В 2020 году произошло рекордное число протестных выступлений россиян против работодателей. В 2021 году протесты в той или иной форме тоже случались буквально каждый день. «Важные истории» поговорили с социологом и руководителем проекта «Мониторинг трудовых протестов» Петром Бизюковым о том, почему так происходит, чем забастовки рабочих грозят политике и экономике и как хорошо организованные профсоюзы могут спасать жизни.
— Что такое трудовой протест в современных условиях, как он выглядит?
— Однозначного варианта нет. Самая распространенная причина протестов — это невыплата зарплаты. Люди терпят, терпят: месяц, другой, третий, бывает, что и больше года. А потом говорят: «Всё, мы не можем больше!» Останавливают работу и выдвигают требования: «Выплатите нам всю зарплату!» Это, конечно, незаконная забастовка. Власти почти никогда в это не вмешиваются, не наказывают работников. Да и работодатель не обращается к властям с требованием наказать тех, кто все устроил. Понятно, почему: потому что на первом месте стоит невыплата зарплаты. Первым закон нарушил работодатель. Дальше либо подавляется эта забастовка, либо [работодатели] начинают искать какие-то варианты.
Бизюков
Иногда работники сами начинают постепенно искать вариант, который сработает. Сначала выдвигают требования по поводу увольнений, по поводу низкой заработной платы. Работодатель не слушает. Тогда выходят на пикет, проводят акцию, проводят протест. Не помогает. Тогда они организуют стихийную забастовку. Не помогает. В итоге они могут организовать голодовку, перекрыть дорогу или заблокировать офис. В общем, идет эскалация конфликта, и забастовка — всего лишь одна из форм.
В последние годы самой распространенной и самой эффективной формой борьбы стала не забастовка, не пикет, не перекрытия дорог, а жалоба властям. Люди или записывают видео, или адресуют какой-то официальный документ президенту, губернатору, в прокуратуру и говорят: «Помогите, мы больше не можем». Пока это действует, пока еще власти реагируют.
Особенно в последние годы они стали реагировать на видеообращения. Когда протестуют в далекой провинции работники небольшого предприятия, ну кто их услышит, какой журналист до них доедет? А когда вы имеете возможность быстренько собраться, человек 20–30, записать свои требования на видео и выложить это в YouTube, это становится видимым сразу для тысяч людей. И это, безусловно, влияет и на работодателей, и на власти той территории, где это происходит. Поэтому сейчас одна из самых популярных форм протеста — запись таких протестных роликов.
Особенно это стало популярным в мае прошлого года, когда возникли проблемы с выплатами так называемых ковидных денег медработникам (В 2020 году власти пообещали врачам и другим медработникам надбавки за работу с пациентами, зараженными коронавирусом. — Прим. ред.). Буквально десятками записывали эти обращения и выкладывали. Из таких мест приходили эти видеоролики, о которых многие даже и не слышали: из дагестанских сел, из сибирских малых городов, из дальневосточных поселков городского типа. Это оказалось действующим каналом.
Из недавних случаев: сотрудники скорых в Челябинской и Рязанской областях продолжают добиваться «ковидных» выплат и протестуют против условий работы.
— Как пандемия повлияла на число забастовок и вообще на условия труда в России?
— В год пандемии состоялось рекордное количество протестов за 14 лет наблюдений. Оно так выросло прежде всего за счет медиков. Ну и в других отраслях протестов стало больше. Почему? Потому что у людей очень много проблем с трудовым отношениями, но что-то притерпелось, к чему-то привыкли. А пандемия обострила все это, сработала как катализатор. То, что раньше можно было еще как-то терпеть, теперь стало нетерпимым. Конечно, люди стали чаще высказывать возмущение, потому что снизились доходы, уменьшились возможности для поиска работы, возникли увольнения. В этом году с января по ноябрь зафиксирован 341 протест. В конце года их количество всегда нарастает.
— Согласно вашему Мониторингу трудовых протестов, в 2020 году произошло более 400 разных протестных выступлений против работодателей, а по данным Росстата — протестовали всего четыре предприятия. Откуда такая разница?
— Росстат учитывает только так называемые законные забастовки — те, что происходят в соответствии с Трудовым кодексом. И это большая проблема. В Трудовом кодексе прописана очень сложная, долгая, запутанная процедура организации законной забастовки, которая, по признанию многих профсоюзных лидеров и экспертов, является практически невыполнимой. Соблюсти все то, что там написано, крайне непросто. Нужно организовать собрание коллектива, чтобы выдвинуть претензии, заявить о трудовом споре, потом нужно проводить примирительные, согласовательные процедуры. Если они не привели к успеху, необходимо собрать не менее 50 % коллектива, чтобы объявить о начале забастовки. Потом еще согласовать, как именно забастовка будет проходить. И все это должно быть оформлено в строго определенные сроки соответствующими бумагами.
И, что самое важное, работодатель может в любой момент сорвать эту процедуру. Не вовремя провели встречу, не вовремя оформили какое-то согласование, и все — процедура считается нарушенной и ее надо начинать сначала. Если вы всё-всё сделаете правильно, на это уйдет не меньше трех недель. Поэтому пройти такую процедуру удается или никому, или единицам.
Реальный уровень напряженности, конечно, намного выше. Большинство работников, которые доведены до крайности, организуют либо незаконную забастовку, либо какой-то протест, который не противоречит Трудовому кодексу, но с точки зрения официальных органов не является ни трудовым спором, ни забастовкой.
— К чему может привести распространение трудовых протестов?
— В ситуации, когда растет число протестов, меня лично как специалиста, который занимается изучением социальных процессов, волнует то, что у нас становится все больше людей, которые участвуют в протестах. Выражаясь профессиональным языком, это не институциональное действие. Это сбой системы — когда люди пытаются вернуть ситуацию в приемлемые для них рамки. Когда [в стране] много протестов, это значит, что много сбоев системы.
Стало много протестов таксистов. За последние два года прошло уже больше сотни акций по всей стране — от Владивостока до Калининграда, от Мурманска до Сочи (В конце 2021 года в нескольких городах проходят забастовки водителей. — Прим. ред.). Цифровые агрегаторы считают их предпринимателями, но по факту таксисты являются их работниками. Им постоянно меняют условия вознаграждения, причем в сторону уменьшения. Меняют в одностороннем порядке, без переговоров с теми, кто приносит корпорации доход.
Таксисты останавливают работу, требуют повышения заработной платы. Но, как правило, с ними даже не разговаривают. Это плохо, потому что цифровые агрегаторы буквально выращивают эту социальную напряженность. Здесь очень важно понимать логику трудового протеста и ее роль в обществе. Если человек решился на акцию протеста, а она оказалась безуспешной, у него возникает сильное раздражение, и оно где-то выплеснется.
Сам трудовой протест, скорее всего, локальным и останется. Но такие протесты как бы подпитывают протестную энергию в других сферах. Я всегда привожу такой пример: у каждой большой реки в истоке есть болото. Чем полноводнее это болото, тем полноводнее река. Так вот, трудовые протесты выполняют роль грунтовых вод или болот, которые питают большие потоки — протесты в социальной, экономической, политической областях.
— Вы говорили, что основная причина протестов — невыплата заработной платы. Какие еще бывают причины? Горняки, работавшие в шахте Листвяжная в Кузбассе, где в ноябре погиб 51 человек, упоминали, что в шахте скрывали уровень метана. Насколько часто конфликты возникают из-за нарушения техники безопасности?
— Когда я начал фиксировать и изучать протесты, я обнаружил странную вещь. В разные годы уровень протестов из-за невыплат зарплаты разный: иногда больше, иногда меньше. Но когда количество протестов из-за невыплат становится меньше, вдруг увеличивается число протестов по другим причинам: условия труда, режим труда, увольнения, реорганизации. А когда количество протестов из-за невыплат заработной платы снова растет, эти протесты сразу уходят на второй план, их становится меньше.
Невыплата зарплаты — это суперпричина. Она подавляет все остальные. Когда вам не платят деньги, вы не обращаете внимания ни на что другое. Лишь бы заплатили! А вот когда уже платят, возникают вопросы: а почему платят так мало, а почему такой график работы, а почему такие условия работы? Другие причины, безусловно, есть. Но они всегда — и для России это характерно — становятся для людей второстепенными, если им не платят заработную плату.
По поводу Кузбасса. Превышение уровня метана невозможно скрыть. Об этом знают все. Шахтеры видят эти выделения метана. На всех шахтах стоит специальное защитное оборудование, и отключают его в том числе сами рабочие. Потому что не будет угля — не будет заработка. Уйти некуда. Работодатели создают такие условия труда, что работники вынуждены нарушать [правила техники безопасности]. Уволиться — значит остаться без дохода, заработать можно только так, поэтому они идут и надеются, что сегодня пронесет.
— Если бы на предприятиях были сильные профсоюзы, куда можно было бы обратиться, объединиться против нарушения условий труда, это помогло бы избежать трагедий вроде той, что случилась на Листвяжной?
Раньше работники очень сильно влияли [на условия труда], вплоть до того, что, если возникала какая-то угроза безопасности, они просто останавливали шахту, пока не устранят все нарушения. Это необходимо и сегодня. Если бы в Кузбассе у профсоюзов была возможность нормально работать, конечно, такой аварии не случилось бы.
— Кузбасс — родина независимого профсоюзного движения наряду с Воркутой. Именно там возникли первые независимые профсоюзы в 1990 году. Они были сильны и на многое влияли. Но посредством региональных властей, давления работодателей, за счет сужения правовой базы профсоюзов их влияние постепенно свели на нет. Сегодня работники остаются практически без защиты. Раньше работники очень сильно влияли [на условия труда], вплоть до того, что, если возникала какая-то угроза безопасности, они просто останавливали шахту, пока не устранят все нарушения. Это необходимо и сегодня. Если бы в Кузбассе у профсоюзов была возможность нормально работать, конечно, такой аварии не случилось бы.
— Какую роль профсоюзы сейчас играют в организации трудовых протестов, в отстаивании прав работников?
— Профсоюзы в России есть разные. Есть те, что готовы буквально биться за права своих членов, а есть и те, кто откровенно их предает.
В прошлом году, когда началась пандемия, мы увидели такой момент. Есть очень большой профсоюз работников здравоохранения. Но он очень пассивный и практически не решал тогда вопросы работников. Те, кто выходил на протесты, не получали от него поддержки. Шли переговоры, проводились серьезные разборки, но профсоюз при этом даже не присутствовал. А иногда прямо участвовал на стороне работодателя — то есть фактически выступал против своих же членов.
У нас в стране есть две профсоюзных ассоциации. Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) — это бывшие советские профсоюзы, очень консервативная организация. Например, депутаты от ФНПР голосовали за повышение пенсионного возраста. Это, конечно, ужасно. Иначе чем предательством назвать это невозможно.
А большинство так называемых альтернативных профсоюзов объединилось под эгидой Конфедерации Труда России (КТР). (В нее входят, например, Межрегиональный профсоюз работников автопрома, профсоюз медработников «Действие», объединения «Учитель», «Университетская солидарность». В отличие от ФНПР, активисты таких профсоюзов борются за права работников и порой за это сталкиваются с уголовным преследованием. — Прим. ред.)
Несколько лет назад мы заметили, что число протестов, в которых участвуют профсоюзы, становится меньше. Сначала мы думали, что это связано с пассивностью профсоюзов, а потом обратили внимание на отраслевую структуру. Стало ясно, что протесты стали смещаться в зону так называемой неформальной занятости: строительства, ЖКХ, транспорта и еще целого ряда отраслей, где такой тип занятости преобладает. Понятно, что там никаких профсоюзов просто быть не может.
А там, где профсоюзы есть, протестов меньше. Потому что любой профсоюз, даже самый пассивный, оказывает дисциплинирующее воздействие на работодателя. Протест — это конфликт, который уже вышел в публичную стадию, который уже не скрыть. А конфликты возникают постоянно и повсеместно. Они довольно часто не видны со стороны и улаживаются внутри предприятия.
Профсоюзы умеют разрешить конфликт, не вынося его за пределы предприятия. Обычно это большие предприятия, традиционные высокотехнологичные отрасли, такие как машиностроение, металлургия, железная дорога. Там много проблем, но худо-бедно — я не говорю, что идеально, — умеют решать конфликты. А там, где профсоюзов нет, проблемы решать некому, и работодателя никто не сдерживает. Работодатели ведут себя так, что вызывают открытое возмущение работников, и те начинают протестовать.
— Какие профсоюзы в России можно назвать сильными, реально представляющими интересы работников?
— Один из самых известных профсоюзов – это Межрегиональный профсоюз работников автопрома. На заводах «Форд» и «Фольксваген» сильные профсоюзы. У них очень непростая жизнь. Им приходится иметь дело с работодателем, который умеет нейтрализовать профсоюз, умеет его обыграть.
Очень интересный и мощный горно-металлургический профсоюз в Челябинской области. Они крайне энергичные ребята, и, что самое важное, они умеют пользоваться всем арсеналом современных средств коммуникации. Например, весной в Госдуму был внесен законопроект: если работодатель предоставляет средства защиты, то такая работа не является вредной, соответственно, с рабочих снимаются все компенсации — доплаты, дополнительные дни к отпуску, льготы. Грубо говоря, вы работаете в загазованном цехе, а если вам выдали респиратор, то всё, ваши условия считаются нормальными.
Горно-металлургический профсоюз в ответ на это организовал кампанию под названием «Почти как в офисе». В металлургии много вредных рабочих мест: люди работают с расплавленным металлом, в пыли, в высоких температурных режимах. Они продемонстрировали на видео: «Ну всё, мне выдали респиратор и рукавицы, и теперь у меня работа почти как в офисе!». Сделали несколько таких роликов, и это имело широкий резонанс. Поправки удалось остановить. Они защитили миллиардные льготы работникам, которые работают во вредных условиях по всей стране. Небольшая группа людей сделала очень большое дело.
— Что мешает большинству остальных профсоюзов так же активно работать?
— Во-первых, как я уже говорил, практически невозможно организовать законную забастовку, а это означает, что у профсоюзов выбит мощнейший и самый действенный инструмент защиты прав и продвижения интересов работников. Он формально есть, но воспользоваться им невозможно.
Во-вторых, профсоюзы лишены возможности защищать от увольнения своих низовых лидеров. То есть тех, кто возглавляет низовую профсоюзную организацию — в цехе, в бригаде, на небольшом предприятии. Раньше, чтобы уволить цехового лидера, нужно было обратиться в профсоюзный комитет предприятия и сказать: «Мы хотим уволить вот такого человека». Им говорили: «Нет, это наш профлидер, какие у вас к нему претензии?» И если профсоюз считал, что эти претензии необоснованны, они могли просто наложить вето на такое решение работодателя.
Но закон снял эту норму. Теперь профсоюзного лидера могут уволить как обычного работника. И это тоже сильно ослабило профсоюзы. Ну как тут можно работать, как тут можно защищать права? Это становится очень трудным делом. Сегодня у тех профсоюзных лидеров, которые решаются на это, очень непростая жизнь. Я бы сказал, что это герои нашего времени — те, кто по-настоящему ведет профсоюзную работу. Не на словах, а на деле вступается за людей, требует повышения зарплаты, организует протесты, кампании.
— Решиться на протест — это для большинства работников последняя мера, жест отчаяния? Бывают ли негативные последствия для тех, кто решает возглавить трудовой протест?
— Я несколько десятков лет занимаюсь этой темой, с 80-х годов прошлого века. И могу сказать, что это крайне непросто для человека. Нужно перешагнуть через себя, через страх. Если вы начинаете протестовать, вы должны быть готовы к тому, что на вас окажут давление, что, очень вероятно, придется столкнуться с правоохранительными органами. Кроме первого шага придется делать еще какие-то шаги: вести переговоры, разговаривать не только с начальством, но и с коллегами. Это очень серьезная ситуация.
Но тот, кто раз через это перешагнул, потом перестает бояться. Человека, не участвовавшего в протесте, напугать легче, он более осторожен, чем человек, который уже знает, чего это стоит и как себя вести. Бывает ли это опасно? Бывает. К сожалению, неправовая форма протеста часто сталкивается и с неправовым ответом со стороны работодателей. Участников, особенно организаторов протеста, запугивают, на них оказывают давление в разных формах, дело даже доходит — слава богу, пока редко — до физического давления, могут быть нападения. Чаще всего участников протеста пугают увольнением.
— Законы, которые разрешили легко увольнять профсоюзных лидеров и усложнили проведение забастовок, были приняты недавно? Когда профсоюзы потеряли свое влияние?
— Закон о забастовках был принят еще в первой половине 1990-х. Меня очень удивило, что реформаторское правительство Ельцина и Гайдара приняло меры по ограничению возможности профсоюзов — учитывая, что поддержка шахтеров была для них крайне важна. То есть они воспользовались рабочими комитетами, независимыми профсоюзами, а потом ограничили их в правах и возможностях. (Шахтеры, которые массово бастовали против невыносимых условий работы и низких зарплат в 1989 году, поддержали кандидатуру Бориса Ельцина на первых президентских выборах в 1991-м. Поддержка горняков сыграла большую роль в том, что Ельцин стал президентом. — Прим. ред.)
Затем новый Трудовой кодекс, который вступил в силу в 2002 году, все это закрепил. Затем немножко изменили ситуацию с ведением коллективных переговоров, немножко изменили ситуацию с оценкой рабочих мест. И так потихоньку это поле сужается, и одновременно расширяется поле для неформальной занятости, для мигрантов, где профсоюзов нет.
В идеале любая профсоюзная активность должна закончиться тем, что принимается какой-то закон, норма, соглашение. А очень часто профсоюзы действуют таким образом: задержали зарплату — организовали забастовку — выплатили зарплату. Но это никакой не успех. Проходит полгода, и опять возникает долг по зарплате. Успех будет в том случае, если вы добились выплаты заработной платы и добились юридически правомочного соглашения с работодателем о том, что он больше не будет допускать ее невыплат.
Еще одна проблема профсоюзов в том, что они отказываются от политической деятельности. Профсоюзные депутаты в Госдуме голосовали за повышение пенсионного возраста. Это вообще безумие.
Профсоюзы должны участвовать в политике, но не чтобы дорваться до власти, а чтобы формировать трудовое законодательство. Потому что труд — это то, чем занимается практически каждый взрослый человек. Если ты не участвуешь в формировании правил твоей трудовой жизни, то за тебя это сделают другие — бизнесмены, то есть работодатели, чиновники. А когда профсоюзы с гордостью говорят: «Мы вне политики», — это означает, что они и вне деятельности по формированию правил трудовой жизни.
— Есть ли у российских работников сейчас запрос на сильные профсоюзы и есть ли у профсоюзов в стране какое-то будущее, как вы думаете?
— Я не думаю, я знаю. Во-первых, у людей есть запрос не столько на профсоюзы, сколько на участие в регулировании трудовых отношений. Люди не хотят быть пешками и бессловесными орудиями. Это итог XX века и для России, и для других стран. Везде есть профсоюзы, кроме самых репрессивных режимов. У них много проблем, но они есть, и они действуют.
Чем сложнее современное производство, тем более ответственные и грамотные работники там требуются. А у грамотных работников всегда повышенные требования, связанные с достоинством, с уважительным отношением к себе, с чувством, что ты человек, которым нельзя помыкать.
Во-вторых, постоянно возникают аргументы в пользу необходимости профсоюзов. Люди организовываются. Сейчас, например, идет активная работа по созданию профсоюза курьеров, которые зависимы от цифровых платформ так же, как и таксисты.
Образовался профсоюз, поборолся немного. Затем люди устали, испугались, им надоело, они видят безрезультатность — и все, исчез профсоюз. Но через некоторое время он опять возникает в другом месте, пробивается, как трава сквозь асфальт. Это постоянно происходит и будет происходить.
В-третьих, чем сложнее современное производство, тем более ответственные и грамотные работники там требуются. А у грамотных работников всегда повышенные требования, связанные с достоинством, с уважительным отношением к себе, с чувством, что ты человек, которым нельзя помыкать.
Редактор: Александра Зеркалева