«Придет веселая толпа епископов. Переизберет себе все руководство»

Украинская православная церковь (УПЦ) осудила войну и отказалась подчиняться Москве. Тем не менее она сейчас балансирует на грани запрета, а с нового года ее могут выгнать из главных храмов одной из мировых православных святынь — Киево-Печерской лавры. Украинские власти предупредили, что не собираются с 1 января продлевать с УПЦ договор аренды Успенского собора и Трапезной церкви. 

С начала октября Служба безопасности Украины (СБУ) проводит в храмах и монастырях УПЦ обыски по подозрению в связях с агрессором — Россией. И. о. главы СБУ Василий Малюк заявлял, что с начала большой войны открыто 23 уголовных дела против деятелей УПЦ, а 33 священнослужителя стали подозреваемыми — «от классических агентов сбора глубинной информации до банальных корректировщиков огня в рясах».

В Верховную раду внесен законопроект о запрете УПЦ на территории Украины. Президентским указом введены санкции против семи иерархов УПЦ — «за пособничество и оправдание российской агрессии, продвижение идей русского мира в стране». 

6 декабря уволена глава Госслужбы по этнополитике и свободе совести Елена Богдан — ее подозревали в защите УПЦ. Новый глава, Виктор Еленский, — религиовед, которого президент Зеленский недавно назвал своим консультантом по межрелигиозным отношениям. Еленский — сторонник украинской автокефалии, считающий, что у структур Московского патриархата в Украине будущего нет.

Значит ли все это, что УПЦ доживает последние дни? Формально УПЦ могут запретить, но уничтожить ее точно не получится, считает социолог религии, автор книги о современной Русской православной церкви Николай Митрохин, последние 25 лет много работавший в Украине.

«Украинскому политическому классу нужна единая православная церковь»

— Отберут теперь у УПЦ Киево-Печерскую лавру?

— Решение украинских властей лишить лавру возможности арендовать два крупнейших храма — это пробный шар, чтобы посмотреть на реакцию общества. При желании эту инициативу можно отменить. Но само по себе решение является грубейшим нарушением прав верующих: Трапезный храм собирал на воскресные литургии до 1,5 тысячи человек, Успенский — 600. 

Такое количество верующих просто невозможно разместить в остальных храмах УПЦ в лавре — они меньше и они битком забиты. Всего, по моим исследованиям, в храмах лавры на воскресных литургиях присутствует до 2,5 тысячи человек. И вот большинство из них лишают возможности молиться в привычных храмах.

— Есть версия, что лавру передадут ПЦУ… 

— Теоретически это возможно, но проблема в следующем: чтобы эксплуатировать лавру, нужны монашествующие. У ПЦУ практически нет монашествующих. Она может наскрести со всех монастырей и перевезти туда двадцать человек, чтобы они составили верхушку администрации. Но лавра — это бизнес, налаженный на массовом притоке людей. В лавру ежедневно приходят тысячи людей и со всего Киева, и со всей Украины, они покупают свечки, делают пожертвования. Эти люди приходят не потому, что лавра — это лавра, а потому, что для них это духовный центр УПЦ. И если в лавре сядут те, кого они считают, условно, обновленцами, люди туда просто не придут. Церковная жизнь будет перемещаться в какие-то скиты, маленькие храмы, куда вся эта лаврская братия разойдется. Где будет духовник такой-то, отец такой-то. Вот он будет служить где-то в селе в Киевской области. И к нему все эти женщины после сорока, которые составляют большинство верующих, будут ездить на микроавтобусе.

— А если украинские власти вообще запретят УПЦ и заставят её объединиться с ПЦУ? 

— Окей, каждая община повесит на себя табличку ПЦУ, и дальше что? Чтобы община начала что-то перечислять вверх по вертикали — это непростое дело. Каждая община — самостоятельное юридическое лицо. [Предстоятель ПЦУ] Епифаний, даже получив приход под свое формальное покровительство, не сможет продать здание или начать получать епархиальный налог от этого прихода. Это нереально.

Я тут общался с одним из, скажем так, высших администраторов ПЦУ, и сказал ему: «Ну, добьется власть того, чтобы УПЦ присоединилась к ПЦУ. Придет веселая толпа епископов УПЦ, которых в два раза больше, чем вас. Переизберет себе все руководство, которое надо». Он говорит: «Да, Михайловский монастырь [где находится руководство ПЦУ] тоже этого боится». Для них как раз было бы выгодно, чтобы УПЦ оставалась в том подвешенном статусе, в котором она сейчас есть.

— УПЦ ведь не поддерживает агрессию России?

— В течение первого часа войны появилось заявление главного публичного спикера УПЦ, отца Николая Данилевича. Спустя четыре часа появилось заявление [предстоятеля УПЦ] митрополита Онуфрия с полной поддержкой ВСУ: «враг напал на нашу родину» и прочее. Потом, спустя четыре дня, было заявление Синода на эту тему. Эти заявления в украинском публичном дискурсе принято игнорировать, но для верующих УПЦ это было важно. Не только верхушка, но и епископы, даже те, кто раньше были пророссийские, сразу четко выступили против войны. 

Для основной массы прихожан УПЦ вопрос был не в этом, а в том, что скажет патриарх Кирилл: «Мы с Россией, помимо общих святынь, соединены поминанием патриарха Кирилла, какая будет у него позиция?» Сначала Кирилл повел себя относительно разумно. Он сам и его пресс-служба молчали три недели. Но его молчание, которое в российских условиях можно было воспринимать как дистанцирование от войны, в украинских условиях значило «вот наш защитник и ходатай в Москве, почему он молчит, когда нас убивают?» Начались требования, письма к нему от епископов и священников: «Кто ж ты нам, почему мы тебя должны поминать?» И одновременно пошли требования автокефалии. Патриархия на это не нашла ничего лучшего, чем ответить: «Что-то вы тут неканонические требования выдвигаете, что за дела?» Тут украинское духовенство окончательно взбеленилось, в результате киевская митрополия разрешила не поминать Кирилла: «Мы берём это на себя, мы будем его поминать, а вопрос об автокефалии мы рассмотрим позже».

Это было в конце марта. Тем временем шло освобождение Киевской области, узнали про Бучу. Внутреннее давление на УПЦ уже было большое. И оказалось, что митрополит Онуфрий, который считался главным промосковским кадром, тайно подготовил полный выход. 27 мая внезапно провели собор, на котором, явно по согласованию с администрацией президента Зеленского, за день приняли решение о выходе, о том, что в уставе ничего не будет про РПЦ. 

— Почему тогда украинские власти ополчились на УПЦ? 

— Украинскому политическому классу нужна единая православная церковь. К слову, в стране существует грекокатолическая церковь, которая тоже претендует на то, что она является духовным хребтом украинского народа. Существуют мощнейшие протестантские церкви. Но все равно политическому классу хочется, чтобы была единая православная церковь, которая должна быть главной религиозной организацией украинского народа. Хотя многие из украинского политического класса сами грекокатолики, римокатолики, протестанты — но все они хотят единой православной церкви.

— Получается, все равно запретят?

 — Ну, Зеленский может запретить Киевскую митрополию, изъять архивы. Дальше что? Хорошо, запретит епархии. И тогда в городе Киеве или даже в черновицком селе будет сидеть митрополит Онуфрий, которого 10 тысяч приходов будут считать своим духовным главой, без официального оформления. Церковно-иерархическая структура может существовать без штампов и печатей в государственных органах. Будут в своих квартирах сидеть те епископы, которых власть еще не выслала в Россию, как она обещает. Когда вышлет — будут сидеть подпольные епископы. Дальше эту структуру можно начать курочить, как в СССР курочили тихоновскую церковь, но это долгий и мучительный процесс и проблемы с европейским и национальным законодательством. А также с высоким уровнем поддержки, которую оказывают до сих пор УПЦ региональные власти, в том числе в украиноязычных регионах. Там есть представление, что это «настоящая церковь». И вот это настроение перешибить государственным указом, или обысками СБУ, или даже демонстрацией священника, пойманного с мальчиком, нереально.

«Эти две церкви работали на разные группы населения»

— Как православные церкви уживались друг с другом в Украине до войны?  

— Период больших конфликтов между УПЦ МП и УПЦ КП пришелся на вторую половину 1990-х годов, когда УПЦ КП пыталась отстраивать свою сеть, а УПЦ МП ей активно мешала в этом, особенно на востоке и юге страны. Филарета [предстоятеля УПЦ КП], который приезжал открывать новый приход, могли просто облить водой из ведра, и это было в норме. Имущественных споров между ними с конца 1990-х практически не было. Случалось, что приход переходил из одной церкви в другую, была такая непрерывная диффузия приходов: до 50 в год.

УПЦ КП постепенно отстраивала свою сеть, пользуясь патриотической риторикой. Когда входишь в храм УПЦ КП, в притворе будет висеть портрет [Тараса] Шевченко, например. На храме будет, вполне возможно, доска в честь каких-то украинских военных формирований периода Украинской народной республики, а внутри храма — красно-черный флаг [Организации украинских националистов, ОУН]. Я даже видел храмы ПЦУ уже [после объединения УПЦ КП и УАПЦ в 2018 году] с красно-черными флагами на фронтоне. Там культ небесной сотни после 2014 года — портреты на кафедральном соборе, и указано, что это оплачено партией «Свобода». Внутри храма могут быть специфические иконы: герои Украины — воины ВСУ [Вооруженных сил Украины], воины Майдана, воины УПА [Украинской повстанческой армии, УПА] — все вместе на одной иконе. В Галичине [во Львовской, Ивано-Франковской и Тернопольской областях] у нее были действительно многолюдные приходы, а в остальной Украине это национально ориентированная интеллигенция плюс близкие группы: небольшое количество военных, госслужащих.

Приходы УПЦ КП всегда были не только малочисленные, но и бедные. В общеукраинском масштабе их поддерживала отчасти Юлия Тимошенко и стоящая за ней финансово-промышленная группа в Днепре. И вообще, в Днепре у них было самое успешное на востоке и в центре страны строительство епархии. А в остальном очень бедная инфраструктура. Например, мне рассказывали в двух регионах Украины, что, получив от властей здания под административные епархиальные структуры, епископы их просто продавали.

УПЦ МП на большей части территории Украины, включая национально-патриотический Киев, имела хорошую кадровую базу, у нее налажены технологии по привлечению верующих, спонсоров. Я проводил в Киеве обследование по районам — там в панельных левобережных микрорайонах стоят храмы размером как кафедральный собор в областном центре: огромный храм, по соседству второй, дом причта в три этажа, воскресная школа в два этажа. И таких храмов в городе десятки. 

В украинской элите, государственно-экспертной, были уверены, что храмы возводят «на деньги Москвы». Хотя, когда я начал разбираться, кто конкретно спонсировал, выяснилось, что да, там были деньги людей, связанных с Россией общим бизнесом, но много финансировалось и украинскими бизнесменами средней руки. Владельцами агропредприятий, птицефабрик, чего-то в этом роде. После 2018 года там возникали некоторые проблемы с рядом спонсоров, которые решили, что «раз я построил, то я буду определять, к какой конфессии принадлежит». И как минимум несколько человек перевели построенные ими храмы, которые продолжали оставаться записанными на их юридические лица, в ПЦУ. Но это не широко распространенное явление.

Вообще, многие храмы на местах были построены богатыми крестьянами. В Украине сельхозпроизводство многоуровневое, в отличие от России. Помимо агрохолдингов, много просто фермеров, у которых 1000–3000 гектаров. И им вполне по силам построить приличный храм в селе.

В отношениях между конфессиями на самом деле важен догматический, теологический аспект и вопрос, какого рода сервисы предоставляют церкви для своих верующих. УПЦ КП — это в основном такой гражданский патриотизм: «мы украинцы, мы украинская церковь». А УПЦ МП предлагает более широкий спектр духовных сервисов — такую нормальность духовного, горнего, как говорят в церкви, мира. Вот, мы приходим, мы помолимся — за родственников, за тех, за других, за мир, за спокойствие, и т. д. и т. п. Там достаточно высокий уровень мистического: видения, сны, предсказания. Того, что либеральная теология считает суевериями, пережитками, но для рядовой публики это подходит. Плюс духовное возрастание: твоя тропинка из греховного мира конфликтов, мира, где твой сын — наркоман, а дочь снюхалась с непонятными мужиками, в мир особого спокойствия, знания, что ты спасешься.

— То есть сервис УПЦ МП воспринимается как более качественный?

 — Да, это совершенно другой уровень подхода, это очень чувствуется. Они сохраняют архаику, но видно, что через них проходят большие потоки народа со своими проблемами. В результате опытные духовники очень вживаются и в тебя, и в проблему, демонстрируют разные тактики вовлечения.

С одной стороны, эти две церкви конкурировали, с другой — явно работали на разные группы населения.

УАПЦ в этой схеме играла роль третьего лишнего. Украинская политическая элита всегда хотела ее объединить с УПЦ КП. УАПЦ не соглашалась, потому что она была настолько аморфным объединением, что даже включение в довольно рыхлую УПЦ КП вызывало опасения, что митрополит Филарет их там как-то прижмет. 

— Было ли успешным объединение? 

— Собор прошел с огромными скандалами, [тогдашний президент Петр] Порошенко был вынужден лично сидеть в президиуме и разруливать противоречия. Он исходил из того, что УПЦ МП войдет в ПЦУ если не целиком, то в значительной степени. Я довольно много общался тогда с чиновниками, которые обеспечивали присоединение. Они были уверены, что епископы УПЦ МП — это жирные, боящиеся государства кабаны, желающие только денег и мальчиков. И стоит только государству усилить металл в голосе, все тут же сделают то, что надо, тем более что они при этом ничего не потеряют, а даже получат по какому-нибудь денежному подарку. Но все оказалось абсолютно не так.

УПЦ МП вдруг сказала: мы единая церковь, мы единый субъект, ни в каких политических играх участвовать не хотим и с раскольниками, которых мы не уважаем и иерархию которых не признаем, объединяться не будем.

Из полутора десятков епископов, которых люди Порошенко вроде бы уговорили прийти на собор и чьи таблички с именами уже поставили, пришли только двое. Власть попыталась ограничить УПЦ МП, изгнав ее из госучреждений, силовых структур. Отчасти это получилось — в армии и в МВД, а отчасти нет — церковь осталась, например, в больницах. У них только по Киеву полсотни больничных храмов. Вообще, киевские медики — очень активная группа поддержки УПЦ МП.

— С 2018 года как-то росло влияние ПЦУ, число приходов и т. д.?

— Люди из ПЦУ считают, что к ним перешло 500 приходов УПЦ МП, это около 5%. Хотя они обещали, что будет 30% до томоса [об автокефалии], 30% сразу после объявления томоса, а остальные потом подтянутся. Реально к ним перешло порядка 150 приходов из всей УПЦ МП, в основном в Западной Украине. То есть это очень немногочисленные идейные украинские приходы и некоторое количество духовенства, которое увидело в этом профит. И духовенство, от которого люди этого потребовали, например местная администрация или большая часть прихожан. Были случаи, когда приход раскалывался, — тогда с большой долей вероятности храм мог достаться ПЦУ. Было, редко, что священник переходил, а община не переходила, — тогда храм оставался за ней. Были случаи, когда священников изгоняли из общины из-за их желания перейти в ПЦУ. Была масса манипуляций, в результате несколько сотен храмов просто повесили замки, чтобы не конфликтовать. Но по итогам этого процесса УПЦ МП нарастила количество общин, а не потеряла. Многие общины, потерявшие храмы, особенно в Тернопольской области, отстроились в течение следующих двух лет. 

Но тут надо сказать, что слияние УПЦ КП и УАПЦ не привело пока к созданию реально единой церкви. Многие приходы УАПЦ не спешат ни перерегистрироваться в ПЦУ, ни подчиняться кому-либо, ни даже признавать себя единой церковью с бывшими филаретовцами. У них существуют в одних и тех же областях параллельные епархии и де-факто параллельные иерархии. Из ПЦУ уже выделилась и новая церковь — УПЦ КП Филарета, которая успела за три года рукоположить немало своих епископов, их статус юридически непонятен.

Если говорить о влиянии, ПЦУ избрала себе вменяемого публичного молодого главу — митрополита Епифания. Он стал любимцем киевских журналистов и всегда говорит очень правильные вещи, полностью соответствующие менталитету украинского политического класса. В этом плане влияние ПЦУ усилилось: «Мы церковь украинской нации, которая поддерживает демократию, свободу, мы на Майдане в колокола звонили, занимаемся благотворительностью». Но у УПЦ МП гораздо больше социальных и благотворительных программ, потому что она просто аккумулирует больше ресурсов, у нее больше опыта, больше работы. УПЦ, кстати, получает помощь не только от внутренних спонсоров, но и от внешних. У Онуфрия очень хорошая репутация в Румынии, Сербии, Греции — они много оттуда получают. Но в УПЦ традиционные проблемы с медиа. Начальство УПЦ очень плохо относится к журналистам в целом, и они отвечают взаимностью.

«Лучший способ сохранения — ничегонеделание»

 — Что происходит после начала полномасштабного вторжения? Усилился переход прихожан из УПЦ?

— Переход прихожан после объединения был прежде всего в Западной Украине — в Волынской и Хмельницкой областях. Там население тотально украиноязычное, поддерживается вся мифология ОУН/УПА, то есть идентичность в значительной степени с этим связана. Мне священники УПЦ в этих регионах прямо говорили, что после 2014 года и потом, после 2018-го, началось очень сильное давление прихожан, направленное на автокефалию, переход в ПЦУ и прочее. Где-то состоялись реальные переходы. Но Украина очень регионально дифференцированное государство, даже по районам и селам, и на большей части территории ничего подобного не было. 

Например, север и отчасти центр Винницкой области украиноязычный, а юго-запад в большей степени русскоязычный и там тотальная УПЦ. Там почти нет ПЦУ, более того, там есть районы с монархическими настроениями. После начала войны в этом году люди оттуда пошли в традиционный крестный ход в Почаевскую лавру. Они шли через районы центра Хмельницкой и Тернопольской области, где, наоборот, сильны традиции ОУН/УПА. Из-за этого начался серьезный конфликт, прямо как в Ольстере между протестантами и католиками по поводу ежегодного марша оранжистов.

Безусловно, в связи с российской агрессией рост сторонников автокефальности происходил. Очень большую роль в этом играла пресса, которая просто занималась демонизацией УПЦ — годами писали, что это все агенты ФСБ. 

— А почему УПЦ до сих пор не попросила у РПЦ автокефалию?

— В УПЦ среди верующих и духовенства разные настроения. Было три фракции: проавтокефальная, центристская и пророссийская, местами даже проимперская. Задача УПЦ как большой структуры — как-то их примирять и сохранять целостность. Лучший способ сохранения — ничегонеделание. В это они и пытаются играть, потому что сейчас, где пройдет линия фронта, неизвестно. Чем война кончится — неизвестно. Всегда очень просто принять какие-то однозначные решения. Из-за однозначных решений часть епархий церкви могут быть вынуждены «отписаться от чата», что называется. Для УПЦ, как большой структуры, балансирующей, важно «в чате» сохранить контакт со всеми. И во время первой войны России с Украиной важно было дистанцироваться от большой политики, и сейчас тем более. Вот успел митрополит Изюмский подписаться как коллаборант, и теперь он в России, а в Украине под государственными санкциями. Митрополит Харьковский, условно, не попал в зону оккупации, поэтому у него все нормально, кроме работников СБУ под окнами с постановлением на обыск. Насколько добровольно изюмский митрополит пошел в коллаборанты — большой вопрос. С российской-то стороны тоже требуют однозначных деклараций и заявлений. И вооруженных людей там немало. Поневоле раскорячишься. 

ПЦУ в этом плане гораздо проще, потому что территории, где она из себя что-то представляет, в оккупацию не попали. А оттуда, где попали, на севере Киевской области, священники сбежали, этим дело кончилось. А у УПЦ епархии на оккупированных территориях Луганской и Донецкой областей. Украинская власть требует: откажитесь от них. Если отказаться от них, это значит, что епархии уйдут в Россию. А ВСУ, может быть, придут на эти территории через два месяца. И эти епархии уже будут что, канонически отвязаны отсюда и привязаны туда? А потом надо перевязывать назад?

От государства сейчас слышны призывы дискриминировать коллаборантов и прямо их преследовать после освобождения, а через полгода, может, будет амнистия, а то и какой-нибудь процесс «национального примирения», а может, наоборот, депортация всех, кто взял российские паспорта. Для церкви всё это прихожане, с которыми она имеет дело от крещения, часто во младенчестве, до погребения. Если брать Вторую мировую, то РПЦ ровно так же должна была маневрировать между нацистами и Советами с их требованиями, чтобы сохранить себя, свой контакт с прихожанами, свою репутацию среди них и свою инфраструктуру. Без потерь это все пройти сложно. Приходится провозглашать здравицы в честь вождя, контролирующего данную территорию в данный момент. При этом пытаться сохранять связь с духовным центром.

УПЦ всерьез восприняла свою нынешнюю независимость от Москвы. Они приняли решение: все, мы уходим. А какой именно статус получится из этого, они будут решать уже после войны, когда будет понятно, какую реальную территорию они контролируют в духовном плане, кто им согласен подчиняться, кто из мировых церквей готов признать их и в каком качестве. Это долгие переговоры, которые могут занять не одно десятилетие. Поэтому они выбрали пока наиболее обтекаемый формат выхода. Чего они не хотят — это становиться церковью, повторяющей какие-то государственные лозунги. Потому что, если УПЦ начнет повторять лозунги за государством, ее перестанут воспринимать многие верующие. Народ, почуяв пропаганду, оставит храмы и пойдет за духовностью в те места, где «по-другому».