По разным оценкам, сегодня в России от 800 тысяч до пяти миллионов человек находятся в рабстве: их покупают, продают, удерживают насильно и эксплуатируют — в магазинах, на фабриках, в отелях, борделях и частных домах. Во время пандемии коронавируса их стало еще больше, а торговля людьми обрела новые формы. «Важные истории» поговорили с Вероникой Антимоник, соосновательницей фонда «Безопасный дом», который занимается предотвращением торговли людьми и помощью пострадавшим от нее, о том, кто и как становится жертвами преступников, как в борьбе с незаконной эксплуатацией могут помочь крупные корпорации и случайные прохожие и почему российские власти годами игнорируют проблему современного рабства.
— Что представляет собой рабство в современной России и кто, как правило, становится его жертвами?
— Когда говоришь «рабство», у людей обычно возникает ассоциация с трансатлантической работорговлей. А это, во-первых, только одно из явлений внутри рабства. Во-вторых, оно осуществлялось по отношению к определенным группам, было связано с расой и территориальными признаками. Сейчас, наоборот, мы говорим о том, что в ситуацию торговли людьми может попасть каждый человек, это имеет отношение не только к африканцам и осуществляется не только американцами или европейцами. Поэтому мы не используем слово «рабство», мы все-таки говорим «торговля людьми».
Современная торговля людьми тесно связана с миграцией. По тем потокам, где больше всего идет миграция, будет и наибольшее количество случаев торговли людьми, потому что мигранты — одна из больших уязвимых групп. Преступники пользуются тем, что люди не могут себя в своей стране обеспечить, найти нормальную работу с достаточным уровнем дохода.
В России такие мигранты — в основном граждане СНГ. Раньше было больше всего людей из Украины и Молдовы, сейчас их стало меньше, потому что для них упростилась миграция в Европу. Но по-прежнему много случаев торговли гражданами Узбекистана, Кыргызстана и других стран Центральной Азии.
Антимоник
Много случаев и из Африки. До пандемии, когда были открыты границы, из Нигерии каждый месяц привозили в среднем 300 человек. Во время Чемпионата мира по футболу [в 2018 году] был безвизовый въезд по Fan ID, и эта цифра была еще больше. Большинство — девушки, которых вывозят с целью сексуальной эксплуатации.
Есть еще люди из стран Юго-Восточной Азии, из Китая. Из Филиппин в Россию привозят много женщин в качестве домашней прислуги. Граждане России также подвергаются эксплуатации, как за рубежом, так и внутри страны.
— А вообще женщин, ставших жертвами торговли людьми, больше или меньше, чем мужчин?
— Женщины в целом чаще сталкиваются с дискриминацией при поиске работы и трудоустройстве, и уровень зарплат у женщин ниже. В итоге гендерное неравенство влияет и на то, что женщины становятся более уязвимыми перед ситуациями торговли людьми. Пострадавших от трудовой эксплуатации женщин больше, чем мужчин. Но есть еще и секс-эксплуатация, которая для многих не выглядит проблемой. В обществе с патриархальными установками зачастую считают, что в принципе ничего такого в этом нет: женщина должна либо обслуживать мужчину в семье, либо сексуально обслуживать в проституции — ну а что еще женщины могут делать?
— В начале 2020 года в ООН прогнозировали, что в мире усугубится ситуация с торговлей людьми из-за пандемии коронавируса. Прогноз сбылся? Если да, то в чем это выражается?
— В пандемию в связи с сокращением рабочих мест многие люди по всему миру остались без работы и денег. Соответственно, преступники активизировались и стали их вовлекать в трудовую и сексуальную эксплуатацию.
Активизировалось принуждение к криминальной деятельности, например, к наркокурьерству. В России есть случаи, когда вовлекают уязвимых людей — выпускников интернатов или мигрантов, — заставляют их раскладывать закладки. Когда такие люди попадают в поле зрения правоохранителей, они для правоохранителей выглядят преступниками, их в итоге сажают. Никто не разбирается, что они стали жертвами другого преступления. Очень редко удается доказать, что человек делал это под принуждением, он жертва, а ответственность лежит на других людях.
В связи с закрытием границ стало больше случаев эксплуатации внутри страны и онлайн. Преступники вообще всегда быстрее адаптируются к меняющимся условиям, и они намного больше стали вовлекать людей через интернет — и эксплуатировать через интернет.
— И как выглядит эта эксплуатация через интернет?
— И раньше были случаи торговли людьми в вебкам-индустрии (деятельности, построенной на том, что девушка за деньги общается с клиентами в онлайн-видеочате и выполняет их пожелания, часто эротического характера. — Прим. ред.), но во время пандемии их стало просто невероятно много. Многие женщины остались без работы, и выросло количество объявлений [с предложениями о работе вебкам-моделью]. Мы сейчас с вами поговорим, и, я уверена, контекстная реклама потом покажет нам предложение работы в вебкаме. Эти объявления подаются как нормальный вариант, они говорят, что это якобы не проституция, девушке обещают, что даже не нужно будет раздеваться, что ей будут платить просто за разговоры с ней. Но на самом деле это такая же сексуальная эксплуатация, не менее опасная, чем непосредственно проституция — там практически все то же самое происходит.
Очень быстро девушка понимает, что ей всё же придется что-то делать [на камеру]. И рано или поздно на нее начинают давить: либо ты это делаешь, либо уходишь отсюда. А параллельно говорят, что это вроде как онлайн все идет, но записи-то остаются. Девушку начинают шантажировать, что, если она захочет выйти, то эти записи распространят. Ее таким образом начинают вовлекать еще сильнее, чтобы она оказывала больше услуг, чтобы не только не уходила, но и приводила других девушек.
Это тоже очень опасно, потому что, когда девушки вербуют других девушек, это выглядит более безобидно. Другая легче на это согласится. А «вербовщица» сама может находиться в ситуации принуждения — она так делает, чтобы освободиться.
— По данным Global Slavery Index, в России находятся в рабстве около 800 тысяч человек — колоссальное число. Насколько эта цифра реальна?
— Мы считаем, что цифра Global Slavery Index даже занижена. Например, в России в секс-индустрии три миллиона человек, возможно, и больше. По разным данным, до 80 % находятся там не добровольно. То есть их вовлекли, используя какой-то обман, и принуждают, это могут быть случаи торговли людьми.
Ну вот вы считайте: от трех миллионов примерно 80 % — и это только сексуальная эксплуатация. А у нас еще примерно столько трудовой эксплуатации других видов. То есть вообще речь идет о миллионах.
«Например, в случае трудовой эксплуатации могут сказать, что ты будешь работать на стройке, но, конечно, никто не скажет, что тебя там будут бить, закрывать, не платить деньги и угрожать. Либо женщине могут сказать, что она будет работать в магазине, а на самом деле продадут ее в проституцию».
— Как вообще попадают в ситуации торговли людьми?
— Схем огромное множество. Есть распространенное убеждение, что людей для этого похищают. На самом деле похищают крайне редко: похищенного человека сложнее контролировать, это привлекает больше внимания. Большинство людей вербуют.
При вербовке преступники обычно пытаются подобрать то, что можно предложить конкретному человеку, на что именно она или он согласится. Предложение работы, например. Но всегда что-то скрывают, какую-то неочевидную информацию. Например, в случае трудовой эксплуатации могут сказать, что ты будешь работать на стройке, но, конечно, никто не скажет, что тебя там будут бить, закрывать, не платить деньги и угрожать. Либо женщине могут сказать, что она будет работать в магазине, а на самом деле продадут ее в проституцию.
Это базовое согласие важно для транспортировки. Если перевозят людей через границу, то важно, чтобы человек ехал добровольно. Есть какая-то легенда, которую преступники создают для человека и его родственников. Близкие знают, что он уехал на работу в Россию. Это очень удобно, потому что потом, когда начинается эксплуатация, бывает, что забирают телефон и дают звонить только в присутствии преступника. Он может отзваниваться близким регулярно и говорить: «Все нормально, я работаю». И близкие иногда могут годами не знать о том, что человек оказался такой ситуации.
— Как российское государство включено в борьбу с торговлей людьми? Защищает ли от этого текущее законодательство?
— Это больная тема. Вообще проблема международная, и есть некоторые международные документы, которые прописывают, во-первых определения, во-вторых, носят рекомендательный характер в отношении того, как проблему можно решать на уровне стран. Один из таких основных документов называется Палермский протокол, Россия ратифицировала его в 2004 году. Благодаря ему, например, у нас появились статьи в Уголовном кодексе. Но они, к сожалению, не очень рабочие.
В двухтысячных, когда я начинала работать, у нас было больше надежд на то, что государство активнее включится в решение этой проблемы. Но в России внутреннего законодательства по торговле людьми до сих пор нет, несмотря на то, что по разным международным требованиям и соглашением его должны были принять.
Просто статей Уголовного кодекса недостаточно. Нужно, чтобы был именно федеральный закон, прописывающий порядок действий. Законопроект на самом деле был написан в 2000-х годах, но не был рассмотрен. И до сих пор даже не поднимается вопрос о том, чтобы его рассматривать.
— А чем поможет именно федеральный закон? Почему он так нужен?
— Если есть в стране закон, обычно назначается координационная группа, которая ставит задачи, распределяет ответственность между государством и общественными организациями. Общественные организации не способны самостоятельно решить проблемы, потому что преступники [в этой области] очень влиятельные, они зарабатывают на этом огромные деньги. Торговля людьми — вторая по величине дохода после торговли наркотиками. Соответственно, у преступников есть деньги, власть, они могут коррумпировать правоохранительные органы. Что могут противопоставить им некоммерческие организации, особенно некоммерческие организации в России, как мы? Этой проблемой должно заниматься и государство, и бизнес.
Что интересно, эти законы по торговле людьми есть во всех странах СНГ, а в России — нет.
— Вы упомянули, что в борьбу с торговлей людьми должен включаться бизнес. Что вы имеете в виду?
— Бизнес на самом деле имеет самое прямое отношение к торговле людьми, потому что огромное количество случаев трудовой эксплуатации происходит с участием бизнеса. И им покрывается.
Мы все, по сути, являемся соучастниками торговли людьми, потому что она приняла уже такие масштабы, что это касается жизни буквально каждого из нас. Например, мы все пользуемся смартфонами, а в них есть небольшая деталь, которую делают из кобальта. Его добывают в Конго дети, находящиеся в ситуации принудительного детского труда. Их контролируют незаконные вооруженные формирования, которые заставляют их работать на тяжелой опасной работе, добывая этот кобальт.
«Мы все, по сути, являемся соучастниками торговли людьми».
То же самое с одеждой, которую мы покупаем в масс-маркете. У них почти все производства вынесены в бедные страны, где также есть ситуации принудительного труда.
Бизнес может повышать прозрачность и ответственность, следить за тем, чтобы таких случаев не было, и таким образом бороться с торговлей людьми.
Помимо того, чтобы не допускать эксплуатацию на своих производствах, бизнес может выделять какие-то деньги на решение этих проблем.
— Какой эксплуатации в России больше — трудовой или сексуальной?
— У нас нет статистики по стране, но я с 2003 года работаю с этой темой и, просто по мониторингу случаев вижу: в России количество случаев трудовой и сексуальной эксплуатации распределяется примерно поровну. Помимо трудовой и сексуальной эксплуатации, есть еще принуждение к попрошайничеству, к криминальной активности, репродуктивная эксплуатация, принудительные браки — их сейчас тоже рассматривают как форму торговли людьми — и другие формы эксплуатации.
— Что значит репродуктивная эксплуатация?
— Это, например, когда женщин обманом принуждают беременеть и вынашивать детей. В некоторых странах есть даже репродуктивные фабрики, куда продают женщин. В Индии, например, если семья бедная, родители могут девочку продать либо в бордель, либо на такой репродуктивный завод. И продают их туда в семь-восемь лет. Они живут там много лет, никуда не выходят, беременеют и рожают детей — столько, сколько могут, а детей этих потом продают. Девушек по сути используют как инкубатор.
В Индии много чего было принято в связи с репродуктивной эксплуатацией, сейчас стало лучше. Но в других странах тоже это существует. В прошлом году в России, например, были возбуждены уголовные дела по торговле людьми — по случаям суррогатного материнства.
— Пожалуй, самая громкая история о современном рабстве в России — когда граждане Узбекистана, Казахстана и Таджикистана, в основном женщины, 10 лет подвергались трудовой и сексуальной эксплуатации в продуктовом магазине в районе Гольяново в Москве. Тогда прокуратура отменила постановление о возбуждении уголовного дела, потому что у пострадавших была возможность сообщить о своем положении покупателям, с которыми они контактировали. Почему люди, попавшие в эксплуатацию, не всегда просят о помощи, даже если кажется, что они могут это сделать?
— У правоохранителей часто такой вопрос: вы же могли уйти, почему не ушли? И это не только российская проблема, это проблема расследования таких преступлений во всем мире. Сложно доказывать, что человек не уходил из-за угроз. Физическое удержание — это понятно. По запросу «рабство» в интернете такие картинки: кандалы, цепи, наручники. Но это миф, на самом деле в большинстве случаев преступники используют психологические способы удержания. Угрозы, насилие, удержание документов, долговая кабала — есть целый список этих способов, и они все не физические, хотя могут быть даже более действенными.
«Угрозы, насилие, удержание документов, долговая кабала — есть целый список способов удержания людей, и они все не физические, хотя могут быть даже более действенными».
Еще есть понятие выученной беспомощности: после нескольких неудачных попыток освобождения люди перестают пытаться. И чем дольше находится человек в такой зависимости, тем меньше попыток он будет предпринимать.
Возможность попросить о помощи иногда действительно есть, но проблема в том, что окружающие не всегда готовы эту помощь оказать. Есть страшные случаи, когда люди возвращали пострадавших преступникам. У нас был пострадавший, который убегал пять раз, и его каждый раз продавали хозяевам обратно.
Иногда просьбы о помощи просто игнорируют, и это не менее страшно. У нас был подопечный, который так же, имея возможность общаться с посетителями, просил телефон, чтобы позвонить домой, и ему никто не давал — боялись, что украдет. Только через 10 месяцев он смог освободиться, потому что ему какой-то мужчина всё же дал позвонить. Это был удаленный автосервис в лесу на трассе, оттуда убежать было некуда: лес, Сибирь, населенные пункты далеко.
— Как вообще можно понять, что человек находится в ситуации торговли людьми и ему нужна помощь?
— Торговля людьми — это такое невидимое преступление, которое может происходить рядом с нами, в местах вроде магазинов и разных сервисов.
Чаще всего с пострадавшими могут контактировать люди, которые работают или связаны со сферами гостиничного бизнеса, здравоохранения, сельского хозяйства, строительства, перевозок, рыболовства, лесозаготовок, услуг на дому. Нет какого-то четкого списка признаков, это может выглядеть по-разному. Основная идея в том, чтобы быть более внимательными и эмпатичными.
Те признаки, что можно заметить, часто являются методами контроля пострадавших, которые используют преступники. В первую очередь, это необходимость выплаты какого-то «долга» работодателям или невозможность оставить занятие или работу из-за этого долга. Если паспорта или другие важные документы не хранятся у самих людей, это тоже может говорить об эксплуатации.
Пострадавшие от торговли людьми часто живут или работают в изолированных местах, без значимых контактов с внешним миром, а когда они общаются с другими людьми, за ними кто-то наблюдает. Проживание на рабочем месте или в месте, которое принадлежит работодателю, — тоже признак возможной ситуации торговли людьми.
Неочевидный признак — это наличие у человека романтического партнера, члена семьи, друга или «спонсора», часто более старшего возраста, который контролирует его общение, расходы и ограничивает контакты с внешним миром.
— И что делать, когда понимаешь, что замечаешь эти признаки?
— Понятно, что геройствовать и пытаться уводить людей может быть небезопасно, не во всех ситуациях это стоит делать. Но как минимум передать информацию человеку или сообщить о нем куда-то можно.
Освобождением должны заниматься все-таки правоохранительные органы. И мы как члены общества тоже можем влиять, требовать от полиции каких-то действий. Например, по проституции у нас публичное обвинение — то есть вообще любой человек может обратиться в полицию с просьбой провести проверку. Конечно, полиция может быть коррумпирована и не отреагировать или провести проверку формально, но мы считаем, что чем больше будет людей обращаться и требовать от полиции делать то, что они должны делать, тем больше мы добьемся каких-то изменений.
— А кто, кроме, собственно, НКО, должен рассказывать людям об этой проблеме, чтобы они на нее обращали внимание? Тоже государство?
— Как и о сексуальном просвещении или финансовой грамотности, о торговле людьми нужно рассказывать еще в школе. Мы этим тоже занимаемся, но у нас есть проблема с законодательством. С детьми ведь сейчас вообще нельзя на какие-то темы говорить. И, опять же, это все упирается в отсутствие федерального закона против торговли людьми, потому что везде, где закон есть, про торговлю людьми в школах рассказывают.
«В России недостаточно знают о торговле людьми. Но человек, который знает, что это преступление, скорее будет обращаться за помощью и пытаться освободиться сам».
В Украине, например, в школьной программе есть занятия вроде ОБЖ, где рассказывают, что можно оказаться в ситуациях сексуальной и трудовой эксплуатации, как туда попадают, как это выглядит. У нас был случай, когда в Россию из Украины привезли девушку для сексуальной эксплуатации, продали, и она при первой возможности обратилась за помощью. Позвонила по телефону одной непрофильной организации и сказала: «Я в ситуации торговли людьми». А консультант, который ответил ей по телефону, спросил: «А что это такое?» Это пример того, что в России недостаточно знают о торговле людьми. Но человек, который знает, что это преступление, скорее будет обращаться за помощью и пытаться освободиться сам.
А те, кто этого не знает, например, люди из Центральной Азии или Африки, вообще не понимают, что в их отношении совершается преступление. Они будут думать, что им просто не повезло, их обманули, они действительно должны выплачивать долг и никто их не защитит: ни полиция, ни организации.
У нас сейчас тоже стали немного больше писать про проблему торговли людьми. И к нам чаще стали обращаться на этапе еще вовлечения: люди, например, рассказывают, что им предложили какую-то работу, и они подозревают, что с ней что-то может быть не так, просят совета. И это хорошо, так это и должно работать.