— Да. У нас есть эта удивительная способность к сопереживанию, но нами легко манипулировать в отношении того, кому мы сопереживаем. Как только системы видеонаблюдения стали более распространены в общественных местах, многие ученые начали проводить исследования беспорядков на футбольных стадионах, в основном в Англии: поведение футбольных хулиганов и так далее. И оказалось, что во время этих футбольных беспорядков только около 20 % людей действительно наносили удары другим людям. Все остальные просто бегали вокруг, как суматошные кричащие курицы. Когда вы смотрите на людей, которые действительно пытаются нанести удары, большинство из них замахиваются, промахиваются, и это всё, что они делают. А те, кто наносят удары и попадают по кому-то, мгновенно чувствуют боль в руке, понимают, что драться больно, и теряют желание драться. Это становится последним ударом, который они наносят. На самом деле, число людей, которые продолжительное время дерутся и наносят кому-то вред, составляет около 5 %. Все остальные просто в хаосе притворяются, что собираются драться, или избегают драки, или делают вид, будто только что дрались, преуспели в этом и были очень грозными. У нас много внутренних запретов на то, чтобы применять насилие.

— И правильно ли я понимаю, что эмпатия зависит от ваших когнитивных способностей, потому что для того, чтобы понять, что чувствуют другие люди, вы должны обладать так называемым эмоциональным интеллектом? 

— Да, абсолютно. Способность понять, что для кого-то мир ощущается по-другому, что обстоятельства делают человека другим, непохожим на нас — все это настоящее испытание. Это трудно сделать. Очень легко сопереживать тому, кто выглядит, как ты, говорит, как ты, молится, как ты. А для того, кто очень, очень отличается от вас, нужно приложить гораздо больше усилий. 

В качестве наглядного примера можно привести исследования, проведенные в США, в которых люди — политически прогрессивные, более инклюзивные и более терпимые к различным точкам зрения по сравнению с людьми более консервативными — ставятся в условия, в которых они должны вынести суждение о поведении другого человека. Нормально ли то, что этот человек сделал? Аморально ли это? Нужно ли наказать этого человека? Насколько строго он должен быть наказан? И так далее.  

И чем меньше у человека времени на решение, тем больше прогрессивные и консервативные люди похожи друг на друга, ну или по-другому говоря, все они становятся похожи на консерваторов. И только когда вы даете прогрессивным людям больше времени на принятие решения, они говорят: «Знаете что? Это несправедливо, что я считаю этого человека плохим. Конечно, я должен помнить, что случилось с ним». 

Дайте консерваторам больше времени, чтобы обдумать свое решение, и они станут более убежденными в своем консервативном решении. Дайте прогрессивным людям больше времени на обдумывание, и они станут более прогрессивными. Эмпатия требует работы — это попытки взглянуть на мир с чужой точки зрения. 

Одно очень известное исследование, опубликованное около 10 лет назад в крупном научном журнале, изучало судей комиссии по условно-досрочному освобождению. Это было исследование, проведенное в Израиле. Все израильские судьи комиссии по условно-досрочному освобождению в течение года вынесли более тысячи решений о том, выпускать ли кого-то на свободу или отправить обратно в тюрьму. Ученые проанализировали эти решения и пришли к выводу, что единственным верным предсказателем того, отпустит ли судья кого-то на свободу или вернет в тюрьму, было то, сколько часов прошло с тех пор, как судья поел. 

Когда вы голодны, на очень, очень метафорическом уровне вы думаете о себе. Трудно поставить себя на место другого человека. На самом буквальном нейробиологическом уровне, когда вы голодны, когда уровень сахара в крови низкий, самая дорогая часть вашего мозга, лобная кора, работает не так хорошо, потому что у нее нет необходимой энергии. Когда люди голодны, они принимают более эгоистичные решения и ведут экономические игры. Они более склонны к обману. Они с большей вероятностью нанесут удар в спину предполагаемому экономическому партнеру по игре. И когда судьи голодны, им требуется больше усилий, чтобы сказать: «Знаете, я никогда с этим не сталкивался, я понятия не имею, как получилось, что они стали теми, кем стали».

Есть еще несколько замечательных работ, в которых исследуется способность людей к сопереживанию. Когда люди голодны, у них низкий уровень сахара в крови. Если дать им выпить апельсиновый сок, в котором есть сахар, — есть замечательная работа об этом одного психолога в США — люди становятся более щедрыми, более надежными. При этом если вы дадите им искусственно подслащенный апельсиновый сок без сахара, этого не происходит. Так что дело не в том, что это был вкусный напиток и потому человек будет чувствовать себя счастливым. Нет, всё происходит на этом невероятном, буквальном уровне конкретной области мозга, которая вам нужна, чтобы сказать: «Стойте-ка, стойте-ка. Подождите секунду, прежде чем судить людей. Все может быть гораздо сложнее, чем кажется. Кто я такой, чтобы судить?». Это та часть мозга, которая говорит: «Это заманчиво, не делай этого. Заманчиво просто сказать, что они плохие, что они всегда были плохими и всегда будут, такие уж они, что поделаешь». На этом невероятно буквальном уровне это та часть мозга, которая получает больше всего глюкозы для работы. И когда вы устали, когда у вас стресс, когда вы боитесь, отвлекаетесь, когда вы голодны, эта часть мозга работает не очень хорошо. И требуется больше усилий, чтобы увидеть сходства вместо различий.

Я думаю, что если ваше место в обществе таково, что вы проводите много времени, испытывая страх, или стресс, или гнев, или плохое обращение, или что-то из этих вещей, то вам требуется больше усилий, чтобы сказать: «Знаете, они лгут о том, как они делают эти ужасные вещи». Люди, которые ответственны за большую часть наших страданий, очень хорошо умеют прятаться за стенами лжи и власти. 

— Вы сказали, что эмпатия зависит от интеллекта, а интеллект зависит от многих вещей, но также от среды, в которой мы выросли. Получается, что люди из более бедной среды, из более бедных регионов, менее склонны к развитию эмоционального интеллекта и эмпатии?

— Да, аксиома в этой области раньше заключалась в том, что нужна интеллектуальная способность видеть мир чужими глазами. Как мы принимаем моральное решение? Мы думаем, чтобы к нему прийти. Такова была 30-летняя [научная] традиция, в которой люди изучали моральное развитие детей и биологию. Однако оказалось, что ваша способность строить интеллектуальные абстракции и рассуждать о морали — всё это предсказывает только, какую оценку вы получите по философии в колледже, но совершенно не предсказывает, кто на самом деле сможет выйти из толпы и совершить смелый, рискованный поступок, сможет поступить правильно. Способность рассуждать о морали оказалась хорошим предсказателем только моральных рассуждений, но не моральных поступков. Точно так же способность испытывать огромную эмпатию к людям оказалась ужасным предсказателем того, кто на самом деле выйдет из толпы и что-то сделает. Кто на самом деле будет в своих действиях руководствоваться состраданием. 

— Значит ли это, что даже если моя эмпатия развита и мне очень жаль, что кому-то больно, это не говорит о том, что я буду действовать? 

— Да. Есть исследования, показывающие, что люди, которые испытывают более глубокое физическое страдание, когда видят, как кому-то другому больно, не сделают с большей вероятностью шаг вперед, чтобы как-то помочь. Они с большей вероятностью скажут: «О боже, это слишком ужасно, я не могу больше на это смотреть, я просто переверну страницу своего журнала и прочитаю, что там происходит в другой части мира». То, что вам очень больно от чужой боли, скорее является показателем того, что вы будете заботиться о своей собственной боли, а не о чужой. Это не очень хороший предсказатель того, кто действительно собирается что-то делать. Способность рассуждать об исторических корнях того, почему эти люди стали делать такие вещи, — не предсказатель того, кто будет вести себя морально. Это гораздо более эмоциональный фактор. И я думаю, что когда мы смотрим на такие вещи, как, к примеру, выходцы из каких регионов России с большей вероятностью будут насиловать мирных жителей в Украине и тому подобное, то дело не в интеллекте. 

Это зависит от того, рос ли ты в среде, где тебя учили, что мир — это жестокое, страшное место, и что все к тебе плохо относятся, и такие люди, как ты, не имеют большого значения. Всё это формирует мировоззрение, в котором боль других людей просто не принимается во внимание. На примере США можно сказать: «Боже мой, как же Дональд Трамп мог быть избран президентом? Что не так с этими людьми? Они глупые. Они необразованные, они расисты. Они — весь этот набор плохих качеств». Но требуется время, чтобы понять, что люди, которые его избрали, — это люди с самыми большими проблемами со здоровьем в стране, с самым плохим доступом к социальным услугам, брошенные на произвол судьбы. Это самые обманутые люди, самые озлобленные. И они менее других способны сказать: «О, они лгут мне, когда говорят о причинах происходящего». 

С нейробиологической точки зрения, когда вы посмотрите на ту часть мозга, которая отвечает за насилие, на миндалевидное тело, то это та же часть мозга, что отвечает за страх и тревогу. Вы не можете понять биологические причины того, почему мы ужасны и жестоки по отношению к другим людям, вне контекста биологии нашего страха. И действительно эффективные жестокие, ужасные лидеры очень хорошо понимают, как превратить то, чего люди боятся, в ненависть. 

— Хорошо. Тогда ребенок, пятилетний ребенок, спросит: «Ну почему мы не можем изобрести таблетку, которая будет воздействовать на миндалевидное тело и делать людей счастливее?». То есть, в будущем можем ли мы изобрести таблетку, которая будет, я не знаю, влиять на эту часть мозга и не позволит таким людям, как Трамп и Путин, влиять на наши решения?

— Это было бы здорово. Знаете, чтобы достичь этой точки, потребуется очень фантастическая наука. Возможно, настолько фантастическая, что этого никогда не будет. Есть гораздо более простое решение, которое заключается в том, чтобы создать такое общество, в котором к людям не относятся несправедливо — ведь в подавляющем большинстве случаев всё это социальные проблемы. У нас есть прекрасный пример в США. Два года назад, когда разразился COVID, стало ясно, что это огромный вызов молекулярной вирусологии и технологии вакцин, и — о господи! — были предприняты такие удивительные усилия ученых, которых мы не видели, наверное, со времен создания атомной бомбы. И менее чем за 12 месяцев мы получили вакцины! А потом мы обнаружили, что настоящая проблема с COVID была не в молекулярной вирусологии. А в социальной патологии неприятия и уязвимости ко лжи. Кто бы мог подумать, что через два года после этого люди всё еще умирают не потому, что ученые не смогли изучить нужный белок оболочки вируса COVID?! Может быть, когда-нибудь наука придумает вакцину против ненависти или чего-то подобного, но гораздо более важная проблема — почему людей легко убедить в том, что кто-то является врагом, когда это не так. 

— Мы видим все больше доказательств изнасилований украинских женщин российскими солдатами. Может ли это быть связано с домашним насилием? Россия декриминализировала домашнее насилие, то есть, по сути, вы можете бить свою жену, и вам ничего не будет. Как домашнее насилие влияет на ваш мозг и увеличивает ли вероятность того, что вы станете социопатом?

— Я думаю, что оно имеет огромное влияние. У нас есть удивительная способность привыкать и решать, что то, что когда-то казалось шокирующим, на самом деле является нормой. Интеллектуальной нормой, моральной нормой. Всё это — способ сделать такие вещи обыденными, привыкнуть, снизить чувствительность к ним. Я думаю, что это связано. Тот, кто занимается подобными вещами, делает это не случайно. 

— В конце я хотел поговорить о пропаганде. Есть ли исследования, которые показывают, как пропаганда влияет на ваш мозг и как она заставляет вас делать плохие вещи?

— Я думаю, что лучше всего это сформулировать так: мы принимаем худшие решения, когда злимся, испытываем стресс, усталость, страх. В такие моменты мы менее всего способны к критическому мышлению. В такие моменты мы менее всего способны регулировать наши самые сильные плохие эмоции. Я думаю, что пропаганда — это про то, как воспитать людей, которые принимают ужасно неправильные решения, манипулируя их худшими эмоциями. 

Опять же, мы не можем узнать, кто наши родственники, просто понюхав их так, как это могут сделать хомячки. Мы должны думать об этом, а значит, нами можно манипулировать. 

Военные очень хорошо умеют манипулировать солдатами, заставляя их чувствовать, что они практически братья. Все тысячелетия военной подготовки были построены на том, чтобы заставить группы солдат чувствовать себя более родственными друг другу, чем они есть на самом деле. 

И каждый деспотичный глава государства умел манипулировать людьми, заставляя их чувствовать себя по отношению к противнику так: «Они настолько отличаются от нас, что их даже можно не считать за людей». Нацисты изображали евреев как паразитов и крыс на всех своих пропагандистских плакатах. Белые националисты в Европе превращают мусульман в раковую опухоль. В Соединенных Штатах, на Юге, некоторые люди, настроенные против иммигрантов, сравнивают их темную кожу с дерьмом. Мол, если вы их увидите, спустите в унитаз. Хуту превратили тутси в тараканов. Если вы видите их изображение и та часть вашего мозга, которая обычно обрабатывает изображения личинок, насекомых, паразитов, если эта часть вашего мозга активизируется в течение десятой доли секунды, вы готовы подписаться на то, чтобы стать военным преступником хоть прямо сейчас. 

Пропаганда очень эффективно связывает инстинктивные эмоции с нашей реакцией. Даже если вы способны критически мыслить, если вам повезло быть привилегированным, чтобы иметь такую способность, вам все равно будет трудно этому противостоять. 

— Мой последний вопрос: что нам с этим делать? Есть много примеров, когда даже родители не верят своим детям и продолжают верить пропаганде, которая говорит, что Украина создавала биолаборатории и готовила военных голубей для распространения вирусов в России. И даже когда дети говорят им: «Это неправда, пожалуйста, посмотрите на факты», — ничего не помогает. Есть ли какой-то научный инструмент, который может помочь нам лучше убеждать людей и развивать критическое мышление?

— Возьмем хотя бы американскую пропаганду, что якобы выборы были украдены у Трампа, или что все приезжие из Мексики — насильники. Так вот, исследования показывают, что когда вы предоставляете факты, опровергающие всё это, люди, верящие в эти мифы, только сильнее укрепляются в своей вере. Это прозвучит смешно в данном случае, но речь идет не о том, чтобы услышать факты, и не о том, как мыслить критически. Вот правильные вопросы, которые нужно задавать этим людям: «Кого вы боитесь? Кто делал с вами ужасные, отвратительные вещи? И почему вы так легко решили, что эти люди тоже делают подобные вещи? Кто заставил вас чувствовать себя униженными? Что заставляет вас испытывать стыд?» 

Дискуссия должна вестись на таком уровне. Все сводится к эмоциям. Решениями, которые люди принимают в подобных обстоятельствах, управляют эмоции, а не мышление. И ими движут негативные эмоции, которыми легче всего манипулировать и эксплуатировать. 

Логика не сработает в убеждении тех, чья позиция не основывается на логике. Факты здесь не помогут.

— А если не факты, то что? 

— Нужно говорить: «Они лгут вам. Разве вы не видите, они лгали вам и раньше? Разве вы не видите, как в 90-е годы, после развала Советского Союза, они лгали вам о том, что все разбогатеют? Разве вы не видите, они лгали вам о том, что сейчас в этом государстве правят законы, а на самом деле миллиардеры-олигархи управляют всем? Они лгали вам, они лгали вам. Вот почему у вас всё плохо. Никто из этих людей [в Украине] никогда ничего вам плохого не делал. Это они [власти] несут ответственность за всё».