Все называли ее ласково «мама Ира»

В апреле новостные агентства опубликовали серию снимков из города Бучи в Киевской области. После выхода российских войск из города его улицы были буквально завалены телами местных жителей: мертвые лежали вдоль дорог, у некоторых были связаны руки. Президент Украины Владимир Зеленский, а за ним главы еще нескольких государств назвали убийства мирных граждан в Буче геноцидом. 

Один из самых запоминающихся кадров тех дней — рука мертвой женщины с красным маникюром. Это Ирина Филькина из села Михайловка-Рубежовка недалеко от Бучи. Она погибла пятого марта, не дожив всего месяц до 53 лет. Только 11 апреля ее родные смогли найти тело и похоронить ее в отдельной могиле. Младшая дочь Ирины Ольга Щирук рассказала «Важным историям» о том, как жила и умерла ее мать, и чем занимается благотворительный фонд, созданный в ее честь.

(Текст переведен с украинского языка)

«Все мои желания сбываются»

Я родилась в селе недалеко от Киева — между Ирпенем и Бучей. Мама знала здесь всех, и все знали мою маму. Детство в селе беззаботное. Утром выходишь, а возвращаешься, когда уже мама ходит ищет тебя по селу, спрашивает по домам, куда ты подевалась. Здесь детей в одиночку не растили: друг друга все знали и хорошо друг к другу относились. Можно было постучаться к соседям попросить воды, если далеко идти.

В семье я — младшая дочка. Поэтому мне давали больше внимания. Я шкодила — например, в семь лет утром брала велосипед и ехала в другой конец села на озеро и до вечера не возвращалась. У мамы волосы вставали дыбом. Но она покричит, поругает, а потом понимает, что я все равно буду делать что хочу. Я была любопытной, а родители это всячески поощряли. 

Жаль, что фотографий и видео из детства осталось немного: мы не из тех людей, которые что-то фиксируют, мы запоминаем моменты. Только два года назад мама начала вести инстаграм. Особенно много она снимала в этом [2022] году. Куда бы мы ни приезжали, мама или меня снимает, или сестру, или себя, или природу… Она так хотела сохранить эти моменты и поделиться! А мы об этом не думали. Казалось, что мама снимает — вот у нее будут фотографии, и хорошо.

На последних маминых фотографиях есть, например, [певец] Олег Винник. Она его очень любила. И так вышло, что он выступал в [торгово-развлекательном центре] «Эпицентр» в этом году. Она там работала (оператором котельной. — Прим. ред.), как раз была ее смена: она помогала убирать зал, так и побывала у него на концерте. Самое интересное, что, когда она Винника увидела, решила снова поехать на море. Целый месяц тогда говорила: «Мне бог дарит все то, что я так хотела». Она даже шутила: «Наверное, я скоро умру, потому что все мои желания просто сбываются. Одно за другим».

Первый раз к морю мама выехала только два года назад. Когда приехали на море, она сказала: «Все, будем ездить на море каждые три месяца, и будем возвращаться в этот отель». И когда мы туда вернулись, мама приехала с подарками для сотрудников отеля. Полчемодана у нее было занято своими вещами, а вторая половина — подарками. Я ей говорила: «Ты этих людей видела раз в жизни! Они тебя даже не вспомнят». А она отвечала: «И пускай не вспомнят. Но я им привезу подарки, и они поверят в то, что жизнь не такая сложная, что она крутая. Я сейчас начала это чувствовать и хочу, чтобы другие это почувствовали». Так вот, когда сотрудники узнали, что мама снова приехала, они дали нам лучший номер, фрукты — всё, что только могли дать.

Она была настоящим сокровищем: заряжала людей на позитив, возвращая вкус к жизни. Друзья и знакомые называли ее ласково — «мама Ира». Даже когда ее не стало.

Мама, можно сказать, жила только последние два года. Но она столько всего за это время сделала! Часто бывало так, что мама залетает в комнату ко мне в 10 утра и спрашивает: «Оль, ты чего лежишь? Ты так всю жизнь пролежишь, ты ничего не увидишь! Ты что-то видела? Ты на мотоцикле ездила? Ты на байдарках плавала? Ты на лошадях каталась? Работа подождет, вставай, иди пробуй новые ощущения, включись!» Она, в отличие от меня, научилась получать эти новые ощущения. 

Мама была очень целеустремленным человеком. Например, она очень хотела дом. И она его купила. Двенадцать лет назад мы жили в квартире, но она взяла и купила дом. Или вот она мне в начале прошлого сентября сказала, что хочет машину. 

— Мам, какая машина, ты не водишь! У тебя и водительских прав нет.

— Забьемся? 

И через месяц она мне приносит права. Говорит: «Ты мне проиграла, мы с тобой вместе собираем на машину». Планировали, что уже этой осенью купим автомобиль. Она часто говорила: «Мама может всё» — и мама действительно могла всё. 

В феврале мама мне сказала: «Я никогда не красилась и не делала макияж. Я хочу быть красивой». И она пошла на курсы макияжа. 23 февраля был последний урок. Она часто обижалась на меня, когда я не делала ей макияж, потому что я-то красилась хорошо. Но это не мешало ей делиться со мной опытом: после уроков она непременно брала в руки кисти и делилась впечатлениями от занятий. А незадолго до войны она начала делать себе яркий маникюр. 

«Страшно за маму и за себя без мамы»

24 февраля маме позвонили в пять утра. Я тогда болела ангиной, звонок меня разбудил: «Началось?» — вздохнула мама. Я подумала, что, наверное, брежу от температуры. Но потом услышала, что нашим друзьям приходится бежать, потому что российские солдаты на подходе к какому-то селу.

Мама положила трубку и сказала:

— Оль, собирай документы, потому что это до нас три часа.

— Ну, пока они доедут!

— Оль, они на танках. Они доедут быстрей, чем машины.

Потом мне позвонила подруга, у которой родственники в Херсоне, сказала, что там тоже начались бомбардировки. И мы с мамой поняли, что нужно срочно собирать вещи. Она набирает своего начальника, а он говорит:«Ирина Сергеевна, надо работать. Ничего не будет, они идут на Киев, а мы около Киева. И они же только по базам стреляют, по объектам военным». А у нас в селе только соки производят, да и то летом.

Мама уехала на работу, а я занялась сборкой «тревожных чемоданчиков». Собирала на скорую руку. Так в моей сумке оказались свечки, спички, разные кабели. Положила даже красную помаду. Читала, что в годы Второй мировой женщины так показывали свою пацифистскую позицию.

Днем мама позвонила и сказала, что их торговый центр обстреляли. Вечером началась тревога, взрывы были слышны со всех сторон. Тогда я приняла решение уехать с подругой в Польшу. А мама осталась.

Всю дорогу до Польши, каждый день, каждую ночь, не спавши, мама звонила нам, спрашивала, доезжаем ли мы. Мы долго стояли на дороге, ждали на трассе, чтобы выехать. А мама осталась в этом долбаном «Эпицентре», где развернули гуманитарный пункт. Я предлагала ее забрать, но она отказывалась, хотя жаловалась, что ее оставили работать во вторую смену, потому что другие сотрудники не могли доехать до ТЦ. Мама боялась увольнения. Ей пригрозило начальство, а человеку в ее возрасте найти новую работу почти нереально.

Когда мы почти добрались до Польши, мама позвонила и сказала: «Они поехали. Я осталась одна». Мою маму бросили. Всех вывезли, кто прятался в торговом центре, а мою маму оставили. Сказали: не хватило мест в машинах.

Из Польши мы стали искать волонтеров, чтобы ее забрать. Откликнулся один парень, через день он должен был ее подхватить. И вот мама мне звонит и говорит: «Я в Ирпене. Еду домой». Какие-то люди дали ей велосипед, чтобы добраться до дома. Я говорю: 

— Мам, кидай велик, беги, в Ирпене будет эвакуационный поезд, там людей будут вывозить в Киев.

— Ты что, не знаешь свою маму? У мамы всё получится. Мама у тебя ого-го! Ты что, мне не доверяешь?

Я сижу и плачу оттого, что мне страшно за маму, страшно за себя без мамы. А она говорит мне в трубку:

— Вот мы летом поедем с тобой на море, мы это сделаем, то сделаем…

— Мама, какое море, про что ты говоришь? Там стреляют, я слышу!

— Я тебе пытаюсь настроение поднять! Ты, — говорит, — чего такая грустная? Мама тебя любит. Тяжело крутить педали, я потом наберу.

Это был первый раз, когда она обещала и не набрала. Мы с сестрой звонили, звонили, звонили ей… Но она не поднимала трубку. 

Я начала раскидывать ее фотографию с описанием по всем соцсетям. Шестого апреля мне написал один военный, что женщину на велосипеде застрелили. Когда он описал курточку «Эпицентра», волосы, как она двигалась, назвал даже место, где ее застрелили, я поняла, что это была она. Я вышла в магазин за сигаретами. Подумала, что дам лишних 20 минут своей сестре, чтобы у нее была еще надежда, что мама жива, и мы ее найдем.

Позже нам прислали видео, на котором мама едет на велосипеде по дороге, а за поворотом стоит колонна из двенадцати танков. Смотришь и думаешь, что это похоже на фильм, ты переживаешь, вслух говоришь: «Не надо туда ехать, я же вижу, там будет плохо…» Она даже не доезжает до поворота, слезает с велосипеда, заходит за поворот, ведя его за руль. А потом — по ней стреляют.

Не знаю, можно ли вообще такое рассказывать, но первые три дня мне помогала горилка. Я всегда пила немного, мне понюхать рюмку уже было достаточно. А тут был просто граненый стакан, из которого пьешь и не чувствуешь. Я слышала, что тяжело терять близких. Но одно дело, когда человек умирает в своей кровати… А другое — когда сидишь в Польше, за тысячи километров от нее, и даже не можешь приехать, чтобы забрать тело.

Вскоре мы начали искать ее тело. Но для этого сначала нужно было дождаться, пока всё разминируют. Отца даже не пускали в город, потому что заминировано там было буквально всё, в том числе мертвые тела.

Тогда мне и прислали впервые фото с ее рукой, с маникюром... Оно облетело весь мир. И вы знаете, тут она для меня умерла еще раз. Все присылали мне эту фотографию. Я понимаю, что люди хотели меня таким образом поддержать. Но я же на этой фотографии видела не красивый маникюр, я видела мертвую руку своей мамы. 

Через время выяснилось, что мама была похоронена на территории Бучи в братской могиле. Ее тело эксгумировали и быстро опознали, потому что у нее с собой был бейджик с работы. Не надо было делать экспертизу. Следователь, которая позвонила, чтобы узнать, как передать тело, сказала, что перед смертью мама не мучилась.

«Возле мамы у меня были розовые очки»

После смерти мамы я решила создать фонд «Мама Ира», который помогает детям, потерявшим мам и пап на войне. Сначала это была в основном помощь самой себе, но сейчас это уже нечто большее. Очень много людей не могут сами попросить о помощи, особенно дети. А когда ты просишь — делаешь хорошо не только себе, но и людям, которые тебе помогают.

Многие не хотят становиться жертвователями, потому что нет денег. Но кто-то может помочь знаниями, опытом… Так что этот фонд дает жизнь не только мне или тем детям, которым я помогаю, он дает жизнь тем людям, которые донатят или включаются информационно.

Я не знаю, что будет после войны, как будет жить этот фонд и будет ли он вообще жить, не закроются ли люди в себе. Потому что они помогают сейчас, но когда война закончится, надо будет решать много своих личных проблем. 

Я вспоминаю Донецк: когда там началась война, все месяц поговорили, а потом начали жить своей жизнью. К сожалению, то же самое сейчас происходит и с нашими людьми. Но война даже не закончилась. 

Важно, чтобы уже сейчас мы помогали детям пережить трагедию. Ведь они будут расти, и их травма будет расти вместе с ними. Наша работа сейчас — не только убрать улицы и отстроить дома. Наша первая работа сейчас — поднять детей, чтобы эти дома были для кого-то. 

Вот, например, мальчик из моего села: его отца убили, пока он ехал за лекарствами. Мальчик остался с мамой и маленькой сестрой. Я отправила им деньги от нашего фонда. Их мама прислала фото, что на часть денег они купили лекарства для младшего ребенка. А старшему купили мяч и новые бутсы. И это классно, потому что одно дело — просто купить продукты или медикаменты, а другое — ребенок будет играть в футбол. 

Думаю, что я сейчас могу помогать людям, потому что мама заложила в меня этот ресурс, мне есть чем делиться. Но я понимаю, что даже этого огромного ресурса мне мало. Это как если ты всегда пил чай с пятью ложками сахара, а сейчас приходится пить вообще без сахара. 

Честно скажу: возле мамы у меня были розовые очки. Весь мир казался таким ярким: у него был вкус, запах. А потом эти очки сняли и разбили. Сейчас мне кажется, что даже когда я улыбаюсь, я не получаю от этого удовольствия. Потому что я улыбаюсь, а мама — нет. Люди, которые меня утешают, пишут: «Ты должна жить, ты же молодая». А что же не скажет никто, как жить?

Много кто ругает сейчас людей, которые выехали из Украины во время войны и начали веселиться и гулять по клубам. Говорят: «Девушки, если вы выехали тусить, то хотя бы не снимайте это». Но я вам честно скажу, что когда мои знакомые такое снимали, я смотрела только их сторис [в инстаграме] — потому что у меня было чувство, что я так уже не смогу сделать. Моя жизнь замерла, но я очень рада за людей, которые продолжают видеть в мире яркие краски — и могут это показывать другим. Таким людям, как я, у которых время остановилось, очень нужно это.