«Самое плохое, что вы можете сделать, — это отвести агрессора к директору школы и устроить разнос»

В конце мая этого года в городе Выксе Нижегородской области классная руководительница не отпустила первоклассника с диареей в туалет, и он был вынужден справить нужду за партой. До конца урока ребенок просидел в грязной одежде. Мальчик подвергся насмешкам одноклассников, и теперь он боится возвращаться к учебе. Оказалось, что учительница поступает так не впервые. Об этом случае рассказал нижегородский телеканал «Кстати», позже историю подхватили федеральные СМИ, и нижегородская прокуратура пришла в школу с проверкой.

Каждый год в российских школах происходят тысячи историй, подобных той, что произошла в Выксе. Согласно исследованию Организации экономического сотрудничества и развития, 37 % российских школьников периодически страдают от травли. Буллинг (от английского слова bully — «хулиган», «задира») в школе может стать причиной серьезной психологической травмы. Ученые доказали, что в результате травли происходят структурные изменения в мозге человека, а также увеличивается риск возникновения психических заболеваний.

«Важные истории» поговорили с социологом, заведующим научной лабораторией [мы вынуждены убрать имя: «Важные истории» признаны нежелательными в России] о том, как отличить буллинг от распространенных в школьном возрасте драк, какую роль в травле играют учителя и можно ли искоренить эту проблему в российских школах.

— Как распознать травлю? Вот дерутся одноклассники на перемене — надо уже бить тревогу?

— Не надо бить тревогу. Вообще бить тревогу очень неправильно в обращении с детьми. Школа — такое место, где дети проводят очень много времени, и там реализуются все формы детского поведения. Везде — в Японии, в Корее, в Америке, в России — детям (особенно младшего возраста) свойственен очень высокий уровень физической активности: они вместе играют, вместе бегают, вместе толкаются и вместе дерутся. Опасность возникает, когда это переходит в устойчивую агрессию, обретающую характер травли одного из учеников. Важно различать общий уровень агрессии, связанный с активностью детей, и, соответственно, травлю. Мы [в лаборатории] специально исследуем разные аспекты агрессивного поведения и знаем, что дети хорошо отличают общую взаимную агрессию от травли. Единственный способ распознать травлю и узнать, что творится в школе, — это спросить самих детей. 

Когда вы спрашиваете детей, что они чувствуют, что они думают, очень много в их ответах зависит от них самих и их характеров. Нежные дети из семей, в которых их очень опекают, возможно, будут каждую насмешку рассматривать как буллинг. А дети в школах со средним и высоким уровнем агрессии будут воспринимать эту насмешку или какие-то толчки как более нормальное поведение. Если ребенок нам говорит, что они подрались, но ничего плохого не происходит и никто его не травит, — в большинстве случаев надо принимать это как серьезное мнение. Мы, может быть, хотели бы, чтобы все дети были помягче, чтобы они вообще не дрались, но дети дерутся, а этот ребенок, по крайней мере, не считает себя жертвой травли. Это уже хорошо и очень важно. 

— Звучит так, будто бы буллинг определяется ощущением жертвы здесь и сейчас.

— Во многом да, но не совсем. Давайте формально определим буллинг. Это словесная или физическая агрессия, направленная на одного человека, характеризующаяся последовательностью и асимметрией силы. Если мы с вами подеремся, вы меня ударите сковородкой, а я сделаю вам подножку, и вы ударитесь головой об пол, то это мы подрались. Это ужасно, но травли тут нет. А если вы не можете дать мне сковородкой, а я все время за вами хожу и объясняю, что вы плохо выглядите, то это будет психологическая травля, потому что вы в этом отношении окажетесь беззащитны, а я буду агрессором. Важны именно асимметрия отношений и последовательность — не один раз, а агрессия на протяжении некоторого времени. 

— Возможно, ребенок не ощущает этого, потому что у него нет понимания, что он сейчас находится в каком-то уязвимом положении. Может, у него дома такая же неблагополучная обстановка или у него в принципе в жизни нет зоны безопасности. А постфактум уже во взрослом возрасте он понимает, что был жертвой.

— Я сейчас скажу крамольную вещь. Мне кажется, что в большинстве случаев во взрослом состоянии это проекция собственных взрослых проблем на детство, попытка найти в детстве какие-то причины. Если вы этим заняты, вы обязательно найдете. Это несложно: детство не сахар, в нем всегда много трудностей и травм. Я не имею в виду, что не бывает тяжелых детских травм. Мы изучали неблагополучные семьи и видели детей с трудным детством. Но для большинства людей разговор о детских травмах — это такой рискованный путь поиска объяснений через поиск виноватых. 

Важно следующее. Если дети не замечают этого [точечной травли], а видят это как какую-то общую толкотню, то у них нет по этому поводу психологических проблем: у них не растет тревожность, они не переживают по этому поводу. У этого есть другая отрицательная сторона: надо понимать, что они привыкают к высокому уровню агрессии в целом и могут усвоить, что разные проблемы можно решить кулаками. Это плохо, потому что выливается в привычку агрессии в целом. Но необязательно у таких детей будет какая-то серьезная психологическая травма. 

— А есть какие-то способы исправить ситуацию с травлей?

— Устранить агрессию и травлю из детской среды полностью невозможно. Это делает проблему буллинга особенно сложной для контроля. Если мы в школе попробуем запретить совсем все формы детской агрессии, контролируя все действия детей, то школа станет ненавистным тоталитарным учреждением, а агрессия уйдет за пределы школы. Есть много разных попыток уменьшить травлю: сотни разных программ в разных странах. Но с научно доказанной эффективностью выделяют всего четыре: финскую, итальянскую, норвежскую и австрийскую. Я называю их так по странам, в которых их придумали, а сейчас и финская, и норвежская стали всемирными, распространенными очень широко. Все они уменьшают агрессию примерно на 20 % и виктимизацию (процесс превращения в жертву преступного посягательства из-за определенных особенностей поведения личности. — Прим. ред.) на 15 %. Самая эффективная из них, финская под названием KiVa, уменьшает буллинг, в лучшем случае на 25 %. Вот сколько ни старайтесь, вы даже наполовину не сможете его уменьшить в долгосрочной перспективе. Мы понимаем, что прочитать детям серию лекций и провести какой-то тренинг про социальные отношения мало поможет. Почему? Потому что налаживание отношений — это практическая вещь. 

Под налаживанием детских отношений я имею в виду весь комплекс поддержки в школе и вне школы. Например, если у человека есть друзья вне школы, то он легче переживает не очень хорошие отношения в школе. Один из моих простых советов родителям: сделайте так, чтобы у вашего ребенка была разветвленная сеть друзей, а не только школа, школа и еще раз школа. Потому что если у него в школе начинаются неприятности, а эмпатически настроенных сверстников и друзей у него нет, то ребенок будет очень остро это переживать.

— Чтобы понять, чем все же общий агрессивный фон отличается от травли, расскажите, какие формы может приобретать травля.

— Одна ситуация травли — это когда есть один агрессивный подросток, то, что по-английски называется a bully, агрессор, человек, который травит всех, кого может. У такого человека обычно есть сторонники, которые с интересом смотрят на то, как он это делает. Этот ребенок таким образом повышает свой статус. Другая ситуация, когда дети травят коллективно одного. Часто это форма не физической травли, а психологической — словесные издевательства, остракизм. Необязательно коллективная травля происходит большими группами, она может происходить среди друзей. Вот реальный пример: четыре подружки, которые друг друга травят попеременно, каждый раз по трое объединяясь против одной. Тонкая травля психологически сильно переживается, когда она исходит от людей, которых ты считаешь близкими, от которых не ожидаешь. Такую травлю школа вообще не может увидеть, потому что с точки зрения взрослых это четыре неразлучные подружки. А может, и не надо, чтобы учителя влезали со своим мониторингом во все детские отношения друзей и подруг. Эта дилемма — большая проблема школы и семьи. Мы не хотим, чтобы всё поведение детей было непрерывно под мониторингом, дети должны иметь собственную свободу детской жизни. А с другой стороны, мы очень не хотим, чтобы в этой свободной детской жизни возникали для детей какие-то тяжелые травмы. 

— Насколько важны здоровый климат и эмоциональная поддержка в школе? Или школа — это про дисциплину и знания. 

— Особенность российского школьного образования состоит в том, что наша школа про образовательные достижения. Даже не про дисциплину! У нас школа оценивается по образовательным успехам учеников как родителями, так и системой образования. Все эти бесконечные контрольно-измерительные материалы, всероссийские контрольные, государственная итоговая аттестация. Образованные родители смотрят в первую очередь на школьные образовательные достижения, а не на здоровый климат. Они идут в школу, в которой очень много преподают английский или математику, у которой высокие показатели итоговых аттестаций, а не туда, где всем детям хорошо. 

Такая установка родителей глубоко неправильна, потому что школа в первую очередь должна быть эмоционально благополучна. Дело даже не в том, что это будет чревато травмами во взрослой жизни, а в том, что, если ваш ребенок просто несчастлив в течение пяти часов в день, это плохо. Зачем ребенка мучить-то? Интересно, что школьные системы образования, в которых стараются сделать так, чтобы всем детям было хорошо, довольно успешны в отношении и всяких аттестаций.

Например, в международных рейтингах образовательных успехов Финляндия стоит довольно высоко. В Финляндии усилия направлены на то, чтобы подтягивать отстающих: дополнительные занятия троечникам, консультации. Хорошо видно, что они поднимают общий средний уровень успешности детей, но не дают высоких результатов. Российские школьники дают более высокие результаты, чем финские, но у нас очень много и низких результатов.

Мне кажется, это воспроизводит те разрывы, которые есть у нас в обществе между успешными и неуспешными, между людьми, которые склонны решать свои проблемы, впадая в алкоголизм, и теми людьми, которые уверены в себе и ищут успешную работу. Неравенство в детстве таким образом воспроизводится во взрослой жизни.

— Влияют ли социальные факторы на уровень буллинга в школах? Где он выше: условно в сельской школе или в лицее в центре Москвы? 

— Школы, нацеленные на образовательный результат, в ряде случаев могут оказаться местом с высоким уровнем травли. Нередко в гимназии травли больше: причем дети не бьют кого-то ногами, а психологически травят.

— Я училась в гимназии, и у нас травлю подчас начинали учителя. Они выделяли тех, кто слабый и кто не может за себя постоять, и весь образовательный процесс строился на том, что их унижали…

— Так бывает, но чаще в более мягкой форме. Те, кто неуспешен, так или иначе страдают, потому что в самой мягкой форме им просто могут уделять меньше внимания и уже этим показывать им, что они неудачники. Я считаю, что система, которая во главу угла ставит образовательные достижения школьников, подталкивает к тому, чтобы неуспешные школьники находились в положении жертвы. Не обязательно же учитель должен унижать. Он просто все время дает понять, что этот ребенок неуспешный. 

В школе, где все ученики средней успешности, такого, скорее всего, не будет. Там агрессия со стороны учителя скорее связана с тем, что этот ребенок как-то особенно плохо себя ведет, а учитель кричит. Здесь мы сталкиваемся с тем, что это взаимное отношение, когда все проявляют агрессию, а ведь и дети часто могут травить учителей.

В некоторых школах мы наблюдаем картину общей агрессии. Мы изучили более двухсот школ в Калужской области: одни поселки благополучны, а в других царит агрессия — средний уровень агрессии в семье скоррелирован с агрессивным поведением учителей в местной школе, и он же связаны с тем, что в школе дети друг друга мутузят на переменах. В этих небольших поселках есть какая-то общая атмосфера агрессии, которая, конечно, связана с социальными условиями жизни семей. 

Мы можем предположить, что высокий уровень агрессии свойственен людям не столько бедным, сколько испуганным и живущим в постоянном стрессе. Люди, которые живут в состоянии риска и неопределенности, часто агрессивны. У людей с невысоким уровнем образования меньше навыков социального взаимодействия. Они чаще решают вопрос силой, угрозами, просто командным отношением. Образованные же родители часто разводят долгие разговоры с детьми «почему надо», стараясь детей убедить, что что-то надо сделать, и тем самым учат их решать проблемы переговорами.

Если же дети привыкли к тому, что у них дома и в школе всё решается словами типа «сказано — сделано», «встал и пошел», «сделай задание, нечего разговаривать», они учатся этому. Они оказываются в ловушке агрессии, которую во взрослом состоянии они продолжают воспроизводить. В этом смысле помимо травли в школе и в обществе существует проблема уменьшения общего уровня агрессии: нужно учить людей договариваться, а не просто командовать. 

— Если ребенок проявляет агрессию, его надо наказывать? 

— Если ребенок проявляет агрессию специально для того, чтобы, например, показать свой бунтарский характер и повысить свой социальный статус, то в этой ситуации просто катастрофическим будет прямое наказание — оно только укрепит его в таком поведении. Поэтому одна из простейших инструкций по работе с буллингом, которая распространена во всем мире: никогда не наказывать молниеносно. 

Самое плохое, что вы можете сделать, — это отвести такого агрессора к директору школы и устроить ему разнос. Ребенок выйдет оттуда и постарается продемонстрировать, что он и директора не боится. В этой ситуации надо разнять всех, успокоить и потом разобраться в ситуации, поговорить с другими подростками, детьми, а потом, может быть, вместо наказания провести переговоры — например, медиацию (процесс урегулирования конфликта с участием третьей беспристрастной стороны. — Прим. ред.). Такие переговоры очень помогают уменьшить буллинг и создать благополучный климат в школе. Успешные программы, в частности, финская, во многом нацелены на то, чтобы агрессия перестала быть способом повышения статуса для подростков. Если ребенок вдруг неожиданно понимает, что он теряет репутацию в глазах пассивных наблюдателей, он зачастую прекращает травлю. 

— Насколько российские школьники благополучны по сравнению с подростками из других стран? За что в России чаще всего травят? 

— Во всех международных исследованиях Россия находится где-то посередине европейских стран. Это ни хорошо ни плохо. Надо понимать, что Россия — обычная страна, попросту нормальная. Нам очень трудно поверить, что мы нормальные. У нас есть дискурсивная привычка считать, что либо мы светоч мира и хранитель скреп, либо что-то ужасное, ни с чем не сравнимая «Верхняя Вольта с ракетами». Нет! Мы средняя, обычная страна. 

Есть гипотезы, почему буллинг в России не приобретает особо опасные формы притом, что в целом население страны довольно агрессивно в повседневной жизни. В частности потому, что в детских группах царит ощущение равенства. Мы спрашивали детей, кто у них в классе самый популярный человек. Они все нам отвечают: «А у нас нет популярных, у нас все хорошие, все одинаковые». Это сильная норма детского коллективизма. В американских школах есть институт популярности, есть какие-то звезды, а у нас нет. Мы специально изучали этот вопрос в Санкт-Петербурге. Мы хотели понять, есть ли у нас школы, в которых дети, которые хорошо учатся, не популярны. Потому что тогда это значит, что детей, которые хорошо учатся, наказывают, превращая в изгоев. Я думал, что у нас будет 20 % таких школ. Хотите верьте, хотите нет, их вообще у нас нет, есть только отдельные неблагополучные классы. 

Бывает, травят детей, которые слабые, толстые, еще какие-то, у которых странное поведение… Но так, чтобы часто травили отличников или травили детей какой-нибудь особенной национальности, нет.

После многих лет исследований я очень хорошо отношусь к российским школам. В целом российская школа довольно безопасное место, довольно благополучное, где почти нет этнических конфликтов, почти нет выраженных систем травли по каким-то признакам. Мне кажется, что проблема школ сейчас совсем другая. Она состоит в том, что, с одной стороны, государство держит школы в черном теле, под избыточным бюрократическим контролем бумажного производства, а с другой стороны — в обществе сложился настрой против школы и учителей.

— Что конкретно вы имеете в виду и в чем это проявляется?

— Если посмотреть фейсбук, образованные люди рассказывают друг другу, как им было плохо в школе. Постепенно у людей складывается такое представление, что школа — это какой-то социальный ад. Нет, я ответственно заявляю, как исследователь: это не социальный ад или это только в той мере социальный ад, в какой мы сами вокруг себя его создаем. Если родители агрессивные, учителя кричат друг на друга, директор на учителей, то и дети тоже кричат друг на друга. Не нужно думать, что школа чем-то особенно плоха.

— Вы имеете в виду, что это попытка объяснить все проблемы, сосредоточить зло в каком-то одном месте, не обращая внимание на другие проблемы?

— Да, родители свои проблемы хотят объяснить ситуацией в школе, но не только. В стране за 30 лет у образованного населения (и не только образованного) сложился кризис доверия к государству. У нас не доверяют полиции, у нас не доверяют прокуратуре, у нас не доверяют судам. У нас могут доверять президенту, потому что это такой образ из телевизора, с которым иначе как по телевизору не взаимодействует население, а вот с полицией оно взаимодействует, с судами взаимодействует. Какое-то время школа как государственный институт сохраняла доверие населения. Это доверие стало размываться последние годы на моих глазах. 

В целом профессия учителя непрестижная, низкооплачиваемая, за исключением малого числа очень престижных или частных школ. Учителя — это часто уставшие люди старше среднего возраста, которые находятся не просто между молотом и наковальней, но между несколькими молотами и наковальнями. 

С одной стороны, дети, с которыми всегда трудно работать, с другой — бюрократия, которая, вместо того чтобы дать тебе возможность работать с детьми и повышать тебе зарплату за то, что у тебя в классе нет травли, требует какие-то бессмысленные отчеты, которые не имеют никакого отношения ни к успехам в школе, ни к благополучию детей.

У нас учителя начальной школы получают еще меньше, чем учителя старших классов, а воспитатели детских садов еще меньше. У учителей, конечно, наступает выгорание. Оно происходит либо быстро, и тогда молодые учителя просто бросают школу, потому что не справляются, либо оно постепенно нарастает в форме потери эмоционального переживания.

С третьей стороны есть родители, которые бывают очень агрессивны. Школы беззащитны, потому что родителям в нашей стране с агрессивными силовыми ведомствами достаточно просто написать куда-нибудь жалобу, чтобы школу пришли проверять. Учителя замучены, и мне жалко наши школы и наших учителей, а они неплохие люди. Мне кажется, что родители, а отчасти и журналисты создают отрицательный образ школ. 

— Почему? 

— Старая шутка: если собака укусила джентльмена, то это не новость, а если джентльмен укусил собаку, то это новость. Что в школах всё хорошо, это не новость. А вот если в какой-то школе мы обнаруживаем ужасный конфликт, то это новость — и большая. Неправильно, если общество в целом судит школы или какие-то группы людей по каким-то ужасным историям в медиа, которые, безусловно, нужно предавать огласке. 

Не нужно, чтобы из таких историй складывалось слишком отрицательное впечатление о наших школах в целом. Поведение родителей, которые агрессивны в отношении школы и ругают учителей, также порождает агрессию в ребенке.

В этом смысле семья имеет больше значения, чем школа. Если в семье не помогают ребенку освоить какие-то социальные навыки успешного поведения, если дома принято всё решать грубым словом или кулаками, ребенок будет это делать и в школе. Если в семейных отношениях царит манипулятивность, то ребенок и этому учится, применяя подмеченные навыки в школьной травле. Он в семье учится этому больше, чем в школе, потому что все-таки школа во многом про образование, а семья — про отношения.

Редактор: Роман Анин